Перейти к основному содержанию

В коммуне любили мечтать. Мечты были разные: о походах, о новом заводе, рабфаке, о будущем после коммуны. Мечты опережают жизнь, а жизнь диктует свои законы. Она сталкивает с неожиданными трудностями, а подчас и с досадными срывами. Наши мечты зарождались на реальной основе и воплощались в реальную действительность огромным желанием и трудом всего коллектива.

Мечта перерастала в конкретную задачу и подчиняла себе все наши людские и материальные средства. Так было с постройкой завода.

Мы вышли на рубеж очередных задач по освоению сложных орудий производства и новых в Союзе видов продукции без иностранных специалистов. Старенькая «Империя» Соломона Борисовича рухнула, выдав с боем 600 тысяч рублей на завод и на скромное житие мечтателей. Наше производство при всей моральной и технической отсталости всё же вовлекло коммуну в современную орбиту соцсоревнования и ударничества пятилетки, с промфинпланами и хозрасчётом, рентабельностью и режимом экономии.

Оно подготовило новую производственную базу и производственные отношения, воспитало сознательное отречение от некоторых удобств во имя общей цели всего народа. Теперь в старых цехах никто не работает. Дорожки к «стадиону» позарастали муравой.

Он ещё стоит, как могикан, наклонившись к Шишковскому Яру и по ночам тревожит Соломона Борисовича щемящими воспоминаниями. Снизойдём до чувств и мыслей этого человека. Его детище помогло нам построить завод, но на днях «стадион» разберут на дрова, как и все другие временные постройки и пристройки.

В новой расстановке руководящих кадров Соломон Борисович занял кресло начальника отдела снабжения и сбыта. Коммерческая сфера нового производства властно опустила свою руку на его видавшие виды плечи.

 [248]

Его новое кресло ещё не сверкает алмазами. Прервался денежный поток с его производства, порывались связи со старыми заказчиками. Электросверлилка пока что журавль в небе, мечта: «Ох-хо-хо, когда-то она даст доход»! А расходы наступали со всех сторон и росли не по дням, а по часам.

Появилось 150 новых ртов. И одеть, и обуть, и спецовки выдать. А где брать? Разве поймут его новые инженеры? Они ещё ничего не понимают!

Не сиделось в кресле Соломону Борисовичу. Ездил, просил, брал авансы и кредиты, заключал договоры, рассыпал обещания и раскидывал свои «сети» в солидных организациях.

В переходе от уличной беспризорщины к жизни в коммуне немалое значение имели не только новая одежда и обувь, но и спецовки. Рабочая одежда и ежедневные четыре часа работы обязывали новых воспитанников втягиваться в трудовую жизнь. Бескомпромиссный режим дня от подъёма до отбоя поставил их перед многими испытаниями. То, что нам казалось обычным и лёгким, для них было трудным и непонятным, иногда вызывало несогласие и протесты.

Для новичка-подростка беспрекословное подчинение маленькому Алексину казалось «бузой». Назревали конфликты, появились записи в рапорт, начались разборы на общих собраниях. То, что новичкам представлялось мелочами, как-то: не вытер ноги при входе со двора, рассыпал под столом крошки хлеба, опоздал в класс, плохо убрал спальню, огрызнулся девочке, выругался по привычке, – всё замечалось и вело на «середину».

Шлифовальщиками «граней» прежде всего были командиры отрядов. Они терпеливо разъясняли, показывали своим личным примером, как нужно себя вести, не заглядывая в книгу «правил хорошего тона». И требовали. Особенно впечатляли новичков случаи, когда командир «отдувался» на общем собрании за проступки подчинённых. Командиров наказывали, но после собрания они и не думали выговаривать за это виновному. От подъёма до отбоя командир был главным воспитателем. Старые горьковцы и дзержинцы, сами прошедшие большую школу Антона Семёновича, стали его надёжными помощниками.

В школе роль «шлифовальщиков» выполняли педагоги, на заводе – мастера, инструкторы, бригадиры.

Новички вовлекались в кружки и оркестр, пробовали себя на театральных подмостках, приобщались к спорту и военным играм.

[249]

Как и прежде, Антон Семёнович выкраивал время на строевую подготовку новичков, на гимнастические упражнения в строю. Виктор Николаевич в новых масштабах развернул работу изокружка, художников, скульпторов, авиаконструкторов, планеристов, изобретателей, рыбаков и ещё реже появлялся в своей семье. Он возбудил вокруг себя кипящий водоворот многообразной деятельности, задавая ребятам крепкую мозговую трёпку ребусами, шарадами, расчётами, загадками, играми, и открывался им всё больше как добрый волшебник.

Вскоре стали стираться грани между старыми и новыми. Лица новичков приобретали выражение деловитости и мажора. Недавние «вокзальники» уже так же умело острили, научились незаметно подставлять плечо, когда требовалась помощь.

Посетив коммуну, поэт Александр Жаров записал в книге отзывов: «Коммуна дзержинцев – прекрасная фабрика переделки людей. Вношу предложение: организовать в музее коммуны фотоотдел, в котором можно было бы увидеть портреты ребят в первый день их прихода на эту социалистическую фабрику. «От дикаря до ленинца» – вот название этого отдела».

[250]