Перейти к основному содержанию

«У научного изучения предметов два основания
или две конечные цели: предвидение и польза».

(Д. И. Менделеев)

Почему же такая печальная судьба постигла в царской России величайшие научно-технические открытия Циолковского? Почему дальнейшее развитие самолётостроения и металлического дирижаблестроения в очень малой степени находилось под воздействием его идей? Какой «злой рок» тяготел над талантливым русским изобретателем? Почему опытам по исследованию сил сопротивления воздуха, целому ряду работ Циолковского по физике и астрономии царское правительство сознательно не придавало значения и они не могли поэтому оказать влияния на развитие науки? До наших дней среди некоторой части учёных и инженеров, раболепствующих перед всем иностранным, еще сохранился плохо скрываемый скептицизм в отношении научной ценности исследований Циолковского.

Я думаю, что две причины могут выяснить основное в неудачах Константина Эдуардовича. Первая и главная причина — это буржуазно-помещичий строй царской России, который мял и душил таланты из среды народа. Всем сейчас хорошо известно, как тяжела была судьба передовых учёных, инженеров и изобретателей в дореволюционной России. Как часто приходилось русской демократической интеллигенции видеть, что крупные оригинальные открытия, отвергнутые и осмеянные у нас на родине, потом ввозились из-за границы, присвоенные другими авторами или фирмами!. Как часто открытия русских впоследствии обращались против коренных, жизненных интересов самой России! Только поэтому в истории техники все знают сигарообразный цеппелин, а его более совершенного прародителя — цельнометаллический дирижабль Циолковского с переменным объёмом и подогревом газа — забывают иногда даже специалисты по дирижаблестроению.

До Великой Октябрьской социалистической революции развитие русской науки проходило в очень трудных условиях. У царя, дворянства и буржуазии были средства для грандиозных и блестящих дворцовых балов, приёмов и театральных представлений, но не находилось буквально грошей для организации научных лабораторий, проведения простейших опытов, постройки самых элементарных моделей, для проверки новых научных идей. Всем должно быть известно, что знаменитый русский физик Лебедев, мастер тончайшего физического эксперимента, нашедший способ измерять давление света, почти все исследования провёл на свои собственные средства и его лаборатория была больше похожа на келью средневекового монаха, чем на современную лабораторию по физике. Кабинет механики при Московском университете развивался только потому, что гениальный русский механик Н. Е. Жуковский, которого В. И. Ленин назвал «отцом русской авиации», большинство экспериментов выполнял за свой счёт. Как мы уже говорили, единственная помощь Циолковскому для организации аэродинамической лаборатории в Калуге выразилась суммой в 470 рублей. Таких примеров в дореволюционной России — десятки.

Наша страна многое теряла от такой близорукой и преступной политики. Мы теряли не только приоритет на ряд величайших открытий и изобретений, но искусственно тормозили темп научно-технического развития родной страны, ибо не привлекали к разработке новых проблем достаточно широкие круги научной молодежи, составляющей потенциальные богатства национальной культуры. По существу, дореволюционная Россия не имела больших, сложившихся научных школ, не имела больших коллективов, работающих над широкими комплексными научно-техническими проблемами. Многие из крупных учёных были вынуждены искать себе работу за границей. Так, знаменитый Илья Мечников был вынужден работать во Франции в лаборатории Пастера, а высокоталантливая женщина-математик Софья Ковалевская получила профессорскую кафедру в Стокгольме, так как в конце 19-го столетия в России сочли неуместным допустить женщину к чтению лекций в университете.

Работы Циолковского по цельнометаллическому дирижаблю и аэроплану, выполненные в конце 19-го века, стояли на уровне самых передовых идей технического развития высокоиндустриальных стран. Идеи Циолковского значительно опережали уровень развития техники и экономики России. Тупое равнодушие официальных кругов к новым техническим идеям, материальная беспомощность интеллигенции, сочувствовавшей учёному, непонимание прогрессивности идей коллегами по работе создавали поистине ужасную обстановку для развития таланта Константина Эдуардовича, который до самой Октябрьской революции чувствовал себя непонятым я одиноким в родной стране.

«Большинство народных творческих сил пропадает бесследно для человечества,— с горечью писал Циолковский в те годы.— Это — страшное бедствие. Сколько существует людей, благосостояние которых основано на изобретениях мыслителей, непризнанных, неодобренных, осмеянных, умерших в .нужде, в отчаянии перед людским равнодушием! Оставляя беспомощными изобретателей, мы топчем вместе с тем и своё благосостояние. Неизбежны ошибки; нередко дешёвая руда принимается за золото. Но лучше тысячу раз ошибиться и поддержать одного достойного, чем им пренебречь. Один этот за всех заплатит».

В письме к известному русскому физику профессору Московского университета А. Г. Столетову Циолковский писал:

«Моя вера в великое будущее металлических управляемых аэростатов всё увеличивается и теперь достигла высокой степени. Что мне делать и как убедить людей, что «овчина выделки стоит»? О своих выгодах я не забочусь, лишь бы дело поставить на истинную дорогу. Я мал и ничтожен в сравнении с силой общества! Что я могу один! Моя цель — приобщить к излюбленному делу внимание и силы людей». А. Г. Столетов, как и другие передовые русские учёные, оказывал моральную поддержку К. Э. Циолковскому и в ряде случаев рекомендовал его статьи для серьезных научных журналов.

Обращения Циолковского в Генеральный штаб, в Академию наук и просто ко всем культурным людям, где он, отчаявшись убедить официальную науку, писал: «прошу вас — защитите истину»,— остались без ответа.

И всё же Циолковский продолжал работать непрерывно, совершенствуя свои предложения. Нужны были необыкновенно сильная воля, твёрдость и настойчивость, чтобы упорно продолжать свои творческие искания. Эта твёрдость и настойчивость дерзаний, эта уверенность в правильности избранного пути — свойства гениального ума. Они делают Циолковского родным нашей сталинской эпохе, и с течением лет его фигура всё более становится полной высокого гуманизма и личного обаяния.

Только в нашей социалистической стране создано теперь необозримое поле деятельности для разума человека, созданы благоприятные условия для выявления гениальных самородков народа, развития и совершенствования открытий и изобретений. Эпоха социализма, начало которой положили питерские рабочие в октябрьских боях 1917 года, вызвала к интенсивной умственной деятельности широчайшие слои населения. Наше советское правительство приобщает к систематическому научному воспитанию тысячи одарённых юношей и девушек. Советский народ во всех областях науки, техники и культуры стоит теперь во главе прогресса. Прозревая даль десятилетий развития, правильно писал Белинский: «В будущем мы, кроме победоносного русского меча, положим на весы европейской жизни еще и русскую мысль».

Я думаю, что второй причиной, затруднявшей понимание работ Циолковского демократически настроенной интеллигенцией, является его творческий метод — его принципы самостоятельной научной работы. Циолковский не получил систематического образования. Все свои знания он добыл настойчивым трудом — самостоятельно. «Учителей у меня не было,— неоднократно писал он.— Меня можно считать самоучкой чистой крови...» «Моя характерная черта — крайняя независимость и самодеятельность».

Выработавшаяся привычка до всего доходить самостоятельно привела к тому, что все свои работы Циолковский пишет и излагает так, как будто по этому вопросу ничего никто не сделал. Всё начинается с самого начала. Никаких ссылок на работы предшественников. Он даже внутренне уверен, что излагаемые им мысли совершенно новы и до него не могли родиться на свет. Колоссальное количество умственной энергии растрачивается в сущности напрасно на открытие уже открытого. Циолковский не получил правильного научного воспитания и хорошей научной школы. Издаваемые Циолковским брошюры печатались в Калуге, и формулы набирались столь своеобразно, что чтение этих работ требовало от учёных специальной расшифровки текста. Такие работы Циолковского, как «Теория газа» (1883 г.), «Второе начало термодинамики» (1914 г.), «Плотность эфира и его свойства» (1919 г.), ряд ошибочных работ по философии лишь повторяют хорошо известные в истории науки идеи и гипотезы.

Выполнение всех ступеней научной работы от чертежа до самой последней цифры расчёта, личное проведение колоссального числа однотипных экспериментов так же малоцелесообразны для продуктивной научной деятельности. Циолковский работал один, не имея учеников и помощников почти до Октябрьской революции 1917 года, т. е. до шестидесятилетнего возраста.

Следует подчеркнуть, что в условиях дореволюционной Калуги было, конечно, очень трудно следить за научно-техническими журналами, особенно иностранными. Поэтому сами условия жизни Циолковского вынуждали его к несколько своеобразным принципам творческой работы. Материальная обстановка самостоятельной работы Константина Эдуардовича была в те годы невероятно тяжёлой. Мизерная зарплата, большая семья, издание своих работ на свой счёт и рассылки их, часто бесплатно, всем интересующимся не позволяли Циолковскому систематически следить за текущей литературой.

Метод самостоятельной научной работы К. Э. Циолковского был естественен и целесообразен в совершенно новых областях науки или техники, неизвестных и необследованных более ранними изысканиями. Так, в области цельнометаллических дирижаблей он был первым, и вполне понятно, что с него и началось научное проектирование (выбор формы, аэродинамический расчёт, расчёт на прочность и устойчивость) дирижаблей. Но работы по вопросам физики, астрономии, философии, т. е. по вопросам, имеющим богатую и весьма содержательную историю развития; конечно, нельзя было и в 19-м столетии начинать с самого начала, «делая открытия давно известные, потом не так давно, а затем и совсем новые».

Метод исследовательской работы Циолковского имеет несомненные достоинства в тех областях, которые открываются вновь, оставаясь до этого недоступными или незамеченными.

Если вновь открываемая область научного творчества не нуждается в большом разнообразии технических средств и математических приёмов, тогда можно выработать соответствующие методы изучения явлений — наблюдая, размышляя, экспериментируя над этими явлениями, оставаясь внутри исследуемой области. Наука безгранична в своих источниках, бесконечна по разнообразию методов и проблем, ибо она есть логика великой книги природы и жизни. Очень часто вновь открываемые области научного творчества и рождают новые методы. В конце 19-го века Циолковский занялся проблемой реактивного движения, и в этой области, где в то время наука имела весьма ограниченные достижения, его метод творческой работы дал результаты классической ценности и строгости.

Конечно, эти мысли о научном методе Циолковского имеют лишь чисто воспитательное значение для лиц, впервые приступающих к творческому труду. Вероятно, бесполезно высказывать пожелания и указывать дороги гению, когда даже его ошибки имеют много ценного и поучительного. Мне не хотелось, чтобы мои читатели сравнивали меня с вождём одного первобытного племени, который, вставая утром до восхода солнца, перстом указывал путь солнцу по небесному своду, будучи убеждённым в том, что солнце следует его указаниям.

Тем не менее, своеобразие творческого метода Циолковского наряду с другими причинами, о которых мы говорили выше, не способствовало в царской России популярности его научных идей очень долгие годы.