Зимой 1931 года нашу мирную почву время от времени начали колебать толчки. В воздухе повеяло новыми ветрами. Чаще бывали члены правления. В кабинете Антона Семёновича появлялись незнакомые нам люди, о чём-то совещались. В один из дней приехала группа инженеров с Александром Осиповичем Броневым. Она привезла проекты и смету перестройки производства. Наши желания облекались в технически обоснованную форму, с чертежами и расчётами. Обсуждался профиль специализации коммунаров, предлагались проекты номенклатуры будущей продукции. Правление ГПУ предлагало освоить выпуск таких видов продукции, которые не производит наша промышленность. В сферу нового производства включить коммунаров и на этой базе готовить своих специалистов высокого класса.
На фоне нашей кустарщины и нищеты такая задача в то время казалась несбыточной мечтой, и всё же коммуна шла к её осуществлению.
[176]
Инженеры осматривали наши цеха, станки, слушали их хриплое дыхание, как диковинку, рассматривали приспособления под общим грифом «Голь на выдумки хитра» и бесконечно удивлялись, как можно работать и выполнять промфинпланы на таком оборудовании. Невероятно! В окружении чумазых, замасленных пацанов они представлялись людьми иного мира. Неужели им, крупным старым инженерам, с холёными, интеллектуальными лицами, людям, одетым в приличные костюмы, доведётся работать и строить невиданное в Союзе производство вместе с этими «бывшими»? Соломон Борисович сопровождал образованных коллег. В их коротких репликах он чувствовал приговор и, как обиженный человек, искал в наших глазах сочувствия и поддержки, как у союзников.
Он ещё носил обиду в сердце. На праздничном концерте, посвящённом третьей годовщине коммуны – так его песочили в дерзкой пьеске, так насмехались над его «стадионом»... В старческой памяти бродили отрывки:
«...Из фанеры, из картона,
На постройке стадиона,
Если буря зашумит,
Он за ветром полетит...»
А что вы были без Соломона Борисовича? У вас было что-то лучшее? – шептали его губы. – А что значит сказать со сцены при всём начальстве?
«Киев – город знаменитый,
Кустарями он набитый,
Двести тысяч кустарей
Там живут среди людей.
Кустари народ бывалый,
И доход дают немалый.
И наделали бы дел,
Если бы не финотдел».
– Изведайте, господа хорошие, мою чашу! Вы пришли на готовенькое! – говорила вся угнетённая фигура Соломона Борисовича.
После осмотра у инженеров сложилось полное представление о нашем хозяйстве. Грандиозность задачи требовала больших средств на постройку заводских корпусов, покупку новейшего оборудования, инструментов, приспособлений, привлечения специалистов, пополнения коммуны новыми воспитанниками и связанного с этим строительством жилья. Было над чем подумать.
После важных обсуждений характера будущего производства было решено строить завод электросверлилок. За образец взяли электросвер-
[177]
лилку австрийской фирмы. Нам её показали и дали подержать в руках.
В коммуне прошёл слух, что главным инженером будущего завода утвердили Горбунова, который и возглавит стройку. Он – один из группы инженеров, побывавших в цехах. Александр Осипович сказал нам, что «он мужик крутой и не терпит никакой волынки». В состав его помощников вошли инженеры Георгиевский, Андреев, Силков. Им нужно было ещё понять и поверить, что бывшие беспризорники могут освоить новое производство со многими неизвестными для самих инженеров.
Один из монтёров, незадачливый остряк, издевательски прокаркал: «Скорее у вас волосы вырастут на ладонях, чем сделаете сверлилку со своими босяками!» Это было на заводе ВЭК, в конструкторском бюро, куда Горбунов сдал заказ на выполнение чертежей.
* * *
Вздрогнула и зашаталась империя кустарщины, но ещё не рухнула. Казалось, что наступил её новый расцвет. Деньги не рождаются от безделья, их зарабатывают трудом.
Выполнялся промфинплан 1-го квартала. Комсомол выдвинул встречный план, ломающий все коммерческие «потолки» видавших виды людей старого режима. Отчаяннее задышала труба литейного, вздрагивал и трясся барабан Ганкевича, загруженный патронными гильзами. Теперь он работал круглосуточно. Снабженческий аппарат валился с ног, добывая литейное сырьё, очищая свалки арсеналов мировой и гражданской войны.
Непрерывным потоком текли потребителям маслёнки Штауфера, ударники к огнетушителям, поршни и шестерни для тракторов, и всё же токарей, как уставшая кляча, сдерживал литейный: они отставали, ругали Когана, проклинали Ганкевича. В токарной группе работали лучшие производственники-комсомольцы: Фомичёв, Козырь, Никитин, Юдин, Кравченко, Захожай. Маленький юркий Игорь Панов устроился на решётчатой подставке, осваивая своего «британца». Положение можно исправить, сменив деревянные опоки на металлические. Тогда производительность литейного увеличится вдвое и не потребуется дорогостоящая киевская глина, поступавшая с большими перебоями. По мнению токарей, киевский кустарь просто шантажировал Когана собственным литейным барабаном. Его откровенно обвиняли в саботаже и слегка припугнули «тёмной».
По производительности все цеха опередил швейный, выдав продукции на 130%. Интерес к производству приобрёл однобокий характер выколачивания денег на новый завод. Вместе с накоплениями в госбанке росли и
[178]
личные заработки. В секретере Антона Семёновича хранились сберегательные книжки каждого коммунара, куда отчислялись личные сбережения после вычетов на содержание.
Нас интересовал вопрос, как растёт наш банковский актив, но Соломон Борисович был скуп на такую информацию.
В этот кульминационный период своей деятельности он ловко пользовался своеобразной дипломатией, отражая справедливые нападения: обещал, стучал пальцами в грудь, успокаивал, заверял, показывал личный пример, смешил красноречием, часто отступал в лабиринт своих времянок и там, до времени, терялся, запутывал следы. Он шёл к цели извилистыми путями, но верил в силу коммунаров и в свой талант.
– Разве это дети, это звери! – как-то в минуты подъёма говорил он Антону Семёновичу, – вы посмотрите, как они работают. Ах, как они работают! Мы построим два завода, это я вам говорю! Вы теперь уже хотите Кавказ? Об чём речь!
* * *
Зима наступала исподволь. В январе землю сковало морозами, едва побелив снегом. В феврале подули холодные ветры с заносами. Из сугробов откапывали начисто занесённый жилой и производственные фонд нашего «тыла».
В рабфаке дела наладились, как-то быстро ушли в прошлое беспокойства и сомнения. Здесь отвлекались от цеховых шумов. По программе рабфака изучались предметы: математика, физика, химия, черчение, украинский язык, русский язык и литература, немецкий язык, советское строительство, история классовой борьбы, история ВКП(б), политэкономия, теория советского хозяйства, биология, физгеография, экономгеография, военное дело, автодело и физкультура.
По всем предметам Антон Семёнович укомплектовал квалифицированный преподавательский состав, обеспечил учебниками и наглядными пособиями. Постановке учёбы придавалось первостепенное значение. Регулярно собирались педсоветы. Не могло быть и речи, чтобы выпустить из коммуны студента, не закончившего рабфака, приравненного по общему образованию к средней школе.
Мы любили преподавателя русского языка и литературы Сергея Петровича Пушникова. Высокого роста, атлетического сложения, изысканно вежливый, он всегда был в хорошем настроении и нас заряжал добрым настроением на учение. Его коллега Евгений Селивёрстович Магура преподавал украинскую литературу. Его пышные запорожские усы на малом лице раздувались от искреннего огорчения, когда он видел рассеянность и скуку во взглядах. Взбадривал нас патетическими восклицаниями.
[179]
– Товарищи! Вы хочете бути инженерами? Так працюйте над украинскою мовою!
Те, к кому он обращал горячие слова, чувствовали себя неловко и «працювали».
Математику преподавали Березняк и инженер Андреев из группы Горбунова. Андреев, мягкий интеллигентный человек, относился к нам с уважением и учил не только по учебникам Шапошникова и Киселёва. Его урок держал в напряжении все 45 минут. Домашние задания по математике прорабатывались без «халтуры» индивидуально или коллективно. Нельзя было придти к Андрееву с неприготовленными уроками.
Социально-экономические науки, историю ВКП(б) преподавали Омельченко и Белоус на украинском языке.
По этим наукам лучше успевали те, кто имел широкий политический кругозор и природный дар слова. К таким относились на нашем курсе Швед, Камардинов, Юдин, Панов, Бобина, Хохликова, Сторчакова. Мне также эти предметы давались лучше, чем другие, особенно политэкономия. Очень помогало моё заместительство по политчасти в отряде Васи Фёдоренко. По складу характера я не мог отставать и по «нелюбимым» предметам. Всё, что связано с кличкой «Грак», меня пугало.
После работы и занятий всё шло обычным и привычным порядком. Каждый находил для себя увлечение: радиолюбители просиживали вечера у своих двухламповых и трёхламповых приёмников, изокружковцы изобретали новые воздухоплавательные аппараты, художники работали с крымскими эскизами, биологи колдовали над рыбками, отсаживая в банки молодь, похожую на просо с глазками, физкультурники занимались в спортивном зале, налаживали коньки и лыжи.
[180]