С приходом третьего эшелона коммуна построилась и вышла с вокзала другой дорогой.
Темно. Город спал. Шли тихими улицами вольным шагом, но повзводно, как во всех походах. Оркестр молчал, чтобы не будоражить горожан; разговаривали тоже тихо. Впереди колонны Антон Семёнович и Шершнёв. Калабалин, как обычно, шёл сбоку, наблюдая за строем. На марше настроение улучшилось. Спать не хотелось. У малышей кто-то спотыкался, обвиняя дорожные кочки и вызывая смешки товарищей.
– Носом не клевать, засони, – подбадривал командир. Город оставался позади. Исчезли рейдовые огни, уж не слышны ночные шорохи моря.
Мы вышли на тракт без твёрдого покрытия. В воздухе повеяло прохладным ветерком, смешанным с запахом трав. От головы колонны передали команду: «Выше ноги, не пылить!» Встречались населённые пункты в виде деревушек. Поднимался невообразимый собачий концерт. Голоса то заливисто звонкие, то тонкие и грубые, то ленивые и старчески хриплые. Они были во дворах, и нам не грозила прямая опасность. Рельеф менялся. Дорогу часто подпирали холмы, но они чередовались с равнинными просторами, убегающими в ночную мглу. Над нами висело тёмное небо, со множеством звёзд больших и малых, и туманная дорога из бисера. От некоторых звёзд отрывались и падали яркие огоньки, прочерчивая золотые полоски и вдруг пропадая в темноте.
– Метеориты! – громко пояснил Сёма Юдин, математик и любитель астрономии.
[127]
– А мне дед говорил, что в это время кто-то умирает! – добавил Павел Куслий. Кто-то поднял на смех суеверного Павла.
– Павлуша, твой дед прав, – откуда-то услышали голос Терского, – в каждый миг кто-то умирает и... рождается. Звёзды тоже рождаются и умирают в бесконечном мироздании. Ты не думай о смерти. Виктор Николаевич и появился и улетел, как сказочный дух.
Шли не более двух часов. Темнота и призрачность окружающей местности нарушали представления о пространстве и времени.
Перед нами выросли горы. Прошли ещё немного по суженной дороге, и слышим протяжную команду: «Колонна, стой!» Калабалин объявил привал на ночлег. Разошлись. Командиры взводов выбирали место, чтобы разместить всех. Горы, скалистые отвесы, впадины, террасы – наше жильё. На площадке, в стороне от дороги, стояли наши арбы. Разбирая вещи, доставали одеяла. Тентов нет. Палатки в Ялте, крыша – звёздное небо. Жёсткое ложе устилали брезентами. Подушка – собственная рука, самая удобная и мягкая. Пока взводы устраивались на ночлег, хозкоманда готовила ужин. Распечатывали мясные консервы, нарезали пайки хлеба, делили печенье.
Зажечь костры не удалось. Ничего горючего не обнаружили. Обрадовал весёлый горный ручей. Как хорошо обмыться с дороги в холодных струях; наш порядок – мыться перед сном!
Разместив оркестр, Волчек взбодрил лагерь весёлой полькой. В звуках, усиленных эхом гор, окончательно пропал сон.
– Вот, черти, всех сусликов разгонят! – добродушно ворчал разжалованный баритонист Фомичёв, завидуя своим товарищам. Теперь он жалел о том, что опаздывал на сыгровки, пререкался с Левшаковым и что его заменил Стреляный.
В течение получаса лагерь полностью освоился с новым местом жительства. Караульный начальник Скребнёв расставлял посты, солидно поправляя пояс с пистолетом Антона Семёновича. Он известный путешественник, исколесивший Кавказ и Крым, знал что к чему. Нашлись добровольцы в ночное, пасти лошадей – Терский, Шатаев, Глебов, Гонтаренко. Керим и Селим с ними. Ахмет устроился спать под арбой, отчаянно дымя трубкой. Его угостили ужином новые заботливые друзья.
Несмотря на приподнятое настроение, порождённое переходом и свободой, после лёгкого ужина Антон Семёнович приказал спать. Категоричность его приказов никем не оспаривалась.
Девочки укладывались на своём месте, отгородившись импровизированными стенками из корзин.
Лиля Тулецкая наводила справки – нет ли в этих местах змей.
– Спи, какие ещё змеи, их своей музыкой разогнал Волчек,– успокоила Женя Вехова, укладываясь поудобнее в каменной выемке.
[128]
Своему вождю и шефу Левшакову музыканты раздобыли сухой пук травы в большей части из молочая и будяка, тщательно выбрав колючки репейника. Как никак, много лет прошло со времён боевых походов, и дородное тело Виктора Тимофеевича нуждалось в мягкой постели.
Антон Семёнович от «комфорта» отказался, заметив: «Главное, наверняка, блох нет!»
Засыпали не сразу. Ещё слышались приглушённые голоса по куреням, приглушённые смешки вокруг Терского, неутомимого рассказчика невероятных историй, но постепенно все стихло. Лагерь спал.
* * *
Южные ночи коротки. Из-за гор поднималось солнце. Утро светлое, ещё прохладное и росистое. Роса упала и на спящий лагерь. Антон Семёнович вовсе не спал, коротая ночь на каком-то камне.
Дежурный по лагерю подошёл к нему с сигналом и спросил, можно ли давать подъём.
– Пусть поспят ещё часок.
Из ночного возвратились ездовые Керим-Селим – как для удобства стали называть их – со свитой, напоили лошадей. Они пили, словно запасаясь на долгий путь. Политрук Барбаров в белой ночной сорочке, в брюках галифе на подтяжках и в сапогах чистил зубы у ручья. Он не нарушал и в походе формы одежды. Но по выправке не был военной «косточкой». Гимнастёрка со шпалой в петлице опускалась до талии ниже принятого стандарта, собираясь большими складками. За спиной она пузырилась. Он ещё очень молод, свеж лицом, с завитками светлых волос и добрым выражением глаз. Интеллигентная речь. С его приходом в коммуну партийная организация стала ещё больше работать с ком-сомолом, пионерской дружиной. Его уважали, охотно выполняли все поручения. Между собой коммунары с теплотой говорили: «Наш комиссар Петя».
Итак, время сна ещё час. Но что это?
На соседней скале появилась маленькая фигурка. Она воздела руки к небу и разразилась продолжительным завыванием. Голова фигурки окутана чем-то белым.
[129]
Ахмет сразу понял в чём дело.
– Никарошо, бачка, ой никарошо,– раскачивал головой старик, обращаясь к Антону Семёновичу.
– Никитин! Живо сними «муллу» и ко мне!
– Есть снять «муллу»!
Сенька устремился на гору, ловко переступая с уступа на уступ. Не увидев, что произошло внизу, фигурка продолжала завывать.
И вот перед грозным ликом Антона Семёновича ни жив ни мёртв Алексей Землянский.
Расправа была короткой:
– Пять нарядов, знатный командир!
– Если пять нарядов! – белую тряпку ещё на спуске стащил с него Никитин.
Так закончился утренний намаз новоявленного муэдзина Землянского.
Барбаров серьёзно что-то объяснял Ахмету, говорил о религиозности мальчика, сохранившего веру ислама. Тот согласно кивал головой. Он с умилённым лицом, будто смазанным маслом, смотрел на Землянского. Их разговор прервал сигнал на подъём. Пацаны ещё потягивались, одним глазом досматривая сны, зевали, почёсывая на теле вмятины от постелей.
– Эх, поспать ещё минут шестьсот! – высказал желание многих белобрысый пацан Серёжа Илюшечкин. Но командир взвода молча вытаскивал из-под него брезент, выкатывая лентяя на камни.
Зарядка, плесканье в ручье и завтрак. Погрузили арбу, запрягли лошадок.
Дежурные по лагерю убирали все остатки нашего бивака: консервные банки, бумажки, ненужные коробки и ящики, ничего не оставляя для истории и будущих археологов.
Солнце поднялось высоко, пропала роса. Наполняли баклажки водой и напивались на дорогу. Первым выступил обоз. Заскрипели несмазанные арбы. Колёса выписывали восьмёрки и грозились отвалиться. И всё тогда покатится к чёрту, в тартарары, с какого-нибудь безымянного обрыва в пропасть. Ищи тогда Кравченко и Русакова, горделиво восседавших на макушке воза!
Хозяева хранили невозмутимое спокойствие. Ни скрипы арбы, ни опасные амплитуды колёс, ни извилистая дорога со страшными обрывами, казалось, их не занимали... Всё изведано, обыденно... Колонна вскоре обогнала обоз и растянулась по дороге. Шли быстро, с желанием скорее увидеть и узнать новое. Следопыты разбрелись по сторонам, карабкались на кручи, прыгали через расщелины в попытках что-то отыскать, не задумываясь об экономии сил в походе.
[130]
Порядок построения изменился. Впереди шагал четвёртый взвод пацанов, за ним – девочки. Замыкали колонну старшие взводы и оркестр. Тяжёлые музыкальные инструменты – басы, баритоны, барабан Бульки по очереди несли старшие коммунары из первого и третьего взводов, по заранее составленному расписанию, но не более километра за одну смену. Узаконенное расписание исключало недовольство и пререкания менее сознательных, и все испытывали тяготы похода равномерно и справедливо. Музыканты носили инструменты только во время игры.
Возглавлял колонну Калабалин, задавая темп марша и когда было необходимо, сдерживая излишнее рвение... В арьергарде шли Антон Семёнович и Левшаков.
Первому, очевидно, необходимо видеть одновременно всё, Левшакову спокойнее в рядах родных музыкантов.
Время от времени Антон Семёнович выходил вперёд то с распоряжением, то с замечанием. Его большей частью беспокоили «невдахи», неряхи и младшие пацаны.
На восьмом километре сигнал общего сбора. Построились.
Антон Семёнович приказал сделать переход в пять километров скаутским шагом: пятьдесят шагов бегом и пятьдесят шагом. Каждый считает свои шаги самостоятельно.
Моей натренированной команде не трудно бежать пятьдесят шагов, имея опыт бега на пять километров.
Хуже тем, кто спортом занимался мало. С нами бежали Антон Семёнович, Терский, Барбаров. Каблуки политрука гулко стучали по камням. Строй далеко растянулся по дороге. Вначале пацаны взапуски бросились вперёд, надувая щёки, наперегонки, но вскоре утомились и стали отставать. Виктор Тимофеевич остался позади, чертыхаясь «выдумке», топорща седые усы. Из солидарности с ним шагали хорошие бегуны – командир оркестра Волченко, Никитин и неповоротливый Могилин – «Булька».
Девочкам не дали скидки на «слабый пол». Они не отставали от хлопцев, горделиво поправляя причёски и поводя плечами, когда их обгоняли, но всё же иногда тихо проскальзывало «Ой, горе! И выдумали ж!»
Труднее бежать нагруженным басами, барабанами и знамённой бригаде. Ассистенты с винтовками шли и бежали, не теряя равнения, охраняя знамя, как в строю. Лишь винтовки держали наперевес, изображая атаку. Это всем нравилось и подтягивало. Но вот марш окончен. Привал на короткий отдых и обед. Подтягивались отставшие. Барбаров снял фуражку, вытирая пот. Ожидали обоз и Левшакова.
[131]
Уже успели подладиться солнцем «белокожие». Девочки наклеивали бумажки на носы, мазали против загара лица каким-то жиром. У Витьки Калошкина явные признаки шелушения ушей. Всё это навело Шершнёва на мысль, что нужно надеть рубашки. Антон Семёнович с ним согласился. У него самого пощипывало нос.
Обоз остановился в холодке под горой. Раскрасневшийся Вася Кравченко раздавал повзводно обед. Доставали огромные севастопольские хлебы, ещё сохранившие особый запах румяной корки, консервы, помидоры, огурцы, жёлто-оранжевые абрикосы и сухую тараньку, для аппетита.
Не снимая мешка с арбы, Русаков сверху бросал взводным лёгкие рыбки по счёту. Тараньку, как и другие продукты, получили на севастопольской базе. Там она лежит огромными штабелями в рогожных мешках.
Ели с отменным аппетитом, устраивались где кто мог.
По дороге участилось движение пролёток, линеек, фаэтонов, таратаек, заполненных курортниками и дачниками. Проплыл высокий, обветшалый фургон, оклеенный цирковыми афишами, Рядом с ездовым вертелся белый комочек болонки, поводя влажной точкой носа.
Реже появлялись автомашины с пассажирами, поднимая клубы пыли. Им не завидовали. Они не увидят того, что увидим мы, обшаривая склоны, расселины, нагретые плато с их обитателями: пугливыми ящерицами, кузнечиками, пичугами и мелкими грызунами. Находили время выманивать пауков-тарантулов на катыши липких конфет с ниткой. Их норки отыскивали в растрескавшемся от зноя грунте. На земле очень подвижны. Они свирепо бросались на врагов. Отброшенные палочкой, становились на задние лапки в защитную позу. Из уважения к храбрости их не убивали.
Застав охотников за опасной игрой, Шершнёв ругался, усиленно заикаясь, грозя пожаловаться Антону.
Барбаров занялся картой. Его окружили командиры, отыскивая точку нашего расположения. Первым разобрался в карте Панов. Он небрежно водил ногтем мизинца по карте, распутывая условные обозначения дорог, речек, высот с видом полководца, объяснявшего задачу своему штабу. Конечный пункт сегодняшнего марша – село Байдары. Выходило, что идти ещё много. После обеда надели рубашки, стоянку привели в санитарное состояние, и снова в путь. Карту Барбаров уложил в планшет который болтался от ходьбы сбоку.
Лошадей подкормили хлебом, остатками от стола, даже крошками. Они честно несли свою службу, напрягая все узлы мышц и сухожилий на крутых извилистых подъёмах. Солнце палило немилосердно, и не было от него защиты.
Высоко в небе парила птица, широко и неподвижно распластав крылья, описывая круги, сопровождая нас.
[132]
– Смотрите, смотрите, орёл хочет пообедать! – воскликнул Гуляев, посмотрев на маленького, красного, как варёный рак, Котляра.
– Факт, орлы уносят детей! – серьёзно поддержал Терентюк, слегка подтолкнув малого в бок. Котляр сжался и уже не спускал глаз с вольного царя птиц. Он где-то видел картинку, как орёл уносит в лапах мальчика, и предупреждение принял за чистую монету.
Шли группами, не нарушая взводного порядка. Вспоминали коммунарские дела, заработки в мастерских, праздники, «середину». В новой обстановке ярче вспоминалось то, что было у каждого и у всех вместе. Что сейчас дома?
Вокруг Антона Семёновича сгрудилась большая группа старших ребят. Он рассказывал историю Крыма с древних времён. Географическое положение полуострова, климат, торговые пути, удобства обмена товарами привлекали многих колонизаторов и завоевателей. Одни строили, мечтая о вечном благоденствии. Строили города, гавани, укрепляя их крепостными стенами, башнями, воинскими гарнизонами. Другие вторгались и всё грабили, превращая цветущие города в руины, а жителей в рабов. В этой связи особенно интересна история Херсонеса и Кафи. Глядя на мирные холмы и горы, не веришь, что здесь прошли военные грозы многих племён и народов. И всё же в детском уме рождались представления о конском топоте, звоне оружия, пожарах, страданиях, смерти, крови, плене и рабстве.
Мы изучали историю в школе по программе. Но как мало и неинтересно по сравнению с рассказом Антона Семёновича всего лишь о Крыме, древней земле Таврии, Тавриды! Как хорошо, что эту землю в конце концов отбили от всех завоевателей, прогнали их за моря и теперь мы свободно шагаем здесь как наследники наших героических предков!
И как совсем недавно шли последние бои уже наших отцов!
Несмотря на жару, мы не уставали. Сам собой выработался нужный ритм движения, дыхания: они были автоматическими.
За рассказом не заметили, как прошли большой отрезок пути. По сторонам дороги, в долинах и по взгорьям появились деревья и кустарники.
Поднявшись на возвышенность, я увидел бесконечную даль из холмов правильной пирамидальной формы на ровной, покрытой зеленью местности. Особыми красками выделялись участки виноградников как признак близкого жилья. Между ровными рядами из шпалер передвигались крошечные фигурки людей.
[133]
По времени коммуна должна подходить к Байдарам. Зной спадал. Воздух посвежел, обвевал ласковый ветерок. В небе плыло одинокое облачко. В преддверии Байдар снова появились горы, но они отходили по сторонам, открывая обширную зелёную долину.
[134]