В оставшуюся неделю мы продолжали знакомиться с московскими достопримечательностями и с самой Москвой. Не было такого дня, чтобы коммуна «отдыхала». Мы сами стремились как можно больше увидеть и узнать.
По программе Антона Семёновича мы осмотрели Третьяковскую картинную галерею. До сих пор стоит в воображении картина Репина – убийство Иваном Грозным своего сына. Обезумевшие, прозрачно-стеклянные глаза старца, дымящаяся кровь на виске и кафтане молодого царевича, невозвратимость утраты в обезумевшем взгляде убийцы. Не все могут оставаться долго у этой картины. Кому-то из девочек стало дурно, и нашему медику Коле Шершеву пришлось приводить её в чувство.
– От-то-й-дите, я в-в-в-ам г-г-оворю, – он волновался и речь стала непонятной от заикания, на лице выступили пятна. На всех экскурсиях он носил сумку с медикаментами и тут за всё время похода она пришлась кстати. Запах нашатырного спирта сделал своё дело, и девочки взяли сомлевшую подругу под свою опеку.
Услугами экскурсоводов мы не пользовались. Объяснял сам Антон Семёнович, больше уделял внимания полотнам русских живописцев: Шишкину, Перову, Крамскому, Ге, Иванову, Репину, Верещагину. В тонкостях портретов мы плохо разбирались, поэтому они нас меньше интересовали. Больше влекла батальная живопись, морские картины Айвазовского и почему-то натурально-красочные, аппетитные натюрморты.
С Лаврушинского переулка домой шли пешком.
В следующие дни осмотрели два зоопарка – старый и новый. Малышам устроили катание на пони. Белых медведей угощали мороженым. Даже в бассейне с проточной водой им было жарко и хотелось облегчить их страдания хотя бы таким недозволенным способом. Сидя у решётки, они истомлённо раскачивали свои огромные тела, протягивали чёрные когти за лакомствами.
Время от времени воздух сотрясал страшный львиный рык. Это из души могучего пленника рвалась на волю тоска. Очень понравились обезьяны. Их мы угостили конфетами.
[84]
После зоопарка и обеда настало время прощаться с Москвой, последний день далеко не ездили – ограничились Садовым кольцом с веером его улиц к центру. Исходили этажи универмага. Всё же какое это удовольствие – тратить собственные деньги: покупали радиоприёмники, расписные деревянные ложки, говорящие куклы, семейства матрёшек, наборы карандашей, альбомы, памятные открытки с видами Москвы, теннисные мячи и ракетки, губные гармошки. Накупленное раскладывалось в комнатах напоказ, как на ярмарке, и только после этого скрывалось в корзинках. За три дня до отъезда «раскрепостили» Русакова. На посту старшей хозяйки его подменили сознательные друзья, чтобы и он мог увидеть Москву. Вернувшись, Русаков с гордостью показывал свои покупки, состоявшие из наборов... кухонных ножей и кондитерских приспособлений! Никто не смеялся. Русакова любили и решили, что, видно, на роду написано быть ему великим кулинаром!
* * *
Грузили на подводы багаж, сдавали постели и убирали помещения. Заодно подметали двор, не оставив ни одной бумажки. В комиссию по приёму уборки неожиданно подключился Антон Семёнович. Это означало особую важность, но всё было хорошо, без переделок.
Сыграли «Общий сбор». Построились напротив крыльца в одну шеренгу.
– Под знамя смирно! Равнение направо! Заиграл оркестр, на крыльце заалело знамя. Печатает шаг знамённая бригада – Разумовский, Орлов и Студецкий, проходя на правый фланг. На крыльцо вышел прощаться начальник школы. Строй замер.
– Дорогие товарищи! Я не могу говорить без волнения, прощаясь с вами. За время пребывания у нас в Москве вы проявили себя, как дисциплинированные, культурные и любознательные ребята. Москвичи увидели дружный коллектив, где один за всех и все за одного. Не было ни одного случая, который наложил пятно на вашу замечательную большую семью. От чекистов города Москвы я благодарю вас за порядок и организованность. Мы особо благодарим вашего замечательного начальника – Антона Семёновича Макаренко, который воспитал в вас благородные качества человека – коллективиста и уверенно провёл ваш московский поход. Вы с честью оправдали его доверие. Мы гордимся вами – нашей сменой! Да здравствует и рыцарь революции – Феликс Эдмундович Дзержинский!
От имени коммунаров Смена Сторчакова выступила с ответным словом. Она поблагодарила начальника школы и в его лице московских чекистов за доверие, гостеприимство, душевную теплоту.
[85]
– Нам здесь было очень хорошо, товарищ начальник, большое вам коммунарское спасибо и примите наше приглашение в гости, щиро виддячимо! – закончила Смена короткое выступление сердечными украинскими словами. Над строем взметнулся коммунарский салют.
Возле знамени стояли наши друзья из редакции газеты «Комсомольская правда» и Дворца пионеров. Здесь же находился «неофициальный» товарищ, которого мы за особо любовные чувства к нам приняли в почётные коммунары. Это они делали всё возможное, чтобы наше пребывание в Москве было как можно более интересным. Они помогали Антону Семёновичу во всех московских делах.
Нам было грустно прощаться с московским домом, новыми друзьями. Человеку свойственно привыкать к месту, к окружающей обстановке, даже к мелочам быта... А здесь – шутка ли – окружающая обстановка – вся Москва!
Семён Калабалин вышел перед строем.
– Справа по шести, к вокзалу – шагом марш!
Шеренга привычно перестроилась в колонну, загремел оркестр, взвилось над головами знамя, и всё пришло в движение с первым тактом марша.
Рядом с Антоном Семёновичем пошли начальник и наши добровольные шефы. Эту честь они заслужили. Со всех сторон на нас смотрели москвичи. Они приветливо улыбались, дарили цветы, желали нам успехов. Были бабушки, которые крестили нас вслед и плакали. Виктор Тимофеевич шёл впереди оркестра и своей мощной фигурой, как тараном, прокладывал путь всей колонне.
Мы не загорели на берегу лазурного моря, мало отдыхали в обычном смысле слова. Но все мы стали крепче и телом и духом. Москву полюбили все и навсегда.
[86]