МАКАРЕНКО ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Эра Макаренко началась полвека назад и заглохла. Ей принадлежит будущее. Сам народ поставит его методику в фундамент нового воспитания человека.

Мариэтта Шагинян

ШКОЛА

...Потом, спустя годы, в центральной газете появится статья ответственного партийного работника, который даже забудет о традиционной сдержанности в выражениях и напишет об этой школе так: «...Результаты в обучении, воспитании и оздоровлении детей в Мамлютской санаторной школе-интернате, возглавляемой заслуженным учителем Казахской ССР коммунистом Г. М. Кубраковым, поистине поразительны».

Примчусь я в эту далёкую Мамлютку и услышу рассказ десятиклассницы Айгуль Асылтаевой:

– Когда я приехала сюда, меня поразило, какая это школа. Это действительно жемчужина, как заметил один наш гость.

Всё это будет потом. А тогда, в 65-м, в 66-м, когда школа только начинала свой многотрудный путь, она шла,

[53]

как в распутицу, увязая в месиве проблем, надрывая нервы в разноголосице педагогических споров и едва переводя дух.

 

ДЕТИ

Она была создана для детей с ослабленным здоровьем из-за перенесённого туберкулёза, долгое время болевших. Учителя и воспитатели, перебравшиеся сюда из ближних и дальних школ Северного Казахстана, это знали. Но, встретившись с детьми лицом к лицу, они пришли в замешательство. Эти с виду обычные мальчики и девочки пугались открытых форточек и избегали любого дела, могли в небольшом диктанте сделать 80 ошибок и забывали, что надо вовремя приходить в столовую. Они быстро уставали, становились раздражительными, рассеянными, и пробудить их внимание на уроке удавалось разве что на минутку. Выяснилось, что в семьях ребят этих с малых лет кутали, поили и умывали тёпленькой водичкой, всё за ними убирали, освобождали от малейших забот и обязанностей. Обиходить группу таких детей воспитательнице двух рук оказывалось мало. Ребята уже в пятом классе, но какая мука для них – убрать свою постель! Одеяла их не слушаются, ложатся, как неуклюжие медведи, – глядь, и отпихнул мальчуган «медведя» прочь:

– Не буду я!..

Они не умели почистить ботинки, из еды выбирали что послаще, не ведали, что такое гигиена и аккуратность. По утрам, когда трубил горн и воспитательницы по очереди подходили к кроватям: «Ребятки, подъём!», иные, уже не маленькие, отбрыкивались, с головой заворачивались в одеяло и бурчали: «Уйди!»

 Почти 400 человек в интернате, и больше половины – таких.

[54]

Ввели физзарядку с открытыми форточками – дети зачихали, затемпературили, их десятками стали отправлять в постель, и скоро все спальные комнаты были заполнены больными. В школе пришлось прекратить занятия.

Как быть дальше?

ДИРЕКТОР

Сюда он приехал первым, когда школа была ещё не отделана. За чертой города, на открытом месте, среди куч строительного мусора неприютно поднимались этажи трёх светло-серых корпусов. Застеклённые окна школы и общежития были заляпаны известью и краской, жилой дом для учите-лей стоял ещё в лесах.

Высокий, подтянутый, в тёмно-синем плаще и сапогах, он обходил школьную территорию, минуя вороха глины, битого кирпича, ковриги застывшего раствора, и на месте всего этого удручающего душу беспорядка виделось ему царство красоты и здоровья.

Это было его третья школа.

Перед войной он был фельдшером, лечил больных. На фронте обрабатывал солдатские раны в медсанбате, стоял на прямой наводке у противотанковых орудий, там и свалил его фашистский осколок, раздробивший бедренную кость. Операции, операции... После госпиталя в родных краях принял райздравотдел, спустя время – райплан, редакцию газеты. Он был из того племени строителей жизни, кому любая работа отрадна и мила. Каждое дело ему дорого было своим глубинным смыслом, своей преображающей силой.

[55]

Но сверх того, в каждом деле он стремился дойти до высшей стройности и красоты. Он понимал природу, литературу и музыку, душой дружил с баяном и поэзией – близкие любили слушать, когда он по-русски раскатывал раздольный, подхватывающий напев или задумчиво читал стихи.

Ушедшая война вдоволь дала ему наглядеться на ребят, которым так остро не хватало отцовской руки и разумной системы воспитания. Читал Макаренко, сердцем радовался могучей силе его методики и ловил себя на том, что подолгу думает о школе.

И уже в годах, уже будучи главой семьи, поехал – сдавать вступительные экзамены в учительский институт. На очное отделение.

С помощью макаренковского опыта он выводил в лучшие вторую школу на селе, когда ему предложили Мамлютский интернат.

Съезжались учителя, воспитатели. По утрам он собирал их, знакомился с ними, давал задание приводить в порядок школу и ехал по организациям. Женщины лезвиями отчищали стёкла, мыли, протирали их, подкрашивали панели, бетонировали овощехранилище. К концу дня он приезжал, озабоченный и бодрый, говорил:

–             Ну, давайте пройдём, посмотрим, что получилось.

Шли и смотрели. Мутноватая полоса на стекле. Останавливались. Чисто выбритый, чисто одетый, на плаще ни пушинки, ни пятнышка, он оглядывал всех и указывал на мутную полоску:

–             Давайте условимся сразу, что школе это противопоказано. Если в человеке всё должно быть прекрасно, то для этого надо, чтобы в школе всё было прекрасно вокруг человека.

[56]

Он понимал: для кого-то его требования звучат непривычно, кого-то, может быть, коробят – и своё «кредо» раскрывал до конца:

– Нам предстоит создать школу, способную безупречно решать задачу воспитания, нового человека.

ПЕДАГОГИ

Взяла бы судьба да послала ему педагогов-единомышленников, педагогов макаренковского строя! Здесь с первых бы лет зазвенела ребячьей радостью новая макаренковская коммуна со своим образцовым хозяйством, с роскошными цветниками и аллеями, с отлично настроенной жизнью разновозрастных отрядов, с великолепно оркестрованной системой воспитания! Но откуда бы они взялись у неё – такие педагоги? Где и кто их готовил?

К нему съезжались люди разного склада и опыта, разных понятий о воспитании, люди, во многом разномыслящие и по-разному относящиеся к своему делу. Споры вспыхивали по каждому поводу. Нужна ли зарядка – спор, нужно ли открывать форточки – оглушительная баталия!

– Никаких форточек! – неслось с одной стороны. – Оберегать и оберегать! Такие это дети.

– И кого мы так вырастим? Пациентов больниц? – летело с другой. – Только закаливание!

– А кто отвечать будет? – панически кричали с третьей. – Воспитатели?

Директор убеждал: «Свежий воздух, движение, дозированный труд – это наши помощники». Но на него наступали даже врачи, даже Александра Фёдоровна, жена, ласковая к детям, добросердечная женщина, работавшая в интернате медсестрой:

[57]

–             Мы должны лечить детей, а не подвергать их испытаниям.

С сомнением и надеждой смотрели на него мудрые врачующие глаза Александры Степановны Телёпиной, которая была назначена заместителем директора по учебно-воспитательной работе.

–             Я не убеждена, что так надо, как вы настаиваете, – со всей своей искренностью говорила она. – Но я верю вам.

В его прямом активе оказалось, пожалуй, лишь трое из со-рока: редкостно увлечённый биолог и цветовод Валентина Сергеевна Мишкарева, юная воспитательница Нина Ивановна Петрушина и физрук Григорий Семёнович Телёпин.

А по области уже шла молва о директоре, «с которым очень интересно работать».

В это трудное для интерната время приехал в Мамлютку Яков Аронович Фрезе – маленький сухонький немец в фетровой шляпе, биолог, удивительный хлопотун, вдоволь напереживавшийся в своей школе из-за директорского безразличия к учебно-производственному участку. Глянул – люди работают: что-то сажают, поливают цветы. «Технические работники», – подумал. Подошёл, спросил:

–             А как мне директора найти?

–             Я директор, – ответил высокий седеющий работник с засученными рукавами и лейкой в руке. Рядом рыхлила землю женщина. «Жена, – догадался гость и пришёл в изумление: – Где это видано, чтобы директор школы сам работал на участке, да ещё привёл с собой жену!?» И засмеялся, как-то по-детски засмеялся от радости и сказал тоже по-детски:

–             Я хочу у вас работать.

[58]

Он пришёл в восторг, узнав, что все сотрудники этой школы каждый день после занятий по три часа с помощью ребят благоустраивают территорию. Несколько месяцев они убирали битые кирпичи, разный иной строительный мусор, разравнивали дорожки, вскапывали землю под клумбы и грядки, привозили на машине чернозём. Сухонький, с тонким подбородком, в маленькой шляпе, Яков Аронович потоптался и сказал чистосердечно:

–             Мне это очень удивительно. Я буду очень рад здесь работать.

Приезжали и другие, С подведёнными глазами и сверкающими маникюром пальцами появились в школе модные дипломированные феи. Пожили, огляделись, послушали директора – сделали большие глаза:

– Вы хотите, чтобы мы были здесь чернорабочими? Неужели для этого мы учились?

–             У нас все работают, – объяснил директор. – И учителя, и воспитанники.

Понеслись в высокие инстанции эпистолярные шедевры, густо населённые вопросительными и восклицательными знаками.

«В каком веке мы живём?», «Это не директор, а варвар и деспот!», «Можно ли работать в школе, в которой господствуют такие допотопные порядки?!».

–             Товарищи, – ответил «деспот». – Кто не согласен с нашим направлением, – мы не задерживаем. Но не пожалеете ли вы потом?

Он помнил: у Макаренко тоже не вдруг сложился коллектив единомышленников.

[59]

ВОСПИТЫВАЕТ ЛИ ВОСПИТАТЕЛЬ?

Какая судьба ждёт человека, если он в детстве не полюбил труд, науки, живую природу, искусство, не почувствовал тяги к разностороннему саморазвитию, если рос он, не ведая дружбы и оставляя сердце своё закрытым для других людей, для радостей и тревог за судьбы Родины?

А многим детям, приехавшим в Мамлютскую санаторную школу, ещё не приходилось пробовать свои силы и смекалку в труде, в общественной работе, слышать рассказы о прекрас-ном и даже просто видеть цветы.

Здесь их принимают воспитатели.

Как обнадёживающе звучит само это слово: воспитатель! Он должен взрастить в своём питомце все лучшие человеческие качества. Но умеет ли он, научен ли этому сложнейшему из искусств? И позаботился ли об этом кто-нибудь из кующих кадры, определяющих профиль школ-интернатов, их штаты и формы педагогической деятельности, открыты ли воспитателю для этого просторы и возможности?

Две воспитательницы приняли группу. В ней 30 человек – какой-то класс. Рано утром одна из них спешит на работу. В 7 часов без минуты в спальном корпусе трубит горн: подъём! Воспитательница идёт от кровати к кровати – того погладит по голове, того легонько потормошит: «Пора вставать». Бегут минуты. Детям надо сходить в туалет, убрать постель, почистить зубы, умыться, одеться, собрать учебники, тетради, и всё это сделать быстро, чтобы осталось ещё 40 минут на зарядку, утреннюю прогулку, завтрак. Опоздать нельзя, и воспитательница в напряжении: – Володя, Володя, побыстрей! Нуртик, не топчи одеяло.

[60]

А ты куда босиком, Ержан? Ребята, ребята, это что ещё там такое? А ну прекратите! Толик, ты почему без полотенца? Подожди, а где у тебя второй шнурок?..

Она помогает детям одеться по погоде, ведёт их на прогулку, на завтрак, проверяет, не забыли ли чего взять в школу, потом наводит в палате порядок, ссорится с сестрой-хозяйкой из-за тазов или утюга, немножко отдыхает и готовится встречать своих подопечных из школы. И снова:

–             Толик, куда ты бросил полотенце? Нуртик, во что ты превратил постель?..

Наконец группа идёт обедать:

–             Ребята, не шумите! Ержан, ты почему ешь без хлеба? Саша, не съешь первое – не получишь компота!

Послеобеденная прогулка, дневной сон, и рабочий день воспитательницы закончен. Она идёт домой, охрипшая, уставшая и с сознанием того, что день прошёл на предельном уровне бестолковости.

На смену заступает вторая. Дневной сон заканчивается, начинается то же, что и утром: война с одеялами, поиски куда-то запропавшего носка, ребячьи конфликты, умывание, потом час труда, полдник, самоподготовка («Ребята, не шумите!»), потом по плану какая-нибудь беседа. Для воспитательницы это «мильон терзаний». Как провести? О чём сказать? Где взять хорошие пособия? Она не волшебница, не артистка. И в сущности даже не воспитатель. Она – учительница и может лишь дать урок. Мы готовим не педагогов, а урокодателей. И это считается самодостаточным, ибо сказано: всё главное решается на уроке, урок – основная форма всей учебно-воспитательной работы.

[61]

И завершает страдалица свой рабочий день кое-как проведённой беседой, укладывает детей в постель и идёт домой, как и та, первая, уставшая и полная досады от бездарно потраченного времени.

Два десятка платных воспитателей, а воспитывать некому. Такая система, такой повсеместный порядок.

Терпимо ли?

Кубраков отважился всё это «перепахать»», перевернуть, перестроить на деловой, макаренковский лад.

Ещё в первых двух школах, которыми довелось ему руководить, он, что называется, «по винтику» разобрал всю теорию и весь опыт Макаренко и там начал применять его методику на практике. Получив назначение в Мамлютку, он три недели ездил по школам Латвии, побывал в московских школах, работавших по-макаренковски, и вернулся с решимостью смело и бескомпромиссно вводить его систему в жизнь интерната.

Чётко виделись «три кита», три главных принципа, на которых предстояло строить эту жизнь: создание разновозрастных отрядов, обеспечение единства бытия и воспитания и организация школы-хозяйства с производительным трудом детей.

Он с первого педсовета понял, как будет трудно склонить к такой перестройке столь далёкий от идей Макаренко педагогический коллектив. Ни один учитель всерьёз не был с ними знаком. И ни один не испытывал потребности что-то искать.

Впрочем, преграда эта казалась одолимой. Тревога возни-кала при мысли о другом. Какие грозы надвинутся сверху? Какие испытания нервов преподнесут блюстители мёртвых инструкций?

[62]

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДРАМА

Он хорошо знал великую драму Макаренко и переживал её как свою. Помнил его слова о том, как «боги педагогического Олимпа» в него «бросали камни» и как в конце концов вырвали у него из рук прекрасное его детище – коммуну имени Дзержинского и развалили её. Помнил, как Горький писал по этому поводу, что разрушать такие дела – это преступление перед государством нашим.

Помнил и спрашивал себя: как мог Антон Семёнович всё это вынести? И почему эти «боги» оказались не в состоянии увидеть очевидное, понять и оценить могучую силу новой педагогики, представленной им в виде захватывающего практического опыта? Ведь это же чуду подобно: превратить существа, не признающие ни морали, ни законов, нагло отвергающие любое доброе влияние, презирающие труд, – в людей с высоким социалистическим сознанием и поведением, в людей, полных оптимизма, трудолюбия и желания строить разумное общество, – какое чудо можно сравнить с этим? Но на чудо это смотрели и не видели его. Задавали убийственно нелепые вопросы из арсенала мёртвых догм. Неужели можно до такой степени пропитаться духом старой школы?

Он помнил, как страна зачитывалась книгами Макаренко, какой острой болью отозвалась в душах людей преждевременная кончина любимого педагога и какой вредоносный поход против его наследия развернули потом «олимпийские» служители конъюнктуры. Один из них, автор известного учебника педагогики, в 1940 г. выступил с шумной статьёй. Именитый автор практически требовал не открывать системе Макаренко дорогу в «нормальную

[63]

школьную работу с детьми». Впоследствии он решительно останавливал «слишком усердных поклонников Макаренко», толкающих «школы на путь некритического применения его наследства».

Понятно, что в учебнике этого автора, по которому десятки лет учились многие сотни тысяч будущих педагогов, Макаренко был представлен не слишком заметно. Что же удивляться, когда сегодня редкий педагог имеет представление о системе Макаренко?

Нет, учительская масса не молчала. Многим запомнилась, например, статья директора одной из московских школ заслуженной учительницы школы РСФСР Л. Померанцевой «На постной пище кабинетных рассуждений» (ЛГ, 1951, № 38). Критикуя учебник упомянутого автора, она писала:

«Почему, читая Макаренко, мы понимаем не только свои обязанности, но и то, какими путями их выполнять, а читая учебники педагогики, студент ничего не узнаёт о путях и методах, не находит ответа на главный вопрос – «как?».

«В его (Макаренко) книгах, – писала заслуженная учительница, – мы видим, как надо строить детский коллектив, причём здесь учтено всё: формы, стиль и тон коллектива, создание традиций и многое другое... Учебник же педагогики лишь твердит: «педагог должен».

Л. Померанцева призывала именитого профессора пронизать мыслями Макаренко «весь учебник, чтобы, раскрывая эти мысли, дать будущему учителю понятие о том, что такое советская педагогика, что такое коммунистическое воспитание».

Но увы, учительская плеть не перешибла «олимпийский» обух. Дорога в школы для макаренковской системы, дающей

[64]

ясное понятие о советской педагогике и практике коммунистического воспитания, оставалась закрытой.

Кубраков поражался: к каким только сногсшибательным мотивировкам не прибегали противники новой педагогики, чтобы держать перед нею школьные двери в закрытом состоянии! Одни со всей страстью писали: «Макаренко был хорош в своё время и в своих условиях. Это время давно прошло...» Другие с такой же страстью утверждали обратное: «Педагогика Макаренко – педагогика будущего. Мы также не можем осуществить её сейчас, как пока ещё не можем осуществить коммунизма». Воистину: куда ни кинь – всюду клин. Насчёт «педагогики будущего» резонно заметил пермский учитель-публицист А. И. Новиков: «По этой академической «теории» надо сначала дождаться коммунизма и только тогда применять одно из важнейших средств его создания!»

Однако тревога – тревогой, а дело – делом. Григорий Максимович Кубраков готовился перевести жизнь школы на макаренковский путь.

СНАЧАЛА ИЗУЧИТЬ...

В тот год в издательстве «Педагогика» вышел сборник статей А. С. Макаренко «Воспитание в советской шко-ле», составленный известным пропагандистом макаренковской науки кандидатом педагогических наук В. В. Кумариным. Кубраков прочитал его, принёс своей заместительнице Александре Степановне Телёпиной.

– Прочитайте, это интересно. Почитайте и подумайте, что из

[65]

этого можно применить у нас.

Прочитав всю книгу, Александра Степановна сказала:

– Это надо не прочитать, а изучить.

Организовали семинарские занятия. Раз в неделю, по пятницам, собирались, как на политучёбу.

Дело как будто шло хорошо. Все вроде бы свободно разбирались в тонкостях макаренковской педагогики: стадии раз-вития коллектива, отряд, совет командиров, методика параллельного педагогического действия... Книгу в 255 страниц штудировали полтора года. Макаренко был открытием почти для всех. Молодая учительница писала потом в письме к подруге: «Наши семинарские занятия по трудам Макаренко стали для нас вторым пединститутом, академией воспитательной работы».

Полтора года... Параллельно вовлекался в сложную общественную работу комсомольский и пионерский актив, организовывалось шефство старших над младшими – надо было заранее думать о том, кто завтра станет во главе макаренковских отрядов.

Казалось, всё шло к благополучной, бесконфликтной перестройке...

ТАКОЕ БЫЛО НАЧАЛО...

29 августа 1967 года, за три дня до начала новых занятий в школе, был созван педагогический совет. Главный вопрос звучал как решение о готовящемся перевороте: «О переходе школы-интерната к работе по системе А. С. Макаренко».

Тридцать девять учителей и воспитателей сидели

[66]

в напряжении. Доклад делал Григорий Максимович Кубраков. Он говорил последовательно, как учитель, объясняющий новый материал. Реорганизация начинается с создания разновозрастных отрядов. Каждый отряд комплектуется из учеников старших, младших и средних классов по принципу «кто с кем хочет», как было у Макаренко, но чтобы отряды были примерно равносильными. Командиры назначаются (на первой стадии назначаются) из лучших комсомольцев и старших пионеров, способных реально отвечать за свою работу. На первых порах воспитатели в отрядах остаются, но их основная задача – помочь командирам освоиться с делом. Организуется учёба командиров. Внутри отрядов устанавливается индивидуальное шефство старших над младшими. В школе, как и было, сохраняются 13 ученических комиссий – политическая, учебная, трудовая, эстетическая, спортивная, культмассовая и т. д. Их возглавляют члены комсомольского комитета, а теперь в каждую комиссию от каждого отряда войдёт ещё свой представитель.

Кто мог ожидать, что этот доклад вызовет такой переполох, какой он вызвал? Полетели вопросы, полные растерянности:

– А кто ж будет получать одежду?

– Кто будет отвечать за состояние классных комнат?

Суматошно завозмущалась пожилая воспитательница:

– Нам и без этих отрядов, с одним-то классом было – не знаешь, за что хвататься, а теперь... Что вы это выдумываете? Где это видано, чтобы в один отряд собрали и старших и маленьких? Я такую работу не представляю и отказываюсь...

[67]

– Трудно, конечно, себе представить, как будут уживаться в одном отряде и малыши, и десятиклассники, в состоянии оглушённости заговорила другая. – Что у них общего? Как с ними организовывать какую-то беседу, мероприятие? А какое дурное влияние будут оказывать на маленьких старшие! Они ведь вон какие к нам приходят!.. Нет, конечно, ничего из этой затеи не получится.

–             Это какой-то абсурд! – в гневном недоумении пожимала плечами солидная и влиятельная преподавательница литературы. – Что за необходимость? Зачем самим себе работу усложнять? Не понимаю...

Вмешалась Александра Степановна. До этой минуты она без малейшего беспокойства слушала протестующих и совершенно безгневно смотрели на них её матерински-добрые глаза:

–             Слушаю я вас, товарищи, и удивляюсь. Как хорошо мы всё понимали на теоретических занятиях, как дружно одобряли опыт Антона Семёновича. А когда дошло до дела... Давайте все думать, как сделать лучше, правильнее, умнее.

Заговорили спокойнее, кто-то воскликнул: «Заманчиво и интересно! Попробуем!» Кто-то добавил: «Не получится – будем работать по-старому».

Все глядели на директора. Григорий Максимович держался удивительно спокойно. Казалось, у него была одна только забота – внимательно слушать. За всё время прений он подал единственную реплику – наводящую:

–             Ну, хорошо, а как же в семьях? Почему там нет «дурного влияния» старших братьев и сестёр? Они же не отдельно живут?

И всё же решение о перестройке было принято...

[68]

СЧАСТЛИВАЯ НАХОДКА

Почему «свет клином сошёлся» на разновозрастном отряде? Это что – новомодное педагогическое поветрие?

Не знать этого сегодня нельзя никому – ни папам-мамам, ни тем более учителям.

–             Это удивительная находка – разновозрастные отряды! – сказала мне в Мамлютке Александра Степановна Телёпина. – Они так естественно вписываются в жизнь! Поражаешься уму Антона Семёновича – как он всё это нашёл, понял и ввёл в дело!

Так старая учительница определила ценность талантливой педагогической находки А. С. Макаренко, всепроникающую силу которой она имела радость испытывать на протяжении пятнадцати дет.

Г. М. Кубраков в своей оценке отметил в первую очередь суть дела.

–             Разновозрастный отряд – это организационное звено, специально рассчитанное на воспитательную роль.

Сам Антон Семёнович прямо называл разновозрастный отряд инструментом коммунистического воспитания.

Интересно, как он пришёл к своей замечательной находке.

Он понимал: «Организация коллектива должна начинаться с решения вопроса о первичном коллективе». Старая школа на это отвечала:

–             О чём забота? Группа, класс – это и есть первичные коллективы!

«Я в первое время работы тоже был сторонником строения первичного коллектива по возрастному принципу, – писал

[69]

А. С. Макаренко. – Это вытекало отчасти из школьных интересов. Но потом я увидел, что это ошибка».

И продолжал:

«Когда я попробовал в качестве опыта объединить разные возрасты, малышей и более взрослых, у меня получилось лучше. Я на этой форме и остановился... Такой коллектив, составленный по типу различных возрастов, приносил мне гораз-до больший воспитательный эффект... в моих руках получался коллектив более подвижный и точный, которым я мог легко руководить».

Кубраков видел такие отряды в действии, ему писал о них из Москвы В. В. Кумарин – тот самый составитель макаренковского сборника. И одно только озадачивало его: почему так много противников у этой краеугольной находки педагога-новатора? Что разумного скажешь против неё?

Учатся ребята классами, а живут разновозрастными отрядами. Если это обычная школа – отряды во дворах, по улицам, если интернат – в общежитии. Отряд – это 12–15 человек. В интернате он получает своё жилище – отдельную комнату с койками, столами, стульями. Мальчики поселяются в одном крыле здания, девочки – в другом. Отрядами идут в столовую, отрядами – на работу, отрядами – в баню. Своеобразная семья.

Он сразу понял, в чём преимущество отрядов перед одновозрастным коллективом, таким, как класс. Преимущество разительное! Оно – в огромных воспитательных возможностях разновозрастного коллектива, каких нет и не может быть в среде одновозрастной. Отряд вбирает в себя лучшие качества многодетной семьи, разрушая стены возрастной изоляции,

[70]

которая оскудняет жизнь детей, ограничивает возможности их развития. В отряде устанавливается тесное общение старших и младших ребят, идёт постоянная передача навыков, умений, знаний, опыта «сверху вниз». Может, конечно, передаваться и дурное, но даже в относительно здоровой среде тому есть свои естественные преграды.

Почему младшие всегда «липнут» к старшим ребятам? Не дурное привлекает их. Их привлекает идеальное. Им нравятся сильные, смелые, умные, знающие и, конечно, умелые, нравятся выносливые, терпеливые, тренированные. Дети рады возможности общаться с такими, пользоваться их расположением, учиться у них, подражать им, а тем более дружить с ни-ми. А кому из старших не приятно такое искреннее признание их достоинств, кому не интересно чувствовать себя авторитетной личностью? Но любопытно, что в таком коллективе это не бывает поводом для зазнайства, а оказывается стимулом стать лучше. И ещё. Если такой «идеальный» встречается среди одноклассников, его обычно недолюбливают (и причин тому бывает много), к старшему же тянутся. И обратное влияние: старшие при младших в коллективе держатся более осмотрительно и ответственно, чем «при своих», при одноклассниках. Понятно: кому же охота ронять себя в глазах своих обожателей? А меньшим, конечно, хочется быть достойными уважения своих старших друзей и командиров. Среди одноклассников иной бы ещё куражился, показывал свою «независимость», бравировал «смелостью», разболтанностью, равнодушием к двойкам, а в отряде «не та атмосфера», да и есть тут кому поставить такого на место. И ещё: для старшего просьба младшего звучит как признание его старшинства,

[71]

для ровесника это часто – обуза! Старшему пацаны подчиняются с удовольствием, ровеснику – очень редко. Обычная картина: класс в походе, староста даёт распоряжение:

– Саш, принеси водички. Что в ответ?

– А почему – я?..

Начинаются укоры, пререкания, «базар».

В отряде сам дух иной. Здесь «я – для всех и все – для меня». Дух коллективизма.

Что ещё? Правящая роль традиций, сложившихся норм. Год от года в отряде накапливаются, множатся традиции дружбы, трудолюбия, дисциплины, развитости, умелости, общественной активности, любви к порядку, красоте... Множатся и не исчезают, потому что не исчезает сам отряд. Был в школе хороший, активный класс, но вот он получил аттестаты и ушёл. С ним ушло и всё то, чем он был дорог для школы. Чтобы создать новый такой класс, надо всё начинать сначала! Разновозрастный отряд существует постоянно. Те, кто оканчивает учёбу, уходят, другие остаются, храня традиции и передавая их новичкам. И все правила, порядки, нормы отряда новички усваивают на ходу. Это – как в метро: вошёл новичок, смотрит, как поступают другие... Сколько надо держать дежурных и уборщиц, если бы в метро время от времени шли одни новички!

Так и в отряде. Отряд помогает новичку «войти в колею». Воспитателю не надо быть нянькой, надзирателем, следить за каждым движением ребёнка, за каждой его пуговицей. Здесь-то и открывается возможность для настоящей, именно воспитательной работы воспитателей. Против чего возражать?

Однако всё давалось трудно...

[72]

ТРУДНО...

В первый год из коллектива ушли сразу 8 учителей и воспитателей. В других школах после отмены реформы 1958 г. учителям стало куда как вольготно: дал уроки и – до свидания, а здесь... Здесь надо было всё перестраивать, впрягаться в воспитательную работу, налаживать жизнь в разно-возрастных отрядах, зарываться в педагогическую литературу...

Затягивался переломный период. Активное ядро педагогического коллектива оставалось всё ещё небольшим, и на педсоветах по-прежнему слышнее всего звучали голоса недовольных требованиями, задачами, которые выдвигал директор. Каждая новая вспышка простудных заболеваний вызывала многоголосые протесты против закаливания, зарядок и дозированного труда на воздухе, каждое рядовое происшествие в отрядах оборачивалось против директорских нововведений вообще. В областные организации, в Алма-Ату, в Москву летели жалобы. Приезжали комиссии, настроенные, увы, не в пользу каких бы то ни было новаций, и директору предоставлялась богатая возможность прочувствовать, каково жилось Антону Семёновичу Макаренко под грозной десницей просвещенческих службистов.

Кубракову становилось всё труднее. Он уставал. Много сил отнимали хозяйственные хлопоты (одного угля на зиму надо завезти сотни тонн), изматывали неурядицы в коллективе, мучали открывшиеся раны. Он выезжал на областные и республиканские совещания и там слышал в свой адрес слова, от которых впору было почувствовать себя последним школьником, возвращался домой и то же самое слышал в школе и даже в семье.

[73]

С трудом он сдерживал свою боль, своё возмущение и порой падал духом... Почему, чтобы сделать всё по-настоящему, нужны такие испытания?

В трудные минуты рядом с ним оказывалась Александра Степановна. В её глазах он читал:

«Я верю вам. Верю вашему уму и опыту».

– Период трудный, – говорила она словами. – Но он пройдёт, и всё станет на своё место.

«Это доверие – партийное и человеческое, – напишет он потом в одном из писем, – помогало мне находить новые силы».

ВСЁ – ПО-НОВОМУ

Идёт Нина Ивановна, молодая воспитательница, к своим пацанам в палату и вдруг чувствует: напряглась, как струна. Это рефлекс. Старая привычка. Так было долго: подходишь к палате и заранее ждёшь неприятностей. Откроешь дверь – там штормы и бури. Летают подушки и тапки, мелькают кулаки – драка не драка, игра не игра, хохот, крик, топот.

– А чего? А мы ничего!

Одногодки. Некому остановить. Друг друга ровесники не слушают.

Смотрит, бывало, Нина Ивановна – у того что-то разорвалось, измялось-изгрязнилось, тот рубашку в брюки заправить не умеет. Да и что они все-то умеют – пацаны?! И чему могут научить один другого? Подстричь ногти, нитку вдеть – хоть маму вызывай!

Стоишь – звон в голове.

Сейчас за два шага до двери как осенит: здесь отряд те-перь!

[74]

И струну «отпускает». Открыла дверь – полный штиль. Ребята – кто сидит, кто стоит – слушают командира.

– Отряд получил два замечания: Володя не выучил таблицу умножения, Нуртик испачкал в столовой скатерть. Что решим?

– Пусть дадут объяснения!

Это у них своя «планёрка». Кровати убраны, ребята причёсаны, через две минуты – на прогулку, на игровые площадки.

Решают: пусть Володин шеф, «старшой», поучит с ним вечером таблицу. И ещё пусть научит его пуговицы пришивать.

Самый маленький в отряде – Коля. Привезла его в конце августа мама, оставляет, собирается уезжать, у Коли полные глаза слёз.

–             Мамочка, я не хочу тут. Я с тобой поеду! Весь отряд обступил мальчугана,

– Чудак ты, Коля! Ты с нами будешь. Дружить будем, вместе играть, в столовую ходить вместе.

– Поправишься у нас, крепкий станешь, сильный!

– В кружки запишешься...

И вот уже мчится его новый друг, его шеф-пионер к воспитательнице:

–             Коле тапочки надо!

Дивится Нина Ивановна: оказывается, как велика у подростков потребность заботиться о маленьких!

Подумала: а чем могут отплатить малыши? Приходит час – они идут цепочкой к стройке, в руках чайники и чашки. Старшие ребята кладут стену, маленькие несут им чай. Несут чинно, с ножки на ножку переступают, пищат издали:

– А мы вам чай несём!

[75]

Разгибается рабочий народ, улыбается во все зубы. Дольше всех горят улыбки у ребят, которые ещё не знали дружбы с младшими – выросли у пап и мам в единственном числе. Малыши для них – мир открытий. А Коля вдруг набирает полную грудь воздуха и рапортует громко:

– А ещё мы в палате убрались!

Ему радостно, что он тут тоже «имеет значение»! Дома он обычно стоит и смотрит, как работают отец с матерью. Тут почему-то стоять не хочется. Отряд идёт перекапывать свою клумбу, Коля заглядывает в глаза командиру:

–             А я чего буду делать?

Командир даже веселеет от такого вопроса.

–             А ты знаешь что? Ты вот эти обломочки кирпичей выбирай и складывай вот тут в кучку. Чтоб цветам они расти не мешали.

Бегут другие мальчуганы, вот их уже трое, снуют между старшими, выбирают камушки, хватают грабли – «боронят». Почти час кипит работа, запыхались, разрумянились старатели, глаза блестят.

–             А когда теперь цветы сажать?

Это же праздник, а не вопрос! Деловое нетерпение. Ведь как хорошо будет расти цветам в рыхлой земле. Станешь каждый день бегать и смотреть.

У девичьих отрядов свои клумбы, свои участки аллей. Подметают дорожки, посыпают жёлтым песочком, подбеливают бордюры. Прибегают мальчишки, смотрят: как тут? У кого красивее? Кому присудят первенство?

Так и привыкают: чтобы было красиво, всё радовало кругом.

А в палатах? Тут первое дело – чистота и порядок. Младший дежурит со старшим. Быстро тряпкой стирает пыль,

[76]

подметает, расставляет обувь рядочком. Потом по-гвардейски расправляет плечи, звонко призывает:

– Ну, смотрите. Нет, все, все смотрите! Хорошо? Красиво?

Как тут не посмотришь, не улыбнёшься?

Отрядами едут в колхоз на картошку. Опять младший и старший работают рядом. Забота одна, дела – каждому по его силам. Младшие подбирают, старшие относят и тоже подборку ведут. Трубит горн – перерыв. Отдых. Где старшие что-то забавное придумывают, где младшие потешают всех. Снова горн – опять пошли. Какой отряд скорей дойдёт до конца, кто чище выберет – соревнование! Победители перед строем принимают и высоко несут красный вымпел. Год, второй – удивили ребята воспитателей. День шёл к концу, 6 часов, пора домой ехать – 25 километров! – а ряды оставались недодобранными. Переглянулись командиры, ребята переглянулись: «Бросать? А вдруг ночью мороз?» И отряды объявили решение:

–             Доберём!

Никто не захотел, чтобы душу царапала даже такая простительная недоделка.

Учитель из соседней школы подошёл однажды на картошке к воспитателям, похвалу высказал:

–             Наблюдаю за вашими питомцами. Как дружно, как охотно они работают! Прямо, как пчёлки. Мы же своих то и дело шевелим, подгоняем, стараемся то тем, то другим заинтересовать, а того не получается.

Поговорили, поразмышляли... Всё понятно! Там – классы, здесь – разновозрастные отряды. Там правит делом по большей части принуждение, здесь – коллективное сознание и чувство ответственной зависимости между старшими и младшими.

[77]

Среди ровесников такой зависимости нет, оттого там всегда больше разнобоя и неорганизованности.

Никто не думал, что отрядная система что-то серьёзно изменит в учёбе, в самоподготовке ребят. На педсоветах все первые годы звучала одна и та же унылая нота: «Не приучены к усидчивому учебному труду», «Многие на самоподготовке занимаются только списыванием», «Не могут заставить себя работать», «Сидят, но правила не учат, задачи не решают», «Иногда класс полностью приходит с самоподготовки, не выполнив домашних заданий».

Мысли, предложения рождались разные.

– Чтобы каждый учитель прививал навыки усидчивости и терпения в работе с книгой.

– На педагогических семинарских занятиях сосредоточиться на проблемах: «Как учить детей учиться», «Культура учебного труда»...

– Во всём приучать ребят к самостоятельности.

– Всем предметникам приходить на ученическую самоподготовку.

Что-то менялось, но списывание и безответственное поведение на самоподготовке оставались главным злом.

–             А не кажется ли вам, товарищи, – сказала на педсовете одна из воспитательниц, – что нам надо переходить на отрядную систему и в подготовке домашних заданий?

Выяснилось, что кажется. И что есть даже мысль освободить воспитателей средних и старших классов от руководства самоподготовкой. Пусть за неё отвечает сам отряд – командир, совет отряда, член учебной комиссии школы. Воспитателю оставить только общее руководство.

[78]

Ребята также проголосовали «за».

И получилось то, чему многие удивляются до сих пор.

Садятся отряды в своих комнатах за самоподготовку, и сразу устанавливается деловой рабочий шумок. За учительским столиком – дежурный.

Он учит уроки и следит за делом. Тут же и командир. Он тоже видит, кто чем занимается. И никаких воспитателей. Если надо, дежурный сходит за консультантом. Все работают самостоятельно. Все из разных классов – списать не у кого. Думай, трудись сам! Чего не понимаешь – придёт учитель, тихонько объяснит.

– Поразительно! Поразительно! – вспоминает теперь Гри-горий Максимович восклицания одной учительницы, приезжавшей из Омска в интернат. – Какая самостоятельность! Три-ста человек без надзора взрослых – и порядок! У нас бы всю школу разнесли.

Удивительные метаморфозы стали происходить с недисциплинированными. Пионервожатая школы Н. В. Вдовенко рассказала историю очень типичную.

Поступил в интернат пионер по имени Жоломан. Поступил он в седьмой класс, и тут выяснилось, что не хочет он носить пионерский галстук. В классе взялись ему разные внушительные слова говорить, он упрямился, а когда в конце концов хватал и надевал галстук, в классе поднимался смех – так нелепо он это делал. Класс убеждался, что Жоломан не очень-то привык считаться со сверстниками. На уроках он делал что хотел, всем грубил, мешал заниматься... Это дошло до командира, на линейке отряду было поставлено на вид. Отряд потребовал от Жоломана дать объяснения. Тут парнишка не упрямился, не кривлялся,

[79]

стал объяснять. Рассказал, что в прежней школе галстук он носил только в третьем и четвёртом классах, а потом не носил. Потому что любил «выделывать» что вздумается, и его всегда ругали, говорили: «Ты же пионер!» Галстук мешал ему «выделывать». Отряд сказал Жоломану:

–             Мы за тебя отвечаем, и мы будем с тебя спрашивать.

Дали ему поручение. Он его выполнил. Дали другое. Выполнил. Командир отметил его. Парнишка на глазах менялся к лучшему и однажды сказал командиру:

–             Теперь я себя чувствую пионером.

Отрядная жизнь, совместная работа преображает и самых запущенных. Устанавливаются лад, дисциплина, организованность. А дружба какая! Съезжаются ребята после каникул – бегут навстречу друг другу, обнимаются, радости сколько! Попробуйте перевести мальчика или девочку из одного отряда в другой. Драма! Будто заставляют покинуть родную семью.

Удивительное в жизни отрядов открывалось даже там, где его трудно было ожидать.

Поначалу опасались дурного влияния старших парней и девушек. Ходили воспитатели настороже, приглядывались, прислушивались. Одно успокаивало: каждый ребячий день до отказа был заполнен делами. А потом вдруг сделали открытие: в отрядах обнаружилась сила, которая незаметно облагораживала весь строй ребячьих отношений. Это – младшие дети. Нина Ивановна заметила ту силу едва ли не первая и поразилась: чистые, бесхитростные души! Они не принимают никакой несправедливости, никакой фальши, первыми восстают против всего дурного.

[80]

–             Они плохо поступить не дадут! – скажет она мне потом.

Жила в одном из отрядов девушка-девятиклассница Светлана Н. Дружила с парнем, он недавно закончил интернат и поступил в техникум, Светлана переписывалась с ним, называла его другом, любимым человеком, и все девочки в отряде очень бережно относились к их чувству. Но скоро они узнали, что Светлана ведёт переписку и с другими парнями, назначает им свидания. Произошёл взрыв. Младшие девочки гневной стаей налетели на Светлану.

–             Это нечестно, нечестно! Ты предатель! Ты друга предаёшь. Вот возьмём и всё ему напишем!..

Единство жизни и воспитания. Воспитательный процесс идёт непрерывно. Идёт каждую минуту, на каждом шагу, на каждом квадратном сантиметре бытия детей.

ПЕРЕСТРОЙКА ВОСПИТАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Твёрдую дорогу под ногами педагоги интерната почувствовали почти все одновременно. Пришёл день, когда стало ясно, что воспитатели-надзиратели в отрядах не нужны. Порядок там свободно держался на самодеятельности, на самоуправлении.

Теперь у Григория Максимовича возникла мысль о пере-стройке всей воспитательной деятельности школы и о специализации воспитателей. Пусть каждый из них возьмёт в свои руки определённый участок внеклассной работы с детьми в масштабе всей школы и на этом специализируется. Кто-то возглавит эстетическое воспитание, кто-то – интернациональное, кто-то возьмёт

[81]

на себя физическое развитие, техническое творчество, организацию игр, занятия музыкой, хореографию (можно пригласить специалистов), школьный театр, «Умелые руки»... Тридцать-сорок клубов, студий, кружков и секций с ежедневными занятиями! Высвобождается 19 с половиной ставок. По 5 часов в день – это 97 с половиной часов квалифицированной воспитательной работы с детьми каждодневно. Собрался педсовет. О реорганизации воспитательной работы докладывал Г. М. Кубраков. Новая расстановка сил: два штатных дежурных педагога поочерёдно (через день) руководят текущей жизнью школы, остальные возглавляют свои отрасли. За отрядами на общественных началах закрепляются шефы (педагоги-консультанты), за классами – тоже.

Первый раз на педсовете было полное единодушие и полный мажор. Записали с оттенком торжества: «Провести общешкольное собрание, всех ознакомить с новой системой ра-боты. Намеченную систему ввести с 13 октября» (с ходу, через полтора суток после педсовета). Хлынули потоки предложений. Что такое был до этого план воспитательных мероприятий школы? Пять-шесть страничек немудрёного текста. Теперь получался целый труд в 40 страниц машинописи. Прорисовывалось два главных принципа: систематичность и многогранность. Не случайная тематика и отдельные мероприятия, а система работы по каждому из воспитательных направлений, самых различных – от развития памяти и умения работать с книгой до опрятности и бережливости, от трудолюбия и физического развития до высоких волевых и нравственных качеств, общественной активности и любви к искусству. И всё планировалось так, чтобы 80–85 процентов времени занимали практические дела.

[82]

Мечталось о хороших специалистах – они нашлись, хотя и немного. Учителя, воспитатели выбрали (каждый!), что им ближе по склонностям, стали совершенствоваться, специализироваться, обзаводиться пособиями. Развернулась охота за специальной литературой, диафильмами, журнальными и газетными статьями. Куда бы кто ни поехал – в Алма-Ату, в Москву, в иные города, – непременно везёт оттуда себе и товарищам что-то нужное для воспитательной работы. И обретала она уже совершенно иное качество, иной, непрерывно повышающийся уровень. Какими бедными, несовершенными казались теперь те «классные часы» и прочие классные мероприятия, которые проводились до сих пор!

Был в школе небольшой факультативный кружок музыкантов. Из него вырос охвативший своим влиянием всю школу клуб любителей музыки. Ни мало ни много – почти половина интернатских детей стала его активной силой. Сразу взяли курс на самый высокий класс работы. Связались с Москвой, с композиторами Кабалевским, Соловьёвым-Седым, Пахмутовой. Попросили советов. Все трое отозвались горячо и оперативно. Дмитрий Борисович Кабалевский прислал подарок, о котором здесь и помыслить не решились бы, – комплект пластинок с записью шести его бесед о музыке, а с ними письмо, фотографию и набор музыкальной литературы. Это был праздник! Беседы композитора, замечательного энтузиаста работы с детьми, определили развитие музыкальной жизни школы. Охотно пошла навстречу областная филармония. Она стала добрым советчиком детского клуба, помощником в организации таких капитальных дел, как лекции-концерты.

[83]

Быстро стал преображаться и богатеть школьный кабинет музыки и пения. За недолгое время там собралось 80 магнитофильмов, рассказывающих о композиторах и исполнителях, сотни самых различных грампластинок, книги и журналы, сборники песен, проигрыватели «Стерео» и «Электрофон», телевизор, магнитофон, 12 баянов, инструменты духового, эстрадного оркестров, народные инструменты (заметим попутно: это уже не чьи-то дары, это куплено за деньги из трудовых доходов школы).

– Здесь ребята учатся музыке, учатся слушать её и понимать, – объясняют учителя. – Музыка по-новому открывает им окружающий мир, воспитывает душевную чуткость, облагораживает. Клуб знакомит с творчеством композиторов и исполнителей, делает эмоционально богатыми все наши праздники, всю нашу жизнь. У нас три оркестра! Хор большой... Клуб проводит музыкальные вечера, недели музыки, ребята имеют возможность слушать самые выдающиеся произведения, лучших исполнителей и даже встречаться с мастерами искусства, лауреатами – школа приглашает их к себе.

Тут мало сказать: «Хорошо». Это прорыв в мир современных форм работы школы! Я посмотрел, что это дало, – почитал ребячьи высказывания. «Музыкой я увлекаюсь всё больше и больше, – написала девятиклассница Алма Калдырова. Мне уже мало слушать её. Я много книг о ней читаю, узнала судьбу Бетховена, Шопена, Рахманинова, Моцарта, Чайковского...»

«Когда я слушаю Баха, – пишет её ровесница Надя Суслова, – меня поражают величие, сила и красота его музыки... Сколько чувств, сколько тайн и глубоких дум в этой музыке!»

[84]

А вот – мир физического развития. Любопытная деталь: в спортивных соревнованиях школ района интернат стал занимать первые места. Дети с ослабленным здоровьем!.. На областные соревнования от Мамлютского района стала выставляться команда интерната, и она занимает там обычно второе место, уступая лишь команде областного центра. Факты эти говорят ещё и о том, чего стоит традиционная постановка физического воспитания в школах с двумя уроками физкультуры в неделю.

В Мамлютском интернате ежедневные занятия физкультурой и спортом стали такой же нормой, как сон и еда. За счёт освободившихся воспитательских ставок школа увеличила штат физруков. Физруки подготовили себе хороших помощников в каждом разновозрастном отряде. За один только год в спортивном активе школы появились 53 судьи и 21 инструктор. Целая спортшкола! Спортивную базу создавали несколько лет. Богатый получился стадион. Нет в районе другого такого стадиона, как в интернате! Два футбольных поля, две волейбольные площадки, две баскетбольные, оборудование для маленьких и для больших, и всё обустроено так, что просто неудержимо зовёт к себе ребят. Начали работать 8 спортивных секций, 11 групп, для каждой подобраны учебные кинокартины, диафильмы, литература. К физруку Г. С. Телёпину-старшему, первому организатору физического воспитания в интернате, в свой час присоединился физрук В. Г. Телёпин-младший, сын ветерана, питомец этой школы.

Утром, днём и вечером в спортзале и на стадионе идут тренировки, игры, подготовка к кроссам, внутришкольным соревнованиям, к сдаче норм на значки ГТО. Каждый день, в любую

[85]

погоду. Кончается лето – школа наряжается. У неё большой спортивный праздник: закрытие летнего сезона. Идут соревнования между отрядами, на личное первенство. Гремит аплодисментами стадион. А октябрьские праздники, 23 Февраля, День Победы встречают массовыми кроссами.

Санаторный интернат стал школой здоровья, школой крепких мускулов, развитой воли и высокой активности.

Родилась и вступила в действие ещё одна широкозахватная воспитательная организация ребят. Она взяла на себя заботу о богатстве и полноте их эстетической жизни, о красоте убранства школы, её залов, коридоров, вестибюля, всей школьной территории, о развитии художественной культуры и талантов детей. Это клуб ИЗО. В него рванулась вначале чуть ли не вся масса воспитанников. Очень красивое было вывешено объявление. Глаза разгорались! Постепенно всё вошло в свои берега. Но активно рисующих и устремлённых к мастерству оказалось всё равно много: 50 человек – две группы. Пришлось отдать им под студию самый большой зал – в 66 квадратных метров. Скоро он стал выглядеть как маленькая академия художеств с живыми зелёными арками из кружевных веток плюща и аспарагуса. На стенах – портреты Репина, Шишкина, Сурикова, Левитана, галерея редкостных репродукций. Гипсовыми глазами смотрят Аполлон, Венера, Лаокоон, тут и там белеют резные слепки розеток и капителей, стоят настоящие мольберты, сделанные ребятами в школьной мастерской. А на столах – альбомы с репродукциями, журналы «Искусство», «Художник», «Юный художник», «Декоративное искусство» и целый арсенал подсобной индустрии – диапроекторы, кинопроектор, фильмоскоп, электрофон «Концертный»,

[86]

магнитофон, эпидиаскоп, телевизор... (Мне дали справку: для кабинета музыки и студии ИЗО школа приобрела учебного имущества на 13 тысяч рублей.)

Сколько бесед провели в школах страны классные руководители о художниках? Бессчётное число. Но что такое случайная беседа с показом случайных открыток и литографий? Ве-лика ли эмоциональная сила таких встреч с искусством, глубок ли эстетический воспитательный след?

В клубе ИЗО сами эти беседы (точнее – вечера) стали явлениями искусства. Для всех ребят это каждый раз – вхождение в творческий мир живописца. Как много теперь об этом рассказывают в школе! Долгой была подготовка к первой встрече с Репиным. И вот – вечер. В зале медленно гаснет свет, лишь луч прожектора прорезает темь, высвечивая портрет художника. Тихая мелодия вливается в зал и словно уносит в какой-то другой, необычный мир – «Песня без слов» Чай-ковского. В тишине раздаётся неторопливый голос ведущего – юного художника:

– Илья Ефимович Репин...

На экране, сменяя одна другую, проходят цветные фотографии. Дом. Слободка. Топографическая школа. Здесь он рос и учился. Набережная Невы. А вот и Академия художеств... Ведущий рассказывает о первых работах, о захватившей воображение художника встрече с бурлаками. Силушка русская!.. Где-то вдали зарождается новый напев – глуховатый, вздыхающий... «Дубинушка». Это включена магнитофонная запись: школьный хор с оркестром подготовили бурлацкую песню. И вот появляются на экране его бурлаки. Нарастает, просторно катится над ними русский напев, покрывая шум ребячьих аплодисментов, адресуемых

[87]

авторам композиции. Песня удаляется, звенит голос чтеца:

Выдь на Волгу!

Чей стон раздаётся

Над великою русской рекой?!

Зал слушает рассказ ведущего о замысле, об истории работы над картиной. И как продолжение темы, как напоминание о судьбах, ожидавших подневольный и непокорный люд, печальным перезвоном доносится новый хоровой напев:

Динь-бом, динь-бом, слышен звон кандальный. Арестант в армяке у порога. Немой крик изумления в синих глазах мальчишки... «Не ждали». А где-то «за кадром» всё ещё слышится: «Динь-бом, динь-бом...» Оживает история. Волнуясь, операторы готовят самый потрясающий кадр, который с оркестровой бурей заставит вздрогнуть зрителей, – страшен вид грозного царя-сыноубийцы!..

Забудет ли кто этот вечер, останется ли после него таким, каким был? А на очереди другие такие же встречи – с творчеством Сурикова, с его «Утром стрелецкой казни», с его Ерма-ком, с «Переходом Суворова через Альпы», с поэтической прелестью картин Шишкина, с работами советских художников... Не близок путь от интерната до Эрмитажа и Третьяковки, но ребятам легко «бывать» и там – есть многосерийные цвет-ные диафильмы «По залам Третьяковской галереи», «По залам Эрмитажа», есть цветные диапозитивы с картин Леонардо да Винчи, Джорджоне, Тициана, Рафаэля, Веласкеса, Рубенса, Гойи, Веронезе...

Не скучают в студии мольберты и палитры – два отряда юных художников изо дня в день по очереди работают здесь кистью и

[88]

карандашом. Школа развивает таланты, таланты украшают школу, её жизнь. На диво нарядными становятся праздники, балы, карнавалы, вечера, школьные колонны на демонстрациях, от потолка до пола расписанные кабинеты. И одна другую сменяют выставки ученических картин, плакатов, произведений декоративно-прикладного искусства.

Решительные шаги за грань предписанного. Многого ли сегодня достигнешь без них?

И вдруг проглянул эффект, которого совсем не имели в виду: многие питомцы клуба пошли в учителя. В сельских школах, куда их направили, они квалифицированно повели уроки изо и взялись налаживать работу по эстетическому воспитанию ребят. В интернате называют разнонациональные имена «первых ласточек»: Самат Касымов, Элла Шульц, Серикбай Касмакасов, Марина Сергиеня...

Есть в школе место, к которому душой тянется и юный пионер, и старый учитель. Это созданный стараниями всех классов и отрядов музей В. И. Ленина – центр идейно-политического воспитания. План создания его обсуждали всей школой. Установили связь с ленинскими музеями страны, с ветеранами партии, знавшими Ильича. Передал свои воспоминания о вожде первый секретарь партийной ячейки Кремля А. П. Пирогов. Вальтер Ульбрихт с дарственной надписью прислал свою книгу «Живой Ильич». Подарили книги с автографами старые большевики Г. Я. Лозгачев-Елизаров, В, Ф. Сивков и другие. Приобрели грамзаписи воспоминаний о вожде революции, магнитофильмы художественных произведений о нём. Народный художник СССР Н. Н. Жуков прислал набор портретов В. И. Ленина.

[89]

Сейчас сюда входишь и чувствуешь: это музей особый, школьный, во многом рассчитанный на освоение образа Лени-на детским сердцем, как сказала бы Мариэтта Шагинян. Он и оформлен с особым старанием членами клуба ИЗО, Здесь собрано около 5000 экспонатов. Свежую, живую струю внёс музей в систему идейно-политического воспитания ребят. В их жизнь Ильич вошёл не лозунгом, не сухой книжной формулой, а живой личностью, понятной, душевной, с детства пытливой и полной энергии, устремлённой к высоким целям, образцом настоящего человека, которому хочется подражать.

«С открытием музея, – написала в одной из своих статей его руководительница К. И. Ветчинина, – у нас появились новые интересные и содержательные формы работы. Для малышей путь к знаниям начинается не в классе, а в музее Лени-на. Все ленинские уроки старшеклассников тоже проходят здесь. На базе музея организована школа юного ленинца. Совет музея разрабатывает тематику докладов, лекций, бесед, используя собранные здесь материалы».

И очень ценную Клара Ивановна отмечает подробность:

«Многие ребята работали над оформлением музея, и это стало для них школой политических интересов. Помню, вначале Алма Калдырова, например, как-то не очень близко к сердцу принимала всё то, что касалось музея, развитыми социальными интересами не отличалась. Но работала. Вместе со всеми оформляла экспозиции, альбомы. От дела к делу – заинтересовалась документами об Ильиче, о его соратниках, захотелось больше узнать о них. Через год она уже проводила с ребятами первые беседы о Ленине, о его школьных годах, показывала

[90]

диафильмы, знакомила с жизнью Марии Александровны и Ильи Николаевича Ульяновых. И как интересно было её слушать!»

А рядом – мир техники. Попискивает морзянка. Швед Стен передаёт с судна: шторм 9 баллов, координаты: норд 15, вест 53. Ребята смотрят на карту, находят точку вблизи Гвианы. У них тысячи связей со всеми континентами, включая Антарктиду. Радиостанция – их увлечение и радость. Многие становятся отличными радистами, некоторые кандидатами в мастера и даже мастерами спорта по коротковолновой связи.

В отдельной комнате – конструкторы. У них своя секция. Это подростки и юноши 11-16 лет. С паяльниками в руках они монтируют всякие радиопремудрости вроде усилителей, переключателей, карманных приёмников, ремонтируют телевизоры, проигрыватели, магнитофоны. Не спеша, с чувством, с толком своими руками изготовили систему селекторной связи, соединили кабинет директора с диспетчерской, воспитательской, учительской, медпунктом, водонапорной башней, котельной, мастерской, теплицей, животноводческим комплексом, гара-жом. Изготовили, установили – работает!

Под крылом технической студии занимаются картингисты. Изучают двигатель, совершенствуют конструкцию минимашин, показывают на соревнованиях виртуозную технику езды.

И всё это течёт в одно русло – педагогическое, воспитательное. Всё должно работать на разностороннее развитие детей. Об этом помнят.

– Работа в студии, – говорил первый её руководитель А. Ф. Зуев, – даёт толчок техническому творчеству, расширяет кругозор ребят, сферу умений, знаний не только в области радиотехники,

[91]

но и географии, истории, астрономии, картографии, метеорологии, способствует патриотическому, эстетическому, интернациональному воспитанию.

А вот школьная журналистика – объединение актива радио и печати. Ведёт занятия юных корреспондентов учительница Т. А. Ускова. Вокруг неё собрались юнкоры отрядных стенгазет, школьного радиовещания, общешкольной газеты «Товарищ» – мальчики и девочки начиная с четвёртого класса. Часто встречаю школы, в которых стенные газеты из верных помощников педагогов превращены в парадные плакаты, а юнкоровский актив барахтается в «общих указаниях».

Т. А. Ускова учит своих питомцев не только писать заметки, оформлять газеты и отрабатывать дикцию радиорепортёров, но и наблюдать, видеть, принципиально оценивать дела и поступки, занимать активную позицию в жизни, вмешиваться во всё, что происходит вокруг, следить за публикациями в газетах, интересоваться политическими событиями. Юнкоры старшей группы пишут статьи, отзывы о фильмах, школьных спектаклях, книгах. Думай, оценивай, наступай! Возникают споры о поступках и неготовности к поступкам, о личных недостатках, дурных привычках, ложных убеждениях. Тогда встаёт вопрос: как влиять? И вот появляется в стенгазетах рубрика «Будь настоящим человеком» – затевается разговор о том, «как создавать себя», с чего начинать работу над собой, как освобождаться от недостатков и что получается, когда человек оправдывает, прячет их, хранит в себе, как некий груз, с которым трудно расстаться. Началось наступление на грубость, безразличие, лень, чванство – запестрели по коридорам «молнии», сатирические листки, пошли по всем уголкам

[92]

юнкоровские рейды. Приближается Новый год, подходит Первомай – объявляется очередной конкурс стенной печати. И сразу преобразились коридоры: целые галереи стенгазет – одна одной боевее и интереснее!

Вот так на всех направлениях воспитательной работы – с устремлённостью на непременный педагогический результат.

Новые родники забили в жизни клуба интернациональной дружбы. Вечера заочных путешествий по ГДР, Болгарии, другим странам с показом их городов и сёл, природы, с исполнением стихов и песен, с рассказами об их национальной культу-ре, обычаях, с организацией викторин. Приходит 8-е февраля – вся школа чтит память юных героев разных стран, погибших в борьбе с фашизмом. Плакаты вывешивают, доклады делают, читают стихи на немецком и английском языках. Как и всюду, идёт переписка, обмен фотографиями, отправляются посылки детям освободившихся стран. Из ГДР приходят бандероли с плакатами. Они собирают около себя зрителей на вечерах, появляются на стенде «Дай руку, товарищ далёкий!». И словно сокращаются расстояния, ближе и роднее становятся дети разных народов, и ещё дружнее себя чувствует многонациональная семья интерната, в которой собрались казахи, русские, татары, украинцы, немцы, литовцы, корейцы, белорусы, чу-ваши... И дорого ещё одно: вся жизнь клуба строится так, что помогает ребятам осваивать иностранные языки. Овладение ими – это уставная обязанность членов клуба. Её надо выполнять!

Так же горяча и жизнь клуба красных следопытов, которая увлекает ребят дальними походами, ответственными поисками и для всей школы интересными вечерами.

[93]

Не зря этот клуб удостоен диплома 1-й степени газеты «Известия» и других наград. Та же энергия деятельности и у любителей природы, которые со знанием дела и энтузиазмом охраняют её, зимой на лыжах развозят зайцам капусту, а весной расставляют на озёрах укромные корзинки диким уткам для гнёзд.

Рассказал я не обо всех воспитывающих центрах школы. Есть ещё объединения садоводов, полеводов, строителей, животноводов, овощеводов, юных машинисток, кинофотолюбителей, юных рукодельниц, любителей драматической сцены, хо-реографии, кукольного театра, лесоводства, цветоводства, машиноведения, автодела.

Настоящим учебно-производственно-воспитательным комбинатом стала эта школа. Какой УПК сравнится с нею?!

И стучится, стучится в сердце мысль: вот какая школа нам нужна сегодня! И вспоминаются горькие и непримиримые слова Г. М. Кубракова, высказанные на одном из крупных педагогических совещаний:

– Слишком узок фронт деятельности у большинства школ: урок, собрание о дисциплине, классный час, сбор макулатуры, в лучшем случае встреча с ветеранами – вот, пожалуй, и всё.

Но может ли быть иначе, когда с педагогических вершин доносилось: «Главное – это урок!»?

Здесь, в интернате, вся работа с детьми – главное!

Пишу и вижу: пришла пора показать ещё один «участок фронта» – трудовую жизнь этой сегодняшней школы будущего, показать, как руки разум учат и что это такое – школа-хозяйство. Но прежде я должен ответить на вопрос, который,

[94]

нетрудно догадаться, уже донимает кого-то из читателей: как находят время на всё? Нельзя не ответить. Есть просвещенцы, которые считают, что у детей сутки длятся всего 6 часов. Максимум 9. В Мамлютке они значительно длиннее. Поэтому здесь свободно выделяют целый час ежедневно на производитель-ный труд и полтора-два часа на развивающие занятия, на вы-ход в мир интересных дел, которые начинаются сразу после ужина, а в выходные идут и днём.

Итак, трудовая жизнь. Пусть рассказ о ней начнёт директор интерната Григорий Максимович Кубраков. Даю целиком одну его статью.

ШКОЛА-ХОЗЯЙСТВО ИЛИ ШКОЛА В ХОЗЯЙСТВЕ?

Существует мнение, согласно которому труд считается не главным занятием детей. В таких случаях, как правило, говорят: «Главный труд детей – учёба». Так когда-то понимал эту проблему и я. Давно это было, 30 с лишним лет тому назад, когда начинал свою педагогическую деятельность. Бывало, смотрю, как дети трудятся на пришкольном участке, с каким азартом и увлечением, и думаю: «Учились бы вы на уроках с таким рвением!» А того не понимал, что для детей труд – это тоже учёба, что не уроком единым жив ученик. Сейчас стыдно вспоминать – до чего же мы, педагоги, бываем далеки от детей, хотя и постоянно находимся вместе с ними, и до чего же примитивен и противоречив бывает наш педагогический подход к проблеме «труд – учёба». Все мы понимаем, что когда-то человеком сделал человека труд,  но и теперь главное в жизни человека – труд,

[95]

а мы внушаем школьнику: для тебя главное – учёба, а не труд. Будто школьник не человек. Парадокс? Видимо, всем нам, кто причастен к воспитанию молодёжи, особенно школьным работникам, надо серьёзно задуматься над застаревшими проблемами, тезисами и лозунгами, пришедшими к нам из глубины времён, задуматься над тем, не пора ли некоторые из них пересмотреть в свете тех огромных изменений, которые происходят в нашем обществе? К этому призывает нас и реформа школы.

Труд. Как он разновиден и неоднозначен! Не всякий труд воспитывает коммунистическую личность. Эту истину знают все. Но вот вопрос: знаем ли мы хотя бы с минимальной достоверностью те формы детского труда, которые бы гарантировали формирование коммунистической личности? К сожалению, не знаем. Нам хорошо известны отдельные образцы положительного опыта, в ряду которых ярко и зримо выделяется опыт А. С. Макаренко. Но, как известно, наша педагогическая наука опытом А. С. Макаренко, имеющим по оценке А. М. Горького мировое значение, пока серьёзно не занимается, не изучает его и не внедряет в школы. Хотя и пытаются педагоги-практики и теоретики-энтузиасты этот опыт возродить, но приживается он очень трудно. Педагогическая наука разрабатывает совершенно иной, не макаренковский подход, даёт практике совершенно иные, не макаренковские рекомендации. Рассмотрим это на примерах.

В стране существует много вариантов привлечения школьников к производительному труду. Все их при внимательном анализе, исходя из основных существенных признаков (организационных форм и содержания работы), можно подразделить на две группы.

[96]

Первая – когда труд организован на базе совхозного (колхозного) и промышленного производства, когда трудовые объединения школ, состоящие в основном из старшеклассников, явля-ются структурными подразделениями своих базовых предприятий. Вторая – когда труд организован на базе собственного школьного хозяйства, когда трудовым объединением является весь коллектив школы от мала до велика.

Как видим, существует два варианта привлечения школьников к труду. Обобщённо назовём их так: «школа-хозяйство» и «школа в хозяйстве». Первый вариант, нетрудно заметить, – макаренковский, второй – рекомендуемый сегодня нашей академической наукой. История педагогики со временем этим вариантам-направлениям даст свои, более точные определения, мы же пока их так и будем называть – макаренковский вариант – направление и академический, макаренковская школа и академическая.

Итак, школа-хозяйство или школа в хозяйстве? Это вопрос, от решения которого будет зависеть дальнейшее развитие советской школы. Вспомним: в 1922 году в своём заявлении в Центральный институт организаторов народного просвещения, касаясь основных проблем педагогики, А. С. Макаренко писал так: «Русская трудовая школа должна совершенно наново перестроиться... Основанием русской школы должна сделаться не труд-работа, а труд-забота. Только организация школы как хозяйства сделает её социалистической».

Педагогический коллектив нашей школы-интерната 18 лет назад избрал макаренковский вариант. Привела нас к этому сама жизнь, весь ход развития школы. Мы поняли, что надо отказаться от услуг совхоза «Прогресс», на полях которого в первые годы

[97]

работала наша ученическая производственная бригада. Теперь мы имеем своё учебно-производственное хозяйство. Оно состоит из семи бригад (полеводы, овощеводы, садоводы, цветоводы, строители, животноводы и школьное лесничество). Работает хозяйство беспрерывно круглый год. В нём имеется 30 гектаров пахотоспособной земли, на которой выращивается фруктово-ягодный сад (4,8 га), овощные культуры (4,5 га), зерновые (15 га), цветы (2 га), сосновый парк (3,5 га), размещает-ся большой опытный участок (2500 кв. м), дендрарий. Имеем свою технику – 6 тракторов, 5 автомашин, 2 комбайна, 28 навесных и прицепных сельскохозяйственных орудий, некоторую строительную технику. На животноводческой товарной ферме содержится до 100 голов свиней, столько же кроликов и нутрий. Есть пасека из 25 пчелосемей. Есть производственные мастерские и теплица.

Всё это создано своими силами и приобретено на средства хозяйства, которое даёт ежегодно 25–30 тысяч рублей дохода.

Испытав две формы организации трудового обучения и воспитания школьников: 1) производственная бригада на базе совхоза плюс школьная мастерская и 2) собственное хозяйство, в том числе школьная мастерская, мы пришли к твёрдому убеждению, что с точки зрения педагогической эффективности предпочтение следует отдавать, безусловно, собственному хозяйству. Собственное школьное производство – наилучшая форма приобщения детей к труду, при которой не утрачивается главное – единый коллектив. А коллектив – это, как известно, самый эффективный инструмент, с помощью которого можно успешно формировать

[98]

активную коммунистическую личность. А. С. Макаренко не случайно, не по недомыслию не повёл своих воспитанников на поля и фермы соседних хозяйств, а создавал собственное производство и строго следил за тем, чтобы оно было образцовым.

Школа-хозяйство имеет много преимуществ перед УПК и производственной бригадой, действующей на базе совхоза (колхоза). Школа-хозяйство – это совхоз (колхоз) в миниатюре: почти та же структура, те же заботы, радости и огорчения, тот же производственный, политический и эстетический настрой. Хозяйство – это полное структурное подразделение школы с единым планом, ответственностью, руководством. Это один из важных компонентов учебно-воспитательного процесса. Все учащиеся (с I по X класс), педагоги, рабочие, специалисты здесь объединяются в единый школьный коллектив с едиными партийной, профсоюзной, комсомольской организациями. Бригада же и межшкольный комбинат не полное структурное под-разделение, они имеют дело с двумя организациями, у них два коллектива, два хозяина – совхоз (завод) и школа. Нетрудно заметить, что такая разобщённость сковывает действия бригады и межшкольного УПК, создаёт искусственные преграды, лишает школьников самостоятельности, инициативы и чувства хозяина.

Известно, какое большое значение имеет постоянное производственное окружение детей. Не только летом, но и в течение всего года наши учащиеся каждый день бывают в рабочей форме – на полях, с техникой, в кругу рабочих и специалистов: земля у нас – вокруг интерната, техника – во дворе, рабочие и специалисты – всегда рядом. Постоянное соприкосновение

[99]

учащихся с рабочим коллективом и техникой – это хорошая школа рабочей закалки и профессиональной ориентации.

Иногда приходится слышать и читать: «Школа-детхоз – это замкнутое, изолированное от общества хозяйство. При этом, призывая уводить детей к шефам на производство, ссылаются на ленинский тезис: «Только в труде вместе с рабочими и крестьянами можно стать настоящими коммунистами». Но ведь в школах-хозяйствах дети тоже не робинзоны, тоже трудятся с рабочими и специалистами. В нашем хозяйстве, например, их 7 человек: тракторист, 2 свинарки, шофёр, токарь, пчеловод, зоотехник-агроном. Нельзя же думать, что, если они работают не в совхозе, а в школе, они уже не рабочие.

Нам представляется, что школа-хозяйство намного теснее и значительно ближе связана с целым обществом, чем академическая школа. Она напрямую органично и непосредственно входит в общую социалистическую систему, как самостоятельный трудовой коллектив в целое общество.

Академическая же школа как структурное подразделение базового хозяйства входит в общество не напрямую, а опосредованно, через своих шефов, и входит не как подсистема в систему, а только как часть подсистемы, входит не весь школьный коллектив, а: только та его небольшая часть, которая связана с базовым хозяйством производственными отношениями, т. е. старшеклассники и их классные руководители. Остальная же часть коллектива постоянно с производством не связана, в производственные отношения не вступает. Напрашивается вывод: академическая школа, несмотря на некоторые трудовые поправки к её профилю, в отличие от макаренковской трудовой школы в своей основе

[100]

остаётся, как и прежде, школой теоретической.

Возникает вопрос: какой должна быть наша советская школа после реформы – таким же, как и прежде, только надстроечным явлением в обществе или базисным? Ведь если в школе, подобной нашей, есть земля, машины и другие средства производства, значит, в такой школе по логике вещей должно существовать и действительно существует школьное производство, где непременно возникают определённые производственные отношения. Но если существуют производственные отношения, значит, они, по Марксу и Ленину, «основные», «первоначальные», «определяющие все остальные отношения», в том числе и учебные. И если это так, а это так, и иначе быть не может, то из этого следует, что такая школа по своей структуре представляет из себя не только идеологическое, надстроечное, но и базисное явление, в котором базисное занимает основную, ведущую роль. И тогда вырисовывается сомнение: а правомерен ли тезис «Главный труд детей – учёба», если ведущую роль занимают отношения детей, складывающиеся в производственном, а не в учебном процессе?

 

Вот такие вопросы задаёт нам жизнь. Главный из них – что во что вводить: хозяйство в школу или школу в хозяйство? Наш коллектив ответил на него применением опыта А. С. Макаренко и убедился в ходе почти двадцатилетней практики, что ответил правильно. Вот почему мы считаем, что школа должна развиваться как школа-хозяйство. Это обеспечивает наилучшие результаты в воспитании детей, единство школьного коллектива, большую самостоятельность и ответственность учащейся молодёжи.

[101]

ХОЗЯЙСТВО – КАТЕГОРИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ

Сентябрь начинается с досад. Сто новичков! Все разные – от маленьких до старшеклассников. И все в чём-то одинаковые. В коридорах снова звучат «осенние мотивы» техничек:

–             Господи, где они воспитывались?! Без спроса рвут цве-ты, везде мусорят, воду разливают...

–  Страшно неаккуратные.

–             Веник держать не умеют! Кран забывают закрыть!

В отрядах вступает в действие макаренковский «метод взрыва».

Нашли ребята, кто рвал цветы. Он всю клумбу обезобразил – самые красивые оборвал. Его звали Кайрат. Оказался таким же сорванцом, как Жоломан. «Нельзя трогать, а я вот трону». Так привык. Для него это удовольствие. Вызовут в учительскую? Ну и что? Поругают и перестанут. А он будет ходить с независимым видом...

Но разговор с ним повёл отряд. Ребята обступили его со всех сторон, командир сказал:

–             Ты умеешь только портить? А что-нибудь делать, как человек, ты умеешь?

Хлопец тяжело поднял узкие мерцающие глаза:

–             А чего делать-то?

–             До тебя вот тут из пустыря красоту сделали. А тебе лучше, чтобы тут всё опять колючками заросло?

Кайрат молчал. Фонтанчик чёрных волос на макушке отблёскивал антрацитом.

–             Чего молчишь-то? – наседали ребята, – Мы будем делать,

[102]

а ты будешь разваливать? Отвечай!

–             Уж и цветок нельзя сорвать... – прогудел виноватый.

Ты отвечай, будешь беречь или будешь портить?

Кажется, целую вечность длилось молчание. Отряд ждал ответа. Хлопец что-то чертил на полу носком тапочка и наконец горестно пожал плечами:

– Ну, раз нельзя...

– Понятно, – уже мягче сказал командир. – А вещи твои почему раскиданы? Всё сложи на место, и чтоб этого больше не было.

Кайрат стрельнул глазами по ребячьим койкам, тумбочкам и взялся наводить порядок у себя.

Интересное дело! День ото дня ребята убеждались, что он не такой уж и бездельник, каким показался вначале. Во время прогулок он с ватагой ребят бегал в зоодом, где жили кролики, хомяки, маленькие курочки, голуби, попугаи, кормил их, брал на руки забавных пушистых крольчат, а чтоб дежурные не ворчали, маленько помогал им убирать в вольерах. Когда выходили на школьный огород собирать урожай, Кайрат не стоял ни минуты, живо кидался на каждый помидорный куст, срывал сперва самый крупный плод и кричал в восторге:

–             В-во бом-ба!

И он никак не мог остановиться, когда объявлялся конец работы. В рамках класса ему было просто тесно. Всё детское существо его рвалось в живой мир и протестовало против насильственного ограничения этого мира каменными стенами школьных кабинетов. Чем дальше он учился, тем ощутимее учёба, оторванная от жизни, становилась насилием над потребностями его естественного развития и вызывала неприязнь.

[103]

Его одолевало тяжкое уныние, когда это насилие оправдывали, с академическим видом повторяя: «Твой главный труд – учение». Он испытывал нарастающий голод, тоску по живой деятельности, и, когда этот голод оставался неутолённым, мальчишка «вытворял чудеса». И конечно, получал по заслугам.

Да не преступление ли мы совершаем перед детьми, держа их и поныне на пайке ограниченной деятельности? Всерьёз ли нынешней педагогике трудно понять, что, только сполна насыщая потребности растущего человека, мы обеспечиваем его безущербное развитие и подогреваем интерес к умственным занятиям?

Кайрат быстро втягивался в новую жизнь. Через неделю он получил «руководящую должность»: отряд выбрал его своим представителем в общешкольную трудовую комиссию. В эту комиссию входят по одному ученику от каждого отряда и несколько учителей, она планирует производительный труд, закрепляет за отрядами участки работы, организует месячники по благоустройству территории, недели охраны природы, праздники первой борозды и праздники урожая, трудовые конкурсы и вечера. Перед ней Кайрат отвечал за трудовые дела своего отряда.

Пришёл он с первого заседания комиссии серьёзный, с тетрадкой в руке и командиру сказал, держась ответственно:

– Тут много чего. Сказали – собрать отряд.

Перед отрядом он стоял по-командирски, опустив руки, смуглый лоб его напряжённо морщился, фонтанчик на макушке, отдававший антрацитовым блеском, вздрагивал. Он говорил сбивчиво, останавливался, позабыв слово «месячник», командир ему

[104]

подсказывал, но в общем ребята поняли: готовится месячник по благоустройству, а завтра весь отряд после тихого часа должен выйти на подготовительные работы.

– Слушаюсь, товарищ начальник! – шаловливо отдал честь маленький Коля.

Кайрат освобождённо улыбнулся и пятернёй, по-братски взъерошил ему волосы.

«Начальник»... Тут все были начальники и все подчинённые. Один был членом санитарной комиссии, другой – культурной, третий – политической – всего набралось в отряде 13 представителей комиссий, и каждому из них подчинялись все, когда приходил час вступать ему в действие. Получалось: всяк попеременно выступал в ходе дня то руководящим, то подчинённым лицом. У Кайрата в тот день вышло так: он был дежурным по столовой и там руководил порядком, а сам с утра побывал в подчинении ответственного за физзарядку, потом – члена санкомиссии, после – дежурного по классу, дежурных по учебному корпусу. В час труда он вёл отряд во двор на работу, а когда она кончилась, требовал, чтобы все хорошо вычистили инструменты. После этого со всем отрядом он попадал в подчинение ответственного за самоподготовку, потом – президента клуба, в который захотелось ему записаться. Так за весь день он побывал в руководящей роли раза 4–5 и 8 или 9 раз – в роли руководимого. Интересная получалась наука! Он учился быть организатором, требовать порядка, делать замечания и... принимать требования и замечания других.

С нового заседания комиссии он примчался возбуждённый, деловитый и сказал звонко:

[105]

–             Яков Аронович та-акой план задумал!..

Для Кайрата самым удивительным человеком в интернате был биолог Я. А. Фрезе. Виски у него совсем седые, но он не ходил, а бегал с одного участка на другой – ему надо было успевать и в огороде, и в питомнике, и в «зелёной лаборатории» – на опытном участке. И он ещё управлялся рассказывать ребятам, как в детстве помогал матери ухаживать за цветами, как ходил и считал, сколько георгинов зацвело, как мальчонкой брался за всякую крестьянскую работу и учился выполнять её хорошо.

–             Это большая радость, – говорил он, – когда хорошо сделаешь. Радость такого труда не сравнима ни с какими другими радостями!

На комиссии, по словам Кайрата, он сказал:

– Вы видите эти клумбы, эти наши красивые аллеи? Всё это было заложено под руководством нашей замечательной учительницы Валентины Сергеевны Мишкаревой, которая теперь на пенсии. Мы с вами должны раздвинуть границы этой красоты ещё дальше!

– Потом он сказал, – посыпал Кайрат, – что мы превратим участок вокруг школы в красивый парк, а ещё заложим большой сад – там будут яблони, смородина, сливы! – Он переводил дух и сыпал дальше: – Там юннаты были. Они уже обязательства составили. Дли-инные!..

Всю середину осени ребята, учителя, рабочие сажали яблони, кусты крыжовника и смородины. Яков Аронович показывал всем, как надо делать в ямке мягкий холмик, как расправлять на нём корешки саженцев. Кайрат строго приглядывался, и потом пальцы его аккуратно, не спеша расправляли корневые волокна яблонь, которые он сажал с воспитательницей и своим шефом

[106]

из отряда. Зимой он не один раз вспоминал о своих саженцах, даже видел их во сне – видел, будто пожгло их морозом и они стоят чёрные, как уголь. Было жалко и обидно. А весной, как только сошёл снег, он побежал с ребятами на садовый участок и прилетел оттуда к командиру лучистый и запыхавшийся.

– Принимаются! – выпалил он. – У смородины уже почки зелёные язычки показали!

Всю зиму в школьной мастерской мальчики делали ящики для рассады, скворечники, синичники, клетки и вольеры для маленьких обитателей зоодома. Кайрат с друзьями бегал к ним, дурашливо балагурил с крольчатами, которые сидели за сеткой, навострив ушки.

– Чудаки, мы вам скоро стадион сделаем. Вольер называется. Вот раздолье вам будет! – Он широко махнул шапкой.

Крольчата от радости резво носились по клеткам, а хлопцы заливались смехом.

Через неделю Кайрат писал домой:

«Тут я привык. Интересно тут. Когда приеду на летние каникулы, то буду, наверно, сильно скучать по маленьким кроликам. А яблоньки наши приживаются. Уже листочки наклюнулись. Интересно! Я, когда сажал их, корешки им расправлял, как Яков Аронович показывал. А теперь мы порыхлили приствольные круги, теперь у них дыхание будет хорошее. И учиться тут интересней. Пятёрку заработал по дисциплине. А ещё я научился немножко столярничать и инструменты затачивать. Дома теперь буду вам помогать».

Вот такая хорошая началась у него жизнь. Но почему-то не понравилась она комиссии, которая в это время проверяла

[107]

школу. Над головой директора в учительской раскатывались научно организованные громы.

–             Всё у вас хорошо: и порядок, и успеваемость, и поведение ребят. Ребята замечательные! Но зачем это школьное хозяйство?

Отвечали учителя:

–             Чтобы росли замечательные ребята. Как у Макаренко.

Директор добавлял:

–             Можно ли без хозяйства вырастить хороших Хозяев?

–             А учение для чего? – гремело в ответ. – Книги, парты, учителя? Самообслуживание для чего? У вас есть вёдра, швабры, тряпки? Вот и воспитывайте хозяев!

Вот и воспитывайте...

Нет, школа продолжала идти своим путём. Отлучаясь ненадолго, Григорий Максимович подлечивался, заживлял открывавшиеся раны и спешно возвращался к делам.

В организации трудовой жизни, трудового воспитания ребят у него был превосходный помощник – Яков Аронович, который за свои старательские труды получил звание заслуженного учителя Казахской ССР. Всё, за что брался этот неугомонный, хлопотливый человек, делалось с истинно немецкой аккуратностью, любовью к порядку и красоте, делалось удивительно увлечённо и с удовольствием. Этому его качеству Г. М. Кубраков был рад необычайно, потому что сам был таким. Он много раз говорил: – Наш непреложный закон – делать всё красиво!

Объяснял:

[108]

– Когда получится красиво, приходит радость. Отсюда и начинается любовь к труду.

И ребячий труд у него всюду был организован так, чтобы радость приходила как можно чаще и чтобы трудовые качества Якова Ароновича свободно передавались ученикам:

Кайрат забегал со своей садоводческой ватагой на овощной участок и останавливался. Никогда он не видел таких огородов. Ему казалось, что он вошёл в чисто выметенный зал. Ни единой соринки, ни единой травинки. Только разреженно зеленеют ветки помидоров, резные листья огурцов, ряды морковки, лука... Им так свободно дышалось! А вдоль изгороди на белых щитах, как на стадионе и на игровых площадках, пестрели нарядные слова. Кайрат читал: И для щей, и для борщей Нужно много овощей!

Здорово кто-то придумал! Как марш. Подхватило и уже ведёт. Хочется и шагать, и руками двигать в этом ритме. Девочки в рабочих спецовках вон, кажется, и работают под этот марш – граблями землю рыхлят: раз-два, раз-два... Смеются:

– Переходи к нам!

А дальше растянулись опытные делянки. Там по заданию учёных испытывались новые сорта помидоров, капусты, картофеля, зерновых. Туда тоже в спецовках шли работать группы, звенья. Час труда.

Нет, сад пока «не отпускал» Кайрата. Надо ещё разок прорыхлить круги. Называется «сухая поливка». Стояли жаркие дни. На руках и на лбу выступал пот. А грабли двигались, как у тех девочек: раз-два... «И для щей, и для борщей...»

Руки, плечи просили движений, и он давал им полную волю.

[109]

«ОТКАЖИТЕСЬ!..»

Кто вырастет в этом труде? Садоводы? Овощеводы? Агрономы?

Прежде всего в нём растут трудолюбивые люди. Люди с развитой потребностью в труде. Из таких получаются потом обладатели не одного десятка специальностей, каких издавна звали на Руси мастерами на все руки, роднёй Ломоносова.

Порой дивились и сами педагоги, как быстро эти ребята взрослеют, освобождаются от детской неумелости, «отключённости», лени, как обретают уверенную самостоятельность. За какой-то год-два жизни в отрядах запасы умений и навыков у них увеличиваются раз в десять, даже больше. Приобретается широкий трудовой и организаторский опыт, интерес и любовь к труду, крепнет чувство причастности ко всей окружающей жизни, перерастающее в чувство хозяина. Они растут разумной производящей силой, с малых лет понимающей бытие как деяние. А есть ли что важнее для ребёнка, чем с детства чувствовать себя настоящим человеком?

Их всего четыре сотни, а за год они производят 3 тонны смородины, больше тонны крыжовника, тонны яблок, 65 тонн картошки, 13 тонн капусты и столько же свёклы, без малого полторы тонны моркови, 15 тонн пшеницы и ячменя, выращивают 100-150 голов свиней. Только от растениеводства они получают доход 18 тысяч рублей в год. В плодово-ягодном питомнике они разводят самые ценные сорта смородины и других культур, обеспечивают ими окрестные школы и население, раздают ветеранам войны и труда, сажают на их приусадебных участках, отвозят своим родным.

[110]

Ежедневный производительный труд, соединённый с учёбой, делает живым и осмысленным интерес к наукам и не оставляет места никакому пустодушию, неприкаянности и предрасположенности к тому недугу, который называется гражданской инертностью. Они идут на экскурсию, видят в роще берёзы, искалеченные местными любителями берёзового сока, и от гнева сжимают кулаки. Потом приходят сюда второй раз и специальным составом замазывают на деревьях раны. Таким лесным лекарем стал и Кайрат, и подросший слабенький Коля.

Пришёл тяжёлый год, когда колхозам и совхозам района угрожала бескормица. В этих краях был брошен клич: «Все – на заготовку кормов!» Интернат поднялся как по боевой тревоге. Вооружились всем, что было: косами, вилами, серпами, секаторами, где можно пустили сенокосилки. Для стороннего взгляда это была на удивление дружная, слаженная и прямо-таки вдохновенная работа. Ребята понимали, что это такое – спасти скот. За два дня штурмовой работы собрали всё, что только можно было собрать. Задание райисполкома было перевыполнено почти вдвое. Интернат заготовил для хозяйств района больше 30 тонн сена, около 20 тонн соломы и 4 тонны веточного корма. Всё это было хорошо высушено и по-хозяйски сложено в скирды. Увы, в других школах картина была не из радужных. Даже убедить, поднять людей было проблемой. На заготовке веточного корма школяры бездумно калечили деревья и потом всё заготовленное так на месте и бросили.

– Ну и что ж! – острили по этому поводу интернатские юн-коры. – Зато у них система воспитания дальнобойнее нашей. Как выйдут на колхозную картошку, как начнут пулять картофелины –

[111]

куда гожа твоя артиллерия!

Грустный, конечно, юмор. А сколько таких школ? И у всех в отчётах по трудовому воспитанию – идеальный ажур: «Приобретают трудовую закалку на колхозных полях», «Вносят до-стойный вклад», «Применяется оправдавшая себя система». И как решающий фактор воспитания отмечается швабра. Наука! Поди её опровергни!

А в интернат на многосильных лимузинах ехала новая комиссия. Комиссия уже более солидная, чем прежде. Ехали ответственные товарищи из Минпроса, облоно, района... Мед-ленной процессией двигались по школе, хвалили порядок, красоту, ребят: хорошо воспитаны! И с полным единодушием при-знавали никудышной... систему воспитания!

– Школьное производство – это примитив, для начала сообщил товарищ из Минпроса. – Это возврат к прошлому.

– К кулацкому хозяйству, – поспешно присовокупил представитель научной мысли.

– Оно не соответствует современным требованиям, – авторитетно продолжал ответственный организатор просвещения. – Нужны крупные межшкольные комбинаты, ученические бригады, которые бы входили как структурные подразделения в совхоз, колхоз или завод.

Солидные люди в директивном тоне произносили эти понаслышке заученные фразы, и им почему-то не было стыдно за свою педагогическую слепоту и ограниченность, за своё безответственное административное попугайство, при котором только и можно называть детское социалистическое производство кулацким. Их почему-то не смущало, что такой тип деятелей

[112]

просвещения давно уже стал предметом сатиры, его высмеял ещё А. С. Макаренко. Это о деятеле такого рода автор «Педагогической поэмы» писал, что оного следовало бы выпороть «обыкновенным пояском, которым рабочий подвязывает штаны». И добавлял, облегчая душу: «Это было бы идеологически выдержано».

Г. М. Кубраков о пояске не вспомнил. Он оставался педагогом и перед этой высокой комиссией. Он убеждал:

– Если бы нам сказали: откажитесь от хозяйства, и вы получите дополнительно пять, десять, двадцать воспитателей, мы бы не согласились. Потому что хозяйство – незаменимое средство воспитания. Его не заменит никакое количество даже самых талантливых педагогов!

«Ученики» ему попались трудные. Они его не слышали. Он призывал на помощь Макаренко, напоминал его слова, что условия производства, производства серьёзного, облегчали его педагогическую работу и что он решил в дальнейшем «бороться за то, чтобы в нашей советской школе было производство».

Ему снисходительно кивали.

Он объяснял, что хозяйство – это не просто труд, а труд-забота, который как раз и даёт наибольший воспитательный эффект. В этом убедился весь коллектив школы-интерната. Где нет такого труда, там нет настоящего воспитания! И объяснял ещё: речь не об отказе от ученических производственных бригад – в лучших вариантах они тоже что-то дают и какое-то время будут, видимо, параллельно сосуществовать с такой формой, как школа-хозяйство. Но разве трудно понять, какая форма является более прогрессивной, более ценной педагогически?

[113]

Тогда его спрашивали в упор:

—           Вы против того, чтобы ученические бригады были структурными подразделениями совхозов, заводов – наших социалистических предприятий?

—           Это нелепость, – отвечал он. – Школа никогда не станет структурным подразделением совхоза или завода – у них совершенно различные социальные функции. И статусы различные.

Лимузины ушли. Он провожал их усталым взглядом и думал: что же последует теперь?

ХРАМ И МАСТЕРСКАЯ

И вот ведь диво дивное: в штабах педагогических мамлютский опыт вызывал единодушную досаду и гнев, а в среде учительской – радость и одобрение. На мамлютский огонёк шли сперва одиночками, потом группами и вдруг двинулись целыми делегациями из областей – Северо-Казахстанской, Кустанайской, Кокчетавской, Целиноградской, Джамбулской, Талды-Курганской, Павлодарской, Чимкентской, Кзыл-Ординской, Восточно-Казахстанской, Алма-Атинской, а потом из областей Урала и Сибири.

Велико же беспокойство душ учительских за школьное дело!

Сюда вошедший начинает чувствовать себя поэтом. Пройдя калитку, он забывает о суетном мире: перед ним открывается храм воспитания. Человек идёт и чувствует: в нём что-то сдвинулось с места и стало меняться в душе.

Потом он вдруг вспоминает, что всё открывшееся перед ним – рукотворно. Что каждый сантиметр этой территории принял

[114]

в себя чьи-то долгие думы, труды, тепло души реальных людей. И тогда возникает желание всматриваться.

Какой изобретательный архитектор творил эти аллеи? Была перед ним длинная полоса земли, зажатая между живой зелёной изгородью и фасадом школы. Он взялся возводить здесь массивные причудливые стены каких-то фантастических зданий, протянувшихся во всю длину полосы. Ровно подстриженные стены из... мелкого кустарника. Он поднял их до высо-ты человеческого плеча и подстриг с боков и сверху. У него был великолепный художественный вкус. Он избегал прямолинейности своего сооружения. Стены у него составлены из крупных кубических форм, которые то выступают, то западают внутрь, то совсем сближаются, образуя «зал» с цветочной полосой и парой скамеечек, то расходятся снова. Гладкая дорож-ка рядом, школьные окна, а за толщей зелёных стен слышны лишь приглушённые звуки, долетающие оттуда.

Дальше новые, новые «залы» и «комнаты» с табличкой у входа: «Тихая зона», со скамеечками, вдвинутыми в зелёные ниши, – кажется, нет лучшего места на свете, где так хорошо сидеть с книгой или писать дневники.

Магистральные дорожки идут к стадиону, к игровой зоне, а по сторонам новые «залы», не похожие друг на друга, поселившие у себя узорчатые клумбы – массивные, как торты, круглые и брусовидные, похожие на дорогие, искусно разрисованные ковры. Оглянись, и покажется, что ты идёшь по широкой выставке цветочных клумб и газонов, окантованных по низу молочно-белыми линиями бордюров. 23 отряда и 23 клумбы. Чья красивее?

[115]

И снова мысль о рукотворности, о художественном замысле «архитектора». Кто он? Здесь в каждом изгибе аллеи проглядывает творческая натура Г. М. Кубракова.

За клумбами и аллеями открывается стадион, ещё дальше – игровая зона. Там визг и смех, взлетают мячи, несутся спринтеры, берут разбег прыгуны, череда упрямых рук хватается за канаты, трапеции, шесты, натёртые ладонями до блеска, виснет на лестницах и турниках. Там, дальше, ветер треплет платья и рубашки на каруселях, вертушках и качелях, там поскрипывают тренажёры, мелькают цветные обручи, ракетки, скачут мячи, отлетая от мишеней. Ярмарка энергии!

Ребята проводят на воздухе почти столько же времени, сколько под крышей. Работают 14 спортивных секций. Охват 100 процентов. Ежедневные тренировки. В итоге каждого года – десятки инструкторов и судей, 100–120 разрядников (почти каждый третий) и 120–130 хорошо натренированных значкистов ГТО.

Всё оборудование стадиона, все аттракционы приобретены на трудовые доходы школы, установлены своими силами.

Вот мир, где создаётся богатство, – мир труда и урожая – сад и поля. Любоваться можно! Это, мир высокой эстетики, ещё одна зона прекрасного..

Ушёл на отдых Яков Аронович Фрезе, ушёл с успокоенной душой – сделал всё, что так хотелось сделать. Девятнадцать лет назад он писал:

«Мы ставим перед собой задачу превратить территорию вокруг школы в красивый парк, заложить, фруктово-ягодный сад...»

И в тихий час, отдыхая, он ходит теперь по чистым аллеям

[116]

парка, углубляется в тишину молодого рукотворного бора. Вспоминает: его заложили в день 25-летия Победы. Лет 8 всей школой вынянчивали крошечные сосенки – поливали, рыхлили землю, радовались, замечая, как деревца набирают силу. И поднялся на жёсткой земле перед школой сосновый остров площадью в 35 тысяч квадратных метров. Смолистый воздух. Маслята пошли расти. Светло на душе!

Светло и спокойно: на смену заступили трое молодых Фре-зе: сын Валерий Яковлевич, такой же, как отец, хлопотливый биолог, дочь Светлана Яковлевна и жена сына Раиса Павловна.

Парадные двери. Стекло замечаешь только по сверканию. В вестибюле дворцовая торжественность и блеск. Цветы свисают с колонн. На стенах стеклянные планшеты без рамок. Изречения каким-то чудом сами попадаются на глаза.

«Поведение – это зеркало, в котором каждый показывает свой лик» (Гёте).

Ещё:

«Никчёмный и упрямый делает всё по-своему, не слушает ничьих советов и скоро становится жертвой своих заблуждений» (Эзоп).

И – народное:

«Дерево узнают по плодам, а человека – по трудам».

Вдоль окон по коридорам из края в край бежит нарядная шеренга цветов. Тысяча горшочков. Для них протянули специальные полочки-подцветочники. Красные листья на зелёном фоне – чудесно смотрится! Зимой особенно красиво.

Влюблённая в эту радость Евдокия Кузьминична Иванова – почерневшая от загара новая хозяйка

[117]

цветочной школьной красоты, цветовод-воспитатель. К каждой весне она с ребятами выращивает в теплице по 10 тысяч штук цветочной рассады. Сколько терпения требует одна только пикировка! Растёт у неё и отряд умельцев, любителей цветоводства. Она особенно рада мальчикам. Двенадцать мальчишек увлеклись «девчоночьим» делом! Глубоко и всерьёз. Для них это – школа прилежания, терпения и готовности украшать жизнь.

А вот штаб ученического самоуправления. Сегодня пятница, по пятницам заседает совет. В нём 40 человек: весь комитет комсомола, все командиры отрядов, председатель совета дружины, старшая вожатая, директор и врач. Слово – директору. Очень важная мысль:

– Мы руководствуемся указаниями Ленина в том, что «без полной самостоятельности молодёжь не сможет ни выработать из себя хороших социалистов, ни подготовиться к тому, чтобы вести социализм вперёд». Мы убедились, что настоящее самоуправление – это мощный стимул развития гражданской активности людей и даже умственного развития. Наш совет самоуправления решает практически все текущие дела. Он заслушивает отчёты командиров отрядов, принимает по ним свои решения, обязательные для всех, в его руках соревнование отрядов, вопросы дисциплины, проведение субботников, уборки школьной территории и помещений – очень многое из того, чем раньше занимался педагогический коллектив. И он очень мобилен, наш совет. Принял решение – командиры тут же идут с ним в свои отряды, а члены комитета – в комиссии. Каждый из них возглавляет одну из школьных комиссий... Педагоги, дирекция школы в таких условиях получают возможность больше заниматься

[118]

психолого-педагогическими проблемами, связанными с совершенствованием учебно-воспитательного процесса.

* * *

Поздний вечер. Интернат отходит ко сну. А по тихой аллее медленно шагает высокий усталый человек. Как трудно теперь проходит усталость! Ему под семьдесят. Часто открываются и мучают, не дают уснуть раны: 11 раз за послевоенные годы ложился на операционный стол.

Кажется, он мог бы чувствовать себя удовлетворённым, как Яков Аронович. Столько удалось сделать за эти 20 лет! Кто-то сказал: «Это составило бы честь любому научно-исследовательскому институту. Вы практически заново открыли Макаренко. Вы все в этой школе совершаете подвиг!»

Бывают минуты радости. Вот пришли к тому, что в школе практически нет неуспевающих (не на бумаге, а на деле). Больше половины выпускников поступают в институты. Призы, награды... 146 дипломов и почётных грамот, 22 кубка, 10 медалей ВДНХ. Приезжают учительские делегации, ходят, смотрят, слушают – и изумление, и растерянность в глазах. Курганские учителя о своих впечатлениях сказали: – Это лучше, чем сто семинаров!

Областные и республиканские газеты рады рассказывать о мамлютском опыте.

Скольким школам он помог бы сегодня!

Задолго до реформы Г. М. Кубраков писал в один из столичных журналов: «Не сведение воспитания к обучению, а перестройка в духе Макаренко – вот что нужно нашей современной школе. Такая перестройка давно назрела, в ряде школ она уже

[119]

идёт, но идёт без поддержки науки и органов народного образования, идёт стихийно, с большими издержками».

Статья не увидела света.

Педагогические журналы были полны утверждений, что обучение – это и есть воспитание, что учёба – это и есть труд. Редактору «Советской педагогики» он отправил гневное письмо:

«Нам, практическим работникам, до такой степени надоело глотать старую педагогическую жвачку, которой нас пичкают учёные-псевдомакаренковцы, что хочется крикнуть:

– Да когда же это прекратится?! Когда же будет возвращён школе подлинный Макаренко? Когда будет описан опыт хотя бы одной школы, работающей действительно по системе А. С. Макаренко?»

Ответ напоминал камень, брошенный с неприступной баш-ни.

В Минпрос страны пошло коллективное письмо всех коммунистов школы с той же мыслью: «Когда же это прекратит-ся?» Реакция была оригинальной: «Проинспектировать их!»

Живой, выстраданный, так нужный сегодня опыт! Может быть, написать о нём в одну из больших центральных газет?

Но и оттуда ответ был в духе приверженцев старой школы: «Как будто учение – это не труд!..»

Совсем худо дело, когда и ответственные работники печати не имеют понятия об особой воспитывающей роли производительного труда!

Но конечно, такой опыт трудно замолчать. Он покорил многих и в области, и в республике. 1 марта 1978 г. появился даже приказ облоно: «О создании опорных школ по внедрению педагогической системы А. С. Макаренко».

[120]

Принимались деловые решения.

«В целях дальнейшего совершенствования работы по изучению и распространению передового педагогического опыта Мамлютской санаторной школы-интерната, успешно работаю-щей многие годы по педагогической системе А. С. Макаренко... включить в число опорных 16 школ области». Для ознакомления с опытом работы по системе А. С. Макаренко институту усовершенствования учителей поручалось провести серию областных семинаров на базе Мамлютской школы-интерната, директорам опорных школ – составить план и мероприятия по внедрению системы А. С. Макаренко. Заведующим райгороно и райметодкабинетами вменялось в обязанность оказывать этим школам систематическую помощь в деле освоения передового опыта.

Однако дальше решений дело не пошло.

– В педагогических верхах всё ведут полемику о наследии Макаренко, – сказал автору этих строк секретарь обкома пар-тии, – и нас-то, партийных работников, дезориентируют.

Дезориентируют... А может, за это пора и спросить?

[121]