Игорь Иванович Панов – из немногих воспитанников, выведенных в книгах Макаренко под собственной, ни на букву не изменённой фамилией: «Исключительные способности, живой характер и искренность давно выдвинули его в первые ряды. Совершенно честен, очень развит, интеллигент, что не мешает ему быть хорошим токарем. К недостаткам нужно отнести наклонность к резонёрству. Политическое воспитание по отношению к Панову было не таким лёгким делом, сейчас он абсолютно устойчив в убеждениях», – то макаренковская характеристика из числа тех, что он написал для группы выпускников-студентов Харьковского машиностроительного института.
Да, Панов всегда был вместе с самыми передовыми коммунарами. Во втором отряде дзержинцев – с Волченко (тогдашним ССК), Камардиновым, Ширявским, Буряком, Конисевичем, Семенцовым. В период, когда очередной из многочисленных комиссий показалось, что коммунарам скучно в коллективе, Макаренко писал: «Но весело Панову, Конисевичу, Оноприенко, Семёнову, Куксову, Богдановичу...». С последним, перешедшим с Макаренко из колонии им. Горького, довелось Игорю поработать на одном станке. У Макаренко: «Маленький Панов, который у своего станка стоит на подставке». Игорь Иванович вспоминает: «Работал за тем станком Витя Богданович, человек очень аккуратный, но медлительный. У него никак не получалась специфическая операция – нарезание нечётной резьбы в 17 ниток на дюйм для маслёнок Штауфера. Станок был несовершенный, и нужно было с величайшей точностью до долей секунды успевать переключать его в нужные моменты, поворачивать маховики и ручки, нажимать рычаги и педали не только руками, но и ногами. Работаешь за станком – как гопак пляшешь.
[298]
Уговорил я попробовать меня. Подставили к станку ящик, я на него встал... И получилось. Так я стал полноправным токарем». Добавлю: токарем 6-го разряда, одновременно учась в школе коммуны, на рабфаке, потом уже в машиностроительном.
Детство, жизнь докоммунарская игорева была похожа на других. Отец погиб на первой мировой, незадолго до рождения сына. Трёхлетним потерял мать, умершую от холеры. Скитания по детдомам и колониям прерывались летними «каникулами»: когда тепло – лучше бродяжничать, чем сидеть взаперти. «Прокормиться, – вспоминает о тех временах Игорь Иванович,– было не так уж трудно: что-то добрые люди дадут, что-то выпросишь, а что-то и сам возьмёшь, если плохо лежит... Некоторые из ребят постарше, угрожая пацанам, заставляли их «работать» на себя; назывались такие пацаны «собачками». Кто крал в поездах, кто на базаре, но большинство из нас этого делать не могли и, боясь расправы «хозяина-богуна», попрошайничали. Вечером «богун» забирал всю выручку, оставляя немного «собачке». Бывал такой «собачкой» и я. А зимой, когда становилось совсем холодно, приходилось опять возвращаться в какую-нибудь колонию.
Страна старалась обеспечить нас всем необходимым. Но возможностей тогда было мало. Так, нам выдавали в детдоме пару обуви на год: дешёвые ботинки из юфти. Побегаешь в них по снегу – промочишь, прибежишь в дом – и ботинки к печке сушить. К утру они сморщились, покоробились – уже не надеть. Приходилось в мороз бегать в школу без обуви. Соберёшься с духом – и мчишься стрелой, чтоб не замёрзнуть в пути. Первые два урока ног вообще не чувствуешь. Сидишь за партой и ничегошеньки не соображаешь: холод из тебя выходит... Но тяга к учёбе была большая.
Попав в очередной – какой по счёту? – распределитель, узнал от бывалых ребят о Макаренко: мол, нет воспитателей, как в других колониях, ребята сами сообща решают все важные вопросы своей жизни. И ещё – у Макаренко можно учиться и дальше».
Закончив четвёртый класс в школе колонии им. Короленко, где директорствовал друг-единомышленник Антона Семёновича, Панов с группой таких же малышей был направлен в коммуну им. Дзержинского по их собственной просьбе и ходатайству руководства короленковцев.
«Приехали мы в Харьков, – продолжает Игорь Иванович,– нашли на окраине новое здание коммуны. Оно показалось нам дворцом. Оказалось: его выстроили специально для беспризорных детей чекисты Украины за счёт отчислений из своей зарплаты, создав этим памятник Дзержинскому.
[299]
Страшно волновался в ожидании совета командиров, но приняли нас всех. Этим памятен мне 1929 год. Каждый мог выбрать производство по душе, я попал к металлистам, меня давно интересовало это дело. Одновременно учился в школе, потом на рабфаке. Коммуна дала мне очень многое, вернее, всё: здесь стал человеком, твёрдо стоящим на ногах. За четыре года стал токарем, говорят, неплохим. Научился дорожить каждой минутой, потому что мы всё время были при деле – то убирали здание коммуны, то занимались в учебных классах, то работали в мастерских.
Коммуна дала мне и знакомство с легендарным уже тогда Макаренко. Поначалу он показался мне суровым, немногословным, «закрытым». Но стоило узнать его поближе, и становилось ясно, какой это тёплый, душевный, всё понимающий человек. И очень деликатный. Он никогда не интересовался прошлым своих воспитанников. Человечище большой физической силы и удивительной выносливости. Помню, в походах мы прыгали по камням в трусиках, голошейках и тапочках, но изнывали от жары. Он же, к нашему восхищению, шёл рядом в полной форме – в гимнастёрке с портупеей, в сапогах – подтянутый, свежий, бодрый...
Никто из нас не догадывался, что у Антона Семёновича тяжёлая болезнь сердца, которая через несколько лет безвременно вырвет его из жизни.
По «Конституции страны ФЭД» – так мы меж собой называли коммуну – все вопросы: и производственные, и бытовые – решали общее собрание и совет командиров. Это решение уже никто не мог отменить, даже заведующий. Да этого и не требовалось: ребята и так принимали правильное решение. К этому неизбежно приводила созданная в коммуне атмосфера коллективного творческого труда, обстановка, в которой каждый коммунар оказывался острозаинтересованным в успехе общего дела.
Если кто-то по нерадивости или непониманию допустил оплошность или спустя рукава отнёсся к порученному делу – разнос от Антона Семёновича, как и наказание заводской администрации, ему не грозили, не могли отругать воспитатели: их в коммуне не было. Был один могучий и серьёзный воспитатель – коллектив. Выйти на середину перед общим собранием было тяжелейшим наказанием. Коллектив судил нарушителя сурово, но справедливо.
Необычно звучит, но Макаренко внёс замечательный вклад не только в советскую и мировую педагогику, но и в развитие промышленности страны. Ведь полукустарные поначалу мастерские, где мы создавали мебель, маслёнки и одежду, превратились в самые передовые производственные
[300]
предприятия, с помощью приглашённых Макаренко высококвалифицированных специалистов были решены сложнейшие технические вопросы, где под руководством взрослых мастеров иные рабочие-коммунары выпускали первоклассную, высших мировых кондиций продукцию.
В 1932-м началась родословная отечественной электродрели, началась с электросверлилки ФД-1 (ранее электросверлилки и электрошлифовалки ввозились за золото из-за рубежа).
Когда коммунары с подачи Антона Семёновича же решили: будем делать фотоаппараты, инженеры и конструкторы-оптики лишь пожали плечами: «мальчишки – фотоаппараты? С линзою точностью до микрона?». Но мы смело шагнули в мир микронов, сферических аберраций и оптических кривых. Доныне хорошо известна марка плёночных аппаратов «ФЭД» – Ф.Э. Дзержинский, первая партия которых выпущена в коммуне в декабре 32-го. Аппараты такого типа не смогли тогда освоить специалисты ленинградской оптики, сославшись на влажность климата, виновного в плохом качестве линз».
Судьба Панова ясно доказывает ценность макаренковской триады «Труд-Учёба-Досуг». После восьмичасового учебно-трудового дня начинались разнообразные клубные занятия, где каждый находил себе дело по душе. А то и несколько таких дел. Но каждый из ребят был славен чем-то своим, особенным. Игорь был среди тех, кого знал весь Харьков: ведь он выходил на городской стадион в динамовской форме в числе одиннадцати самых известных футболистов коммуны: вратарь Иван Харченко, он – Игорь Панов, капитан команды Капустин, Руднев, Шмыгалёв, Куксов, Парфён, Великий Водолажский, Волченко, Пивень. Команда выступала как спорт-коллектив «Динамо» № 7, а тренировали её и четыре «дочерние» команды, тогдашние – на всю страну – знаменитости: Привалов, Паровышников и братья Фомины – пять заслуженных мастеров спорта СССР, участников сборных команд Украины и СССР.
Играли коммунары в Харькове и в Сочи во время Кавказского похода, играли в Болшево – с командой коммуны, о которой рассказано в фильме «Путёвка в жизнь». Играли в Комсомольске-на-Амуре...
«Приехал в коммуну на побывку из Особой Дальневосточной – снова вспоминает Панов, – один из первых колонистов-горьковцев Колька Вершнёв. Так увлекательно рассказывал о Дальнем Востоке, юном городе Комсомольске-на-Амуре, где служил, что тотчас загорелись. А тут как раз мобилизация ЦЕкамола: «Комсомольцы, приезжайте на Дальний Восток! В 37-м группа коммунаров-выпускников, прибыла в Комсомольск на авиазавод.
[301]
Тот ещё достраивался, но цехи уже давали продукцию. Мы быстро влились в коллектив и тесно подружились с заводчанами. Народ собрался настоящий – все приехали работать на совесть. Большие трудности пережил город, завод, и мы с ним, но оглядываясь на те годы, удовлетворены: правильно жили».
Панов прошёл здесь путь от мастера инструментального цеха до заместителя директора завода. Помогало не только знание техники, умение работать на многих станках, но и отличная теоретическая подготовка: ведь в коммуне организовывались лекции крупных инженеров и учёных-оптиков. Готовил Макаренко и командиров производства: старшие коммунары перед выходом их коммуны назначались дублёрами руководителей производства – цехов, отделов, чтобы практически перенимать и применять опыт. И в профработе пригодился каждому макаренковцу опыт «командирства»: известно, что практически каждый коммунар побывал во время жизни в коммуне командиром разновозрастного отряда, научаясь руководить людьми.
Годы войны для Панова – это годы работы на заводе, выпускавшем тогда дальние бомбардировщики ИЛ-4. Опять слово самому Панову: «Меня и других заводчан буквально вытащили из теплушек, идущих на фронт, и вернули в цехи. Наш фронт был здесь, и сражения за выполнение заданий были не на жизнь, а на смерть. За военные сутки мы выпускали столько самолётов, сколько прежде за месяц. Притом людей на заводе поубавилось: часть всё же ушла на фронт: опытных мужчин заменили женщины, подростки. Трудились круглосуточно по 12 часов в смену. Самоотверженно работал каждый: пока суточное задание не выполнено, никто не покидал цеха. Удалённый от научно-технических центров страны, коллектив завода сам находил технические и технологические решения».
С 1959 года Игорь Иванович -– в Воронеже, где стал директором моторостроительного завода. Директором-воспитателем. Начал со сплочения коллектива, создания заводского стадиона «Луг», где ежедневно собирались футболисты, болельщики. Начали выполнять-перевыполнять задания. Построили свой пионерлагерь, турбазу, регулярно проводили заводские праздники, ставшие традицией. Завод взял шефство над спецшколой для малолетних правонарушителей. Не ограничились тем, что дарили одежду, библиотечки, игры. Создали производственные мастерские, выделили станки, оборудование, направили лучших мастеров-наставников, и ребята серьёзно заинтересовались настоящим заводским трудом.
Уйдя на пенсию, кавалер четырёх орденов и многих медалей продолжает активную деятельность во благо людей. Встречается с наставниками
[302]
молодёжи и с самой молодёжью, особо с учащимися 2-й школы-интерната. Вспоминает юность коммунарскую и комсомольчанскую, работу на заводах, рассказывает, что Антон Семёнович помнился ему всегда: тогда, когда обеспечивал отличное оборудование и чёткую организацию труда, ибо, по Макаренко, лишь такой труд – воспитатель. Тогда, когда довелось руководить огромным коллективом заводчан – их жизнью производственной, учебной – по повышению квалификации, культурно-досуговой.
Продолжаются встречи с воронежцами. Продолжается и переписка со всей страной, особо с друзьями-макаренковцами, с педагогами. Много, как всегда, было у Игоря Ивановича планов на будущее.
Зная очень многих колонистов-горьковцев и коммунаров-дзержинцев, всегда приятно удивлялся: насколько все они хорошие семьянины. У Пановых четверо дочерей, пять внуков, появляются уже и правнуки... Растут все людьми хорошими.
Не ослабевает и дружба с теми, с кем был и в коммуне, и в Комсомольске, и на футбольном поле, и в цеху: с Юрием Рудневым, Борисом Парфёном, о котором следующий мой рассказ.
[303]