Борис Фёдорович Парфён – тоже коммунар из самых молодых, тоже комсомольчанин призыва 1937-го года, тоже футболист той сборной команды коммуны и «Крыльев Советов» Комсомольска-на-Амуре, когда началось возрождение команды в предвоенные годы с вливанием «новой крови» – дзержинцев.
Как-то летом сводный макаренковский педотряд «Мыслитель» работал в «Костре» Краснодарского края, и, оторвавшись на пару суток от своих подопечных бойцов, побывал в Краснодаре в семье Парфёнов. После долгого разговора, просмотра обширного фотоархива наступила пауза перед чаепитием. Тогда я, увидев большую, красочно инкрустированную шашеницу со столь же необычными шашками, предложил:
– Давайте пока сыграем партию.
– Что: увлекаетесь? – спросил меня Борис Фёдорович.
– Играю с детства, был даже чемпионом Москвы среди студентов. 13 лет работал гостренером СССР. Сейчас-то играю редко редко, но проигрываю тоже редко – одну, ну, две лёгкие партии в год.
Хозяйка с полуулыбкой подала нам роскошный этот комплект, и мы начали партию. Я её проиграл, посчитав: случайно, увлёкшись атакой,
[303]
чуть-чуть ошибся одним лишь ходом, ну, а шашки – это ж не шахматы, обратно шашкой не пойдёшь... Вторую партию я уже... проиграл вчистую. Играл партнёр отменно, я даже не понял, в чём меня переиграл. Сдался и в третьей, и в четвёртой...
– А Вы, Борис Фёдорович, тоже, верно, редко проигрываете? Какой у Вас разряд?
– Тоже давно не играю, ну, а раньше... И он достал из ещё одной автоархивной папки интереснейшие документы: афиши чемпионатов РСФСР и СССР, газетные вырезки, фотографии Парфёна с алой лентой через плечо, билет участника финала. Оказалось, я в гостях у победителя, призёра знаменитых в 50-е годы Всесоюзных турниров колхозников. Среди сельских шахматистов сияло тогда имя мастера спорта СССР Журавлёва, а среди шашистов села имя Бориса Парфёна, чемпиона РСФСР и призёра чемпионатов страны. Оказалось, Парфён был знаком в те годы с ведущими тренерами страны Раммом, Виндерманом, встречался за доской со многими известными спортсменами, его партии печатались в периодике.
Мне-то доводилось многажды встречаться за чёрно-белой доской с Виктором Николаевичем Терским; каждый раз играли с ним ровно десять партий – «для лучшего счёта», говаривал Терский. Оказалось, средь макаренковцев был игрок ещё более сильный – Парфён.
В ту и последующие встречи мы вели долгие с ним разговоры. Особо тепло вспоминал он Антона Семёновича, самых близких друзей юности Виктора Руднева, Игоря Панова.
Себя считал средним по всем параметрам коммунаром, с самой обычной для пацанов прошлой жизнью. Родился в послеоктябрьском 18-м году, шести лет лишился родителей. Беспризорничал, кочевал по детдомам, колониям. В 1931-м году попал из Харьковского коллектора (прямо как Игорь Чернявин из «Флагов на башнях») в коммуну. Работал там последовательно в литейном цехе обрубщиком маслёнок, на заводе электроинструментов токарем, потом сборщиком фотоаппаратов на ФЭДе. Получил специальности токаря по металлу и слесаря-сборщика высокой квалификации. Закончил школу, потом и рабфак.
О коммуне вспоминает тепло, хотя вначале был способен и на проказы, как, впрочем, все пацаны. Как и литературный Чернявин, начал жизнь с... наказания. Вдруг стал прыгать через спинки стульев, удаль свою демонстрируя. Да не в «Громком клубе», а в «Тихом», который потом-то сыграл большую роль в становлении Парфёна-шашиста. Наказание последовало своеобразное. Его обязали ежевечерне докладывать общему собранию, что сделал за день хорошего, и что – плохое. За добропорядочные «рапорта»
[304]
был через три дня освобождён от такой необходимости, но помнится то первое наказание всю жизнь.
– Был у меня хороший друг – Вася Цимбал, – вспоминает Борис Фёдорович ещё одного коммунара. – Мы сидели с ним за одной партой в рабфаке, работали на одном токарном станке. В 1935-м, после ухода Макаренко из коммуны, Василий предложил пойти в морское училище в Одессу. Я решил тогда завершать рабфак, а он отправился в Одессу. В 1936-м Василий приезжал в коммуну курсантом в отпуск, встретились по-братски. В Великую Отечественную он посмертно стал Героем Советского Союза...
А в 1937-м в коммуну приехал Антон Семёнович. Побывав на совете командиров, узнал, что наш 14-й отряд, где я командирствовал, первенствует в соцсоревновании, и произнёс:
– Вот уж не ожидал, что Парфён станет таким хорошим командиром. Молодец! – Эти слова я хорошо запомнил.
В том же году Борис получил письмо лучшего друга Панова, который вместе с Шершнёвым первыми укатили в Комсомольск-на-Амуре. Игорь звал к себе. Набралась большая группа: Надежда Куприй, Юрий Руднев, Григорий Великий, Михаил Злочевский и др. Работали в основном (а всего их было 37 человек) на авиазаводе – ныне имени Ю. Гагарина.
Работали по-стахановски, многие обзавелись семьями, осели накрепко. Всё, чему научились в коммуне, применяли и в городе юности. Создали свою команду: Парфён был хавбеком, Руднев – беком, Злочевский – форвардом. Ворота лучше всех защищал Иван Харченко, вспоминает Борис Фёдорович, хотя у него был дублёр – Гриша Великий. Ивана, блиставшего на полях Харькова, Сочи, Комсомольска, Подмосковья, ещё в предвоенные годы прозвали «Тигром», заметьте, задолго до легендарного Хомича. Те довоенные «Крылья Советов» помнятся старожилам города, говорят, по сю пору.
Как-то мне довелось повстречаться с первостроителями Комсомольска во главе с начальником строительства Каттелем, Ф. Максимовым, Г. Жуковым, которые помнят: когда прибыли две подряд группы дзержинцев, «даже мы, закалённые трудностями первого периода, брали пример с этих подтянутых, дисциплинированных, не боящихся никаких трудностей детей Антона Макаренко».
В отличие от друзей, Борис не успел в Комсомольске обзавестись семьёй: 10 мая 1939 года был призван на воинскую службу – на ТОФ (Тихоокеанский флот). Там судьба свела его ещё с одним макаренковцем – Виктором Богдановичем. Начало войны встретил палубным
[305]
командиром эсминца «Войков». Подал рапорт по начальству: прошу направить на фронт. Ещё рапорт, ещё один. Но до 42-го с ТОФа никого не отпускали: не знали, как поведёт себя Япония. Лишь в самом конце года, когда реален стал перелом под Сталинградом, с группой сотоварищей-военморов прибыл Парфён в Московский флотский экипаж, базировавшийся в Лихоборах. Попал в деформировавшуюся после Сталинградской битвы 196-ю стрелковую дивизию.
Наводчиком 76-миллиметровой артбатареи 884-го полка отправился Парфён на Ленинградский фронт. Морская выучка сказалась: наводчиком он стал отменным. Его пушка была 4-й в батарее, но все стрельбы, пристрелки производились не по первой, а по ней. Комбат Прохоренко был уверен: воспитанник Макаренко никогда не подведёт, его наводка всегда точна.
– Приходилось стрелять и без панорамы, в тех боях случалось всякое, – вспоминает Борис Фёдорович, – по каналу ствола, как в давней севастопольской страде матросу Кошке, и цель всегда поражали с первого выстрела. Особо тяжело было, когда полк держал оборону под Пулковом, у Ижорского завода.
Тотчас мне вспомнился чудо-фильм «Ижорский батальон» – не грохот ли той, Парфёновской пушки сопровождал баталии рабочих-ижорцев?
...Август 1944. «Синявинская мясорубка» – дивизия в эпицентре боёв за Синявинские высоты.
– Под Синявинском фрицу мечталось захватить Шлиссельбург и тем самым зажать Ленинград в кольцо. Он бросал туда отборные дивизии. Бои шли жестокие, часто рукопашные и почти непрерывные – и днём, и ночью. Пройти 200–300 метров вперёд – считалось большим успехом. За 6 суток в полку осталось 17% бойцов. Тогда я был впервые ранен, из боя не вышел, награждён за те бои первой медалью «За отвагу».
Ораниенбаумский плацдарм – ещё одна горячая точка битвы. Операция «Нева»: дивизия брала Ропшу, Русско-Высоцкое, Гатчину (Приказом Верховного Главнокомандующего получила наименование «Гатчинской»), Кингисепп, Гдов. В бою у д. Молодь, что под Псковом, Борис Фёдорович подбил два танка, третий завалил в ров, но был тяжело ранен. Орден Славы и ещё одна медаль «За отвагу» украсили грудь бойца. Далее ленинградский госпиталь, запасной полк в Токсово и гражданская уже служба на Невской Дубравке технологом-нормировщиком 8-й ГРЭС. Воинскую службу завершил с 12-ю боевыми наградами.
Мирная жизнь. Семья. Работа – сначала в сельском хозяйстве, потом краснодеревщиком на краснодарском комбинате. Как специалист высочайшей квалификации отделывал пианино «Кубань».
Его рук дело и тот шашечный столик, и шашки инкрустированные. Уходя на пенсию, решил сделать-создать памятный подарок всем, кто почитает
[306]
Антона. Работал долго, со многими перерывами, тщательно отделывая каждую деталь. Летом 1987 года я вывозил из дома Парфёнов 16 (!) его произведений – прекрасных, инкрустированных по дереву портретов Макаренко. Московскому музею Макаренко, членам совета командиров ветеранов-макаренковцев просил передать он эти создания, что и было проделано в юбилейные, посвящённые 100-летию Макаренко дни в Москве. Есть такие портреты в Полтаве и в Крюкове, в Краснодарском краеведческом музее и в педучилище Краснодара, носящем имя Антона Семёновича. Автора портретов хорошо знают везде не только по его художественным произведениям, но и по увлекательным встречам с работниками музеев, студентами, педагогами. Как знают его в Краснодарском университете и в лагере «Орлёнок». Его любят все, кто знает; как он сам любит людей труда, особо – труда педагогического.
[307]