Перейти к основному содержанию

ИНТЕРЕСНЫЕ НЕОЖИДАННОСТИ

С осени начались обычные занятия. При школе, в бывшем учительском домике, открылась для ребят столовая. Бесплатная. Для всех учеников.

Ещё не ахти какие разносолы подавались в этой столовой (не велик был пока «цветочный» доход), а мамы теперь встречали своих коммунаров с серьёзным, уважительным любопытством:

–             Ну, чем вас там сегодня кормили?

И подолгу соседки толковали потом о детском хозяйстве. Какая-де там ни есть, а своя столовая. Ребята, можно сказать, сами себя обеспечивают. Это хорошо. И к делу приучаются. А то ведь совсем от рук отбились, ему уже отцовы штаны по колено, а он всё собак по улицам гоняет.

После обеда, в час игр, старшие пошли дрова складывать – гора поленьев громоздилась во дворе, первоклашки побежали к Софье Петровне.

–             Софья Петровна, а мы?

–             А вы ещё маленькие. Оглушили, как стая грачей:

–             Нет, мы тоже будем!

Смотрит Софья Петровна – улыбка тёплая тает на губах: с каким удовольствием работают малыши! Когда бы они изведали такое дома?

Сказала учительница шестому классу:

–             Начнётся урок труда, принесите по двое носилок перегноя.

По пять принесли! Оказывается, это очень интересно – сделать больше, чем приказано!

После часа игр все классы садятся выполнять «домашние» (да, теперь уже в кавычках) задания. Младшие закончили рано. Марианна Сергеевна сказала:

–             Ну, теперь идите домой.

Она ожидала, что все взвизгнут от радости и бросятся к вешалкам, но дети глянули на неё просительно:

–             Не-ет, мы ещё поиграем.

Отодвинули парты, разулись, расстелили коврики, открыли шкафы с игрушками – куклы, мишки, машины, конструкторы... Вот и детсад!

В четвёртом классе было четыре урока, а обед начинается после пятого. Час свободный. Марианна Сергеевна распорядилась, чтобы все шли на воздух:

–             Идите, играйте. Возьмите мячи, бадминтон...

–             Мы – потом, после обеда, – сказали девочки. – А сейчас можно мы в классе уберём?

[66]

–             Девочки и мальчики из восьмого класса схватили вёдра, тряпки – ринулись наводить чистоту в пионерской комнате и химкабинете. Перетёрли колбы, воронки, пробирки, палочки; перевернули стулья, протёрли все ножки и проножки, уголки и закоулки – блеск! Можно вешать табличку: «Химически чисто».

Вот такая началась жизнь.

Что произошло? Откуда вдруг этот радужный всплеск любви, привязанности к школе, хозяйского радения о ней? На каком основании? И почему нелёгкое это трудовое радение так легко стало переходить в удовольствие?

Всё очень просто. Когда открылась столовая, сразу изменилось лицо школы. Всё подчинив новому режиму, она стала для ребят родным домом, даже больше, чем родным. Здесь теперь у них было всё: учёба, питание, работа, игры, спорт, кино, музыка – вся жизнь. И какая! В каком родном доме было у них столько всего? У какой мамы, видящей их едва лишь час в день, было им столько доброго внимания, заботы об их развитии, об их человеческом становлении? Домой теперь они шли только на ночлег.

Им давно не хватало такой школы, они давно говорили: «Дома стало никому не интересно».

Теперь к концу уроков уже никого не оглушал голод, не гнал поскорее домой. У ребят заиграл румянец. Нормальный режим питания плюс калории и витамины да плюс то, что называется «за компанию и кислое – мёд» – и куда делись бледные, худые, вялые дети! Да, да, у родных мам такие встречались не за диковинку! И мамы только досадовали:

–             Домовой их поймёт, чего им ещё надо! Ну вот мы росли – что мы видели? А какие были? Об дорогу не расшибёшь! А эти... Ну, что я от них, под замок, что ль, хороню? Всё открыто: и булки, и пряники, и в печке наварено – лопайте, сколько влезет!

А они не «лопали», они хватали что послаще: печенье, кусок булки с песком сахарным и на зов обедать кричали «Не хочу!»

Теперь мамы знали: у них там всё по часам. После второго урока – завтрак, после пятого – обед. И всё по потребности – «насчёт этого полный у них коммунизм». Одолеешь две кружки какао – бери две, хочешь три – пожалуйста, с сухариками, с сушками, с овсяным печеньем.

–  Только вот заедаются скоро, – посетовала Прасковья Григорьевна, повар (она и завстоловой и школьный главснаб). – С лета придут – едят исправно, даже добавку просят. А вот пойдёт октябрь, ноябрь – всего уже варю меньше, остаётся. Глянешь – на столе печенье, баран-

[67]

ки, сухарики – всё недоедено. Суп пополам с мясом, по полтарелки съели – больше не хотят!

Свежие, здоровые... Разве не победа?

Всё становилось на свои места. Менялся сам тон жизни школы, и учителя вдруг поняли: как много в ней до сих пор держалось на нервах! И как долго царствовало это изнурительное нервное напряжение! Теперь оно рассеивалось. В школу, казалось, вошла тишина, и стало лег-ко говорить. В учительской заговорили об отрадном: дети стали актив-нее на уроках, слушают внимательно, появилась сдержанность, прекратились нелепые выходки.

Педагогическая механика переходила на «тонкую настройку». Сердитый окрик, нагоняй, вызов родителей – всё это стало ненужным, как грубые подпорки в новом доме. Жизнью ребят благополучно начинали править два самых спокойных импульса: «Хочу отметить» и «Делаю замечание». Они звучали на линейке. Вошло в порядок проводить общешкольную линейку ежедневно. Пять минут перед началом уроков. Сообщается обо всех хороших поступках, совершённых в школе вчера, и, может быть, кому-то высказывается замечание.

Установили раз навсегда: ничего не пропускать мимо внимания, особенно – хорошее. Проработал лишние полчаса, что-то дельное предложил, товарищу помог, коллективно оформили уголок – всё видеть, учитывать, всё держать на виду, отмечать на линейке. Иначе хорошие поступки будут затираться и в глазах детей обесцениваться («А это и взрослым бывает обидно», – подчеркнула тогда на педсовете Софья Петровна); а дурные – обретать право на существование и потихоньку завоёвывать «жизненное пространство». Нельзя!.. Речь шла теперь о такой активной нравственной атмосфере, которая вызывала бы к жизни и укрепляла всё самое доброе в каждом питомце.

Детхоз становился школой хорошего поступка. И этой школой безотказно руководил моральный стимул, запрограммированный в фразе «Хочу отметить».

Работал и материальный. Интересно и широко работал, вторгаясь и в психологию сердобольных мам и пап. Он начал разрушать «крепости», но ему предстояла задача и потруднее: сделать противников союзниками, безоговорочно убеждёнными и преданными общей цели.

База его крепла. От дохода в 1900 рублей детхоз в новом году пришёл к семи тысячам и затем сразу к семнадцати. Это равнялось почти половине чистого дохода, полученного в тот год колхозом, крупным, высокомеханизированным и пошедшим круто в гору при новом руководстве.

[68]

Материальный стимул переходил в наступление, не дожидаясь больших капиталов, и это тоже было наступление педагогическое.

Тёплым весенним днём, когда всем думалось о предстоящих работах на участке, объявили необычный сбор. Линейка была обставлена по-праздничному. Вынесен стол, накрытый красной материей, на столе какие-то свёртки, пакеты, коробки. И на виду у всех знакомая сиреневая тетрадь: фамилии, даты, «был», «не был».

–             Премии будут давать, – догадливо проговорил мальчик П. с насмешливой прохладцей. – Ударничкам. Кому куклу, кому карандаш...

–             ...премируется костюмом! – услышал он голос Софьи Петровны, заморгал от растерянности и осторожно покосился на ребят.

–             ...премируется шёлковым платьем, – продолжала Софья Петровна.

Ребята бурно хлопали в ладоши. Повертев головой, захлопал и мальчик П.

О доходах школы, о богатых премиях покатились громкие вести от избы к избе по деревням. А когда вышли ребята на участок, забегает родительница:

–             Как тут мой работает?

На велосипеде подъезжает родитель:

–             Это правда, что вчера в школе никаких работ не было?

Схлынули будни – праздничный звон по улицам. Три автобуса к школе подают. В Москву едут. В зоопарк, в цирк, в музеи. Всей школой. Съездили, вернулись – не переслушать всех новостей и разговоров по деревням! Нет, это похвалить, похвалить надо школу за хозяйство! Доброе, верное дело придумали!

А по осени – новая поездка. Опять в Москву. Но это уже не для всех, это премиальная. Для победителей соревнования. Едут те, кто хорошо работал на участке, хорошо помогал колхозу, едут лучшие общественники. Нерадивые не едут. Они отошли с мамами в сторонку, разглядывают автобус. А автобус стоит красивый, диваны в нём мягкие, и пахнет от него праздником. Счастливчики, нарядные, сияющие, вбегают, рассаживаются, машут руками и уезжают с песней.

А ленивые и «хитро-мудрые» стоят. Думают. Стоит и мальчик П., косится на свою сердобольную маму...

И снова будни.

Спешит, торопится к школе сердобольная, расстроена опять. Что с нею? Будет снова размахивать руками, шуметь до посинения: «Издевательство, иксплатация»? Остановилась, опустила руки.

[69]

–             Софья Петровна, да что ж вы моего малого на работу не вызываете, – бегает, баклуши бьёт...

[70]