Я уже давно ищу слова, которыми смог бы просто, но точно выразить, что же в сущности представляет собой мой метод. Я не нашел этих слов, их еще нет у меня, и причина ясна. Разработка метода не закончена, я еще не знаю его во всем объеме, во всех связях; я знаю его только в отдельных звеньях. Правда, эти отдельные звенья все теснее и теснее смыкаются друг с другом, й вытекающие из них последствия приходят во все более близкое соприкосновение, вступают во все более тесную взаимную связь. Метод в его различных частях близится к своему завершению. Но то, что приближается к цели, еще не достигло цели, и о том, что по-настоящему не закончено, я не могу сказать, чем оно будет, когда будет действительно закончено.
Не могу я обещать миру больше того, что имею. После моей смерти он получит больше, чем я даже могу себе сейчас представить. Но при жизни вряд ли смогу говорить о своем труде иначе, как о сне, в котором представления еще не приобрели того предметного содержания, которое в совершенной гармонии созревает в душе человека при полном ее бодрствовании. Сейчас мне кажется, что мой метод в основном базируется на организации последовательного ряда общее и гармоническое развитие природных задатков человеческого ума. Своеобразие метода заключается в сущности в том, что в процессе обучения откладывается на более поздний срок применение всех вообще искусственных приемов, которые не вытекают непосредственно из наших еще не сформировавшихся природных задатков, а соответствуют более высокому уровню развившихся из этих задатков способностей. Применение этих приемов должно быть отложено до тех пор, пока природные задатки, являющиеся основой всех искусственных средств, сами собой разовьются и будут доведены до уровня, на котором они просто, легко и гармонично сомкнутся с искусственными приемам обучения.
Сделав квадрат основным средством для развития первых понятий о числе и форме, метод не только создал благодаря этому фундамент наглядности для абстрактных понятий о времени и пространстве, чего эти понятия в качестве основы для обучения детей никогда не имели, но он сделал больше: он, безусловно, дал этим понятиям наиболее простую и плодотворную основу наглядности, которую человеческий ум в состоянии был найти для этой цели. Метод, несомненно, создал для этих понятий единственный фундамент наглядности, который может быть воспринят человеческим разумом.
Далее на фундаменте этой основы основ искусства педагогики метод создал последовательные ряды подчиненных приемов- обучения, которые исходят как в отношении числа, так и формы из наивозможно простой, из простейшей единицы и переходят затем непрерывно, не оставляя никаких пробелов, от одной простейшей единицы к другой, никогда в своем продвижении вперед не заходя далее этого. Метод создал азбуку наблюдения, которая таким путем делает для глаза ребенка восприятие соотношения самых запутанных пропорций таким же простым, как и восприятие соотношения его десяти пальцев. Благодаря этому метод тесно объединил также и в обучении основы отношений мер и чисел, которые в человеческом сознании представляют одно и то же. Сделав это, метод поднял развившуюся по определенным законам способность к наблюдению у человека до всеобъемлющей силы искусства, благодаря которой умственные способности человека, безусловно, также неизмеримо усилятся, разовьются и, я бы сказал, по существу умножатся.
Подняв на орлиных крыльях нашу способность наблюдения в сферу воображения и этим самым предоставив этому важнейшему дару нашего ума новый, неизмеримый, никому доселе неведомый простор для воздействия на «tabula rasa» ребенка, метод в то же время железной уздой удерживает воображение от опасных блуждений, приковывая его к формам по существу математическим, которые, подобно извечно незыблемым утесам, преграждают путь опасным уклонениям силы воображения. Таким образом, он ведет ребенка к истине и ни к чему иному, кроме нее, привести не может
Подобно тому как метод использует изначальный материал всякого образования время и пространство — в качестве основного средства, чтобы привести людей к четким понятиям, то есть к истине, он в тех же целях использует великую особенность человеческого рода — язык. Как при сообщении понятий числа и формы, так и при обучении языку метод исходит из того принципа, что необходимо отложить на возможно более поздний срок применение всех искусственных приемов обучения, которые еще пока не соответствуют нашим не вполне созревшим природным задаткам, а лишь впоследствии будут непосредственно вытекать из достигнутого путем воздействия искусственных приемов более высокого уровня развития природных задатков. На этом уровне они уже сами собой, легко, просто и гармонично смогут вступать во взаимодействие с искусственными приема-ми обучения. Придерживаясь этого принципа и в преподавании родного языка, метод, совершенно отбрасывая в сторону книжный язык, дает возможность ребенку обучаться речи, следуя по пути, по которому ведет человеческий род природа, когда она развивает в человеке это его важней-шее свойство— дар речи. Язык, правда, по самой своей природе не может вечно подчиняться законам педагогического искусства, базирующегося на математических принципах. Но самое существенное свойство педагогического приема, который вытекает из подобных воззрений и принципов, таково, что оно приносит этот свой дух во все остальные связанные с ним средства обучения. Природа его такова, что он оказывает решающее влияние не только на подчиненные ему, но и на самостоятельно существующие рядом с ним. приемы обучения.
В части обучения родному языку метод является по существу не чем иным, как последовательным рядом искусственных приемов, обеспечивающих повторение индивидом того же пути, по которому шло естественное развитие речи у всего человеческого рода. При обучении родному языку, точно так же как и при обучении числу и форме, метод по существу является во всех случаях не чем иным, как закреплением единства чувственного образа единичного предмета с его наименованием. Придерживаясь этого закрепления единичного в познании ребенка как в чувственном восприятии, так и в наименовании его (опять-таки точно так же, как и при обучении понятиям о числе и форме), метод без всяких перерывов переходит от ближайшего к ребенку предмета ко все более от него удаленным, каждый раз выискивая среди более удаленных предметов только тот, который больше всего схож и всего ближе по своим признакам к предыдущему.
Все различие в принципе этого непрерывного продвижения вперед между обучением форме и числу, с одной стороны, и обучением языку — с другой, заключается в следующем. Исходным моментом числа и формы является точка, продвижение которой в бесконечность происходит по одному-единственному радиусу, тогда как в обучении языку исходный момент этого продвижения можно сравнить с центром окружности, расширяющейся по многочисленным радиусам. В последнем, случае непрерывное движение вперед можно рассматривать с двух точек зрения:
1) непрерывности продвижения вперед по единичному радиусу,
2) спиралеобразной формы продвижения по всем радиусам.
Не упуская из виду этих двух точек зрения и придерживаясь принципа полной гармонии между используемыми словами и всей той массой чувственных представлений, на которых вообще и в частности базируется употребление этих слов, метод приводит людей как с помощью учения о языке, так и учения о форме и числе к познанию точных понятий, то есть к истине, и только к истине. Таким образом, побуждая, как правило, мысль к высокому взлету человеческого гения, метод в то же время уверенно руководит ею. Этим достигается гарантия того, что он служит только истине, ведет человека только к ней, пробуждает в нем интерес только к существующему в действительности. Повторяю, ни по своему существу, ни по своим формам мой метод не может дать человечеству ничего, кроме истины.
Как свет только одним своим присутствием убивает тьму, как истина одним своим существованием уничтожает заблуждение, так и метод одной своей сущностью уничтожает причины, вызывающие там, где его нет, безумие и заблуждение, разрушительно действующие на род людской.
Чтобы смягчить самонадеянную дерзость своих убеждений, а главным образом для того, чтобы осветить основные понятия, из которых исходит мой метод, я должен детально коснуться нескольких разъясняющих мою точку зрения положений.
Дикарь, которым руководит только природа, проходит без поддержки . и изолированно от какого бы то ни было искусственного воздействия как раз тот самый путь, который начертан моим методом. Он не знает никаких произвольных цифровых обозначений; он знает только предметы, которые можно сосчитать, и он считает их. В течение ряда столетий в его сознании существуют их реальные соотношения задолго до того; как он узнает цифры, при помощи которых может выразить эти соотношения. И проходит еще много столетий, прежде чем он сможет представлять себе скрывающиеся под произвольными цифровыми обозначениями реально существующие соотношения предметов.
То же самое относится к соотношению единиц измерения. Природа не знает ни фута, ни дюйма, ни сажени, короче говоря, она не знает никаких произвольных обозначений какого бы то ни было соотношения мер. Во всяком случае, несомненным является то, что человечество может прийти к признанию и употреблению какой бы то ни было произвольной единицы измерения только через внутреннее осознание всеобщего реального соотношения всех форм измерения, основа которых заложена и не может не была заложена в самой душе человека.
Итак, совершенно очевидно, что мой метод в смысле постижения понятий числа и формы является не чем иным, как воспроизведением естественного хода развития природы и первоначально заложенных в природе человека сил. Именно благодаря ему выдвигается на первый план по сравнению с любым производным средством вычисления и измерения глубокое осознание реально существующих соотношений, свойственных нашей природе и лежащих в основе любых форм вычисления и измерения.
Результаты применения метода очень значительны. Метод, с одной стороны, сохраняет во всей могучей силе естественный ход развития сознания человека; с другой стороны, подкрепляет его всеми средствами, которые дает ему в руки педагогическое искусство. При этом (преимущественно при помощи результатов, которые приносит применение квадрата как исходной формы всех понятий о соотношении числа и меры) он достигает того, что закладывает в самом сознании ребенка основу для более отвлеченных и общих понятий о всех соотношениях числа и меры еще задолго до того, как окажется возможным подвести ребенка к употреблению условных обозначений числа и меры. И точно так же как ребенок простым зрительным восприятием непрерывно следующих друг за другом рядов правильно разделенных квадратов может быть подведен к глубочайшему осознанию подлинной сущности самых сложных дробных отношений, так и при помощи одного только зрительного восприятия непрерывных рядов разделенных углов и диагоналей он может быть подведен к глубокому осознанию содержания понятия площади разделенных диагоналями четырехугольников задолго до того, как мыслимо думать об овладении ребенком собственно наукой, которая в значительной степени основывается на осознании этого понятия.
Следует еще прибавить, что в выработке искусственных навыков у глаза и руки метод идет по этому же пути и имеет такую же силу воздействия. Откладывая употребление линейки и циркуля до тех пор, пока не будут вызваны к жизни и развиты в ребенке силы, способствовавшие изобретению линейки и циркуля, метод, как правило, поднимает тем самым навыки ребенка до такой высокой степени искусства, которой люди, когда- либо при обучении пользовавшиеся линейкой и циркулем, никогда не смогут достигнуть. Учитывая вышесказанное, мы сможем до некоторой степени справедливо судить о преимуществах метода в отношении сообщения понятий числа и формы.
Рассмотрим теперь преимущества метода в части обучения родному языку.
Дикарь не знает ни числа, ни формы, но обретает их сам, абстрагируя эти понятия из окружающих его несосчитанных и неизмеренных предметов, об избытке или недостатке которых, их ширине и высоте он тем не менее получает твердое представление только через их наблюдение. Точно так же он не владеет и сформировавшимся языком. Потребовались тысячелетия, чтобы начала складываться членораздельная речь. И много тысячелетий потребовалось, чтобы человек перестал быть дикарем и оказался в состоянии усовершенствовать ее.
С этой же точки зрения нужно подходить к ребенку. Требуется время, требуются годы, пока ребенок подойдет к началу формирования своего языка; он должен перестать быть ребенком в собственном значении этого слова, чтобы оказаться в состоянии пользоваться языком во всей его полноте.
В точности по этому пути идет и метод, тем самым устраняя бесконечное количество вредных последствий, которые проистекали из того, что с ребенком говорили на книжном языке раньше, чем он осваивал живую человеческую речь.
О, век наш! Когда ты это делал, ты на самом деле притуплял чувственные восприятия ребенка, придавая ему дряхлость старости раньше, чем он мог насладиться впечатлениями своей юности. Ты фактически покрывал «tabula rasa», которой можно уподобить невинный ум ребенка и которая предназначена богом воспринимать мир таким, каков он есть в действительности, грязным налетом слов, не оставляющим уже в уме ребенка места для тех впечатлений, которые он естественным образом должен был получать от мира. Своим книжным языком ты в течение ряда лет вводил ребенка в мир призрачных понятий, которые придавали в его уме пустым, лишенным всякой предметной основы словам мнимую и призрачную значимость, в результате чего убивалась та реальная значимость, которой должны были обладать в его сознании сами вещи. Короче, век наш,— об этом громко свидетельствует весь наш опыт, и я говорю это тебе с тем чувством удовлетворения, которое дает завершенный опыт испытания противоположного метода,— своим скороспелым применением книжного языка ты заложил основу той поверхностной самонадеянности, которой, как правило, подвержено современное поколение нашего континента.
В этом отношении метод возвращает процесс обучения от применяемых нами по существу пагубных упражнений к тому положению вещей, которое предшествовало их применению. Метод создал последовательные ряды речевых упражнений, которые, исходя из наименования единичного предмета, подолгу задерживаются на определении отношений числа и формы означенных предметов. Затем, уже после того как ребенок научится легко и без задержки выявлять и называть все прочие признаки этих первых, предложенных его вниманию предметов, речевые упражнения распространяются, подобно радиусам окружности, во все стороны, выискивая другие предметы, которые своими бросающимися в глаза свойствами поясняют сущность целого ряда схожих между собой предметов. Это приводит к тому, что метод в результате внесения основы наглядности в учение о времени и пространстве получает возможность не только подвести ребенка к границам знания, но и дать ему глубоко проникнуть в существо математических и других смежных наук. Точно так же и в области обучения род-- ному языку как благодаря самому своему существу, так и вытекающим из этого существа средствам метод не только ведет ребенка к границам, но и далее — в самую сущность всех знаний, являющихся результатом тщательного ознакомления со всеми родами и видами предметов, которые становятся ясными и понятными для ребенка путем наглядного восприятия и наименования их.
Дело заключается в следующем. Если я, например, задержу внимание ребенка на наблюдении и наименовании всех характерных признаков коровы, собаки, кошки, мыши на срок достаточно длительный, чтобы все эти признаки с неизгладимой силой запечатлелись в сознании ребенка, то я незамедлительно могу присоединить к тому, что ребенок уже знает по тому разделу обучения, к которому относится корова, собака и т. п., всех других животных, относящихся к этому же разделу. Когда затем на первых уроках чтения я сделаю для ребенка привычными (путем многократного чтения слов) названия целого ряда важнейших млекопитающих, тогда мне останется только перенумеровать (перечислить) животных под общей рубрикой млекопитающих, прежде всего включив туда под № 1 животных собачьей породы, под № 2— кошачьей, № 5— породы грызунов, под № 7— породы рогатого скота и т. д. Затем обозначить каждое животное (название которого уже сделалось для ребенка привычным во время упражнений по чтению) цифрой, соответствующей его классу. Таким образом, ребенок будет не только точно знать, бегло просматривая номенклатуру этого раздела естественной истории, к какому классу при-надлежит любое незнакомое ему млекопитающее, название которого он прочитал, но будет иметь твердое отчетливое представление о всех тех характерных признаках, на основании которых животное зачисляется именно в этот класс.
Таким образом, благодаря отказу от употребления книжного языка в обучении ребенка и возврату на тот путь, по которому шло естественное формирование речи в природных условиях, благодаря прочному закреплению за каждым словом наглядного предметного содержания, которое и легло в свое время в основу этого слова, метод достигает того, что ребенок уже с первых шагов обучения родному языку не только подходит к границам всех знаний, но углубляется в самое существо их. Метод добивается того, что ребенок, находясь еще в том возрасте, когда о собственно научном руководстве не может быть и речи, когда он пользуется своим родным языком не как сформировавшимся, а весь еще живет в предметных зрительных восприятиях,— только постепенно сам по себе подымается к познанию этого языка именно в тех рамках, в которых сама природа вела человеческий род к окончательному сформированию человеческой речи.
Хотя разработка этого раздела метода продвинулась еще не так далеко, как разделы обучения понятиям числа и формы, но тем не менее она приближается к своему завершению; скоро последовательные ряды педагогических приемов этого раздела метода предстанут такими же отчетливыми и глубоко разработанными, как и последовательные ряды других приемов обучения.
Теперь представим себе успех этих мероприятий. Представим себе ребенка, обученного по моему методу, как это действительно имеет место в Бургдорфе, в качестве достоверного факта, причем не в единственном, а в убедительно большом числе и притом при совершенно неодинаковых обстоятельствах и различных условиях. Представим себе далее, что он обладает благодаря моему методу таким линейным глазомером и такой твердой рукой, каких никогда, ни в прежнее время, ни теперь, не добивался ни один математик, пользующийся линейкой и циркулем. Представим себе, что он, руководствуясь моим методом, одним только осознанием соотношений частей квадрата и без всяких познаний в арифметике разбирается в самых запутанных соотношениях чисел с такой быстротой, за которой не в состоянии уследить искушенные в этом деле банкиры. Вообразим себе, как этот ребенок определяет площадь лежащих перед ним треугольников на основе соотношения их оснований, .причем без всяких искусственных правил, исключительно только в результате зрительного восприятия и с такой быстротой, которая не под силу никакому математику. Представим себе, как наш ребенок, руководствуясь зрительным восприятием, тем фундаментом наглядности, которым мой метод снабдил абстрактные понятия о времени и пространстве, элементарно (то есть без применения какого бы то ни было искусственного приема обучения, не опирающегося непосредственно на наши еще не подвергавшиеся педагогическому воздействию природные способности) осваивает основы всех математических знаний. И наконец, вообразим себе, как направляет его мой метод обучения родному языку, через который красной нитью проходит необходимость возвращения вспять к тем формам, в которых сама природа способствовала развитию речи у человека.
Я требую строгого соблюдения основного принципа метода — откладывать применение всех искусственных приемов обучения, которые непосредственно не вытекают из еще не сформировавшихся окончательно природных способностей, а являются лишь последующим результатом их созревшей уже силы, на возможно более отдаленней срок, пока природные задатки сами собой не образуются и не разовьются до такого уровня, на котором всякий искусственный прием преподавания легко и опять-таки сам собой сольется с ними. Благодаря соблюдению этого принципа ребенок при обучении родному языку также уже с первых шагов в приобретении навыков речи и чтения получает возможность не только подойти к границам, но и проникнуть в самую сущность этих знаний. И если мы обо всем этом подумаем, то сможем предвидеть, хотя бы в первом приближении и еще несколько туманно, куда может и должно привести человеческий род соблюдение основных принципов, на которых покоится мой метод.
Результаты применения моего метода не являются случайными. Они являются необходимым следствием как принципов, из которых исходит метод, так и приемов обучения, которые он для этой цели употребляет. Пока человеческая природа остается такой, какая она есть, до тех пор все основные принципы метода и употребляемые им приемы должны приносить успех. Число, форма и слово охватывают все элементы обучения. Кто может правильно определить предмет в отношении числа и формы, а также отчетливо сформулировать прочие его свойства, тот обладает достаточными знаниями об этом предмете.
Если, таким образом, метод может достаточно удовлетворительно и всесторонне развить способность человеческого ума правильно определять в каждом предмете отношения числа и меры и в то же время точно объяснить прочие его свойства, то он, очевидно, не только закладывает безусловные и всеобъемлющие основы всякого человеческого познания, но также, очевидно, приводит в процессе обучения, как правило, к точным понятиям, то есть к истине, и только к истине.
- Какие бы правильные и далеко идущие выводы ни вытекали из всего вышесказанного, мы не должны скрывать от себя, что в целом предлагаемый мною метод обучения является только элементарным развитием наших умственных способностей и с этой точки зрения представляет собой только часть всестороннего элементарного образования, которое одно только и может во всей завершенности своих взаимосвязей принести человечеству плоды такой зрелости, о которой мой метод хотя и позволяет уже догадываться, но полностью обеспечить ее людям не может.
Человеку необходимо не только знать истину, но он должен еще быть в состоянии делать то, что является правильным, и желать делать это.
Этот неопровержимый принцип делит элементарное образование людей в основном на три части:
1. Элементарное интеллектуальное образование, целью которого является правильное всестороннее и гармоническое развитие умственных задатков человека, обеспечивающее ему интеллектуальную самостоятельность, и привитие ему определенных развитых интеллектуальных навыков.
2. Физическое элементарное образование, целью которого является правильное гармоническое развитие физических задатков человека, дающее человеку спокойствие и физическую самостоятельность, и привитие ему хороших физических навыков.
3. Нравственное элементарное образование, целью которого является правильное всестороннее и гармоническое развитие нравственных задатков человека, необходимое ему для обеспечения самостоятельности нравственных суждений, и привитие ему определенных нравственных навыков.
Но если мы себе теперь зададим вопрос, к чему ведет отдельно взятое интеллектуальное, отдельно взятое физическое и отдельно взятое нравственное образование, то увидим, что каждое из них перестает быть элементарным именно потому, что взятое в отдельности и в таком раздельно существующем от других двух видов образования виде только и может привести именно туда, куда ведет и не . может не привести всякое-одно-стороннее, рутинное воспитание, потому что такое воспитание не является элементарным образованием — ему недостает всестороннего, гармонического соответствия человеческой природе. И та самостоятельность, которую дает человеку каждый из этих трех взятых в отдельности видов образования, ни в какой мере не является истинной человеческой самостоятельностью, а является лишь кажущейся, шарлатанской "самостоятельностью простофили в умственном, нравственном и физическом отношении (Verstandes,— Herzens — und Korpernarren).
Эти троякие жертвы нашего эгоизма и самовлюбленности имеют, правда, много всяких разновидностей. Человек с шарлатанским, односторонним умственным образованием, обладающий неизмеримым запасом знаний, может представляться миру светочем науки и в то же время быть в своем собственном' доме невеждой, человеком никчемным, совершенно непригодным в своем кругу для выполнения непосредственных обязанностей, устройства счастья своих ближних и т. д. и т. п. У себя дома он может быть ангелом, а за пределами своих стен взирать на образованнейшего бюргера, незнакомого с его системой, ни больше ни меньше как на какого-нибудь мужлана. Такой человек может пренебрегать своей женой и ребенком и даже дойти до того, что будет считать себя достойным той вершины литературного искусства, которой он достиг, хотя в то же время он не пожелает ничем поступиться в своей жизни, не двинет ни одним пальцем, чтобы заложить в массах основы разума, справедливости и тех навыков, которые во веки веков были, есть и будут единственным базисом выросших на здоровой основе национальной литературы и национального мастерства.
Но тут мы имеем дело еще с лучшими последствиями одностороннего развития умственных способностей; в этом заблуждении мы находим следы высочайшей чистоты устремлений и результаты высоких заслуг. Люди, которые таким образом используют односторонность развития своего ума, редко встречаются. Они для меня священны; они все же приносят пользу, хотя, несомненно, бесконечно меньшую, чем та, которую могли приносить, если бы, обладая такой же чистотой помыслов и такими же высокими достоинствами, не страдали односторонностью развития. Тем не менее они все же приносят пользу, и пользу существенную; но таких людей мало, и делают они хотя и хорошее дело, но дают гораздо меньше того, что могли дать и дали бы, если бы не были ограничены этой односторонностью раз-вития.
Большинство же наших односторонне развитых людей рассудка (Verstandesmenschen), большая часть наших интеллектуально развитых шарлатанов и эгоистов (Verstands-Egoisten) не только не делают доброго дела, но в неизмеримо большей степени творят зло; необузданную силу интеллекта в соединении с безграничной бесчувственностью сердца ко всему доброму и с безграничным развитием звериной жажды насилия они употребляют для захвата и удержания всего, что служит их эгоизму, льстит ему, не считаясь при этом ни с правдой, ни со справедливостью.
Безгранично широкое распространение среди всех сословий нашло такое направление развития умственных способностей людей, которое можно характеризовать только как одностороннее развитие бессердечного, эгоистического животного начала в человеке. Среди всех сословий имеется неправдоподобно большое количество обладающих разумом хищников (Verstandsbestien). Однако закон преследует только тех хищников, которые живут в лесу. Между тем гораздо большую опасность представляют обладающие разумом хищники, которых вскармливает, защищает и растит закон. Да, да! Именно их-то ц вскармливают, защищают, растят гражданские, военные, финансовые и сословные законы.
Несомненно, что наличие у нас такого бесчисленного количества обладающих разумом хищников является повсюду результатом той .совершенно ни с чем не соразмерной свободы, которая представляется нашим порочным государственным устройством этим хитроумным и могущественным людям в их действиях, направленных против правды, справедливости и нашего слабого правопорядка. Это они превращают имеющиеся в стране неравенство дарований и сил, которое при мудром и справедливом законодательстве было бы благословением для страны, в проклятие, ибо они пожирают любовь к людям. Да, это они, вырывая из сердца человека любовь, вкладывают на ее место, вскармливают и развивают в нем презрение к людям, проникнутый бесстыдством и разбойничьим духом холодный эгоизм и в десятки раз облегчают бюргеру возможность добиться богатства, уважения и власти путем хитрого предательства, бессердечности и насилия по сравнению с тем, чего он может добиться противоположными поступками и качествами. Нечего жаловаться на человеческую природу! Нет и тысячу раз нет! В этом отношении повинны не свойства напрасно обвиняемой человеческой природы, а, как это ни печально, повинна в том все еще недостаточно разоблаченная порочность общественного устройства, в результате которой святыня человеческой природы повсюду — от деревенских хижин до самого трона — оказывается во власти обладающих разумом хищников.
И всегда эти обладающие разумом хищники от самого трона до городских и сельских жилищ представляют смертельную угрозу справедливости, законности и человеческому счастью в той мере, в какой их грубость, насильственные действия, предательство и бесстыдство находят поблажку и защиту в организованном грубом насилии и бесстыдном предательстве со стороны государства.
Наряду с обывательским тупоумием, выражающимся в однобокости правовых установлений, и сатанинской односторонностью, с которой более высокий интеллект по-звериному применяется в жизни общества, существует еще экономическая односторонность в использовании высокоразвитого интеллекта, а именно направленность всех умственных способностей на получение экономической выгоды.
Если людей первого типа я называл умственными простофилями, людей второго типа — прохвостами, то третьих я называю «разумными осла-ми» (Verstandesesel), потому что они все свои умственные и душевные силы перечеканивают в крейцеры и пфенниги и каждодневно нагружают себя этой ношей, пока не потеряют человеческой души и все их чувства не уподобятся ощущением осла, для которого все замкнуто в одном круговороте — наесться чахлой травки, чтобы иметь силы тащить ношу, и тащить ношу, чтобы иметь возможность наесться чахлой травки.
То же заблуждение имеет место и в отношении развития физических сил человека. Здесь также однобокость развития порождает в физическом отношении и наглых шарлатанов, и злоупотребляющих физической силой хищников, и несчастных, нагруженных непосильной ношей ослов.
Танцы, занятия фехтованием, верховой ездой, плаванием, лазаньем, вольтижировкой, к которой присоединяются еще и все соблазны театрального искусства и актерского тщеславия, делаются для всей массы бюргерства пожирающей время и деньги потребностью. Поскольку это увлечение абсолютно не соответствует настрою и обстоятельствам трудовой жизни, а также положению каждого индивида в отдельности, оно приводит человека к тому же шарлатанству и донкихотству, которому он поддается и в интеллектуальном отношении, когда одностороннее увлечение какими- либо научными предметами совершенно выбивает его из колеи трудовой жизни, нарушает порождающие любовь и невинность условия, которые были уготованы ему божьим провидением. Это увлечение приводит человека к желанию ездить верхом, когда у него нет лошади, к желанию танцевать, когда у него нет возможности купить бальные туфли. Оно приводит мещаночек к устройству в маленьких городках приемов и вечеров, в то время как их отцы каждодневно должны зарабатывать своими руками хлеб насущный. Увы! Этот путь приводит и сыновей к тому, что они начинают питать отвращение к тому самому ремеслу, на заработки от которого добрые, неразумные отцы обучают их танцам, фехтованию, вольтижировке; гимнастике. А! Это приводит этих несчастных юношей к тому, что они воруют деньги из кошельков своих матерей, отцов и хозяев, чтобы участвовать в лотерее, надеясь, что крупный выигрыш даст им возможность до конца дней иметь достаточно денег, чтобы заниматься танцами, фехтованием, верховой ездой — всем, чего они так жаждали.
И здесь вина лежит на государстве. Да, государство виновато, если повсюду умение танцевать, фехтовать и ездить верхом больше уважается и ценится, чем скромные заслуги людей, воспитание которых не было испорчено каким-либо шарлатанским направлением. Да, государство виновато, если какая-нибудь увешанная драгоценностями танцовщица может выйти, получив свое вознаграждение сполна, из кабинета министра и позволить себе заявить целому ряду не получивших никакой оплаты граждан: «Вам бы тоже не мешало кое-чему поучиться!»
Но, увы, люди, которых односторонность физического развития сделала шарлатанами, еще не из худших. Существует и другая разновидность искажения физического воспитания, бесконечно более губительная для человечества. Это не более других тщеславное и гоняющееся за почестями направление развития физических сил делает человека подобным одноглазому циклопу в его пещере, стремящемуся, прежде чем сожрать свою добычу, ударить жертву с нечеловеческой злобой о стену. Существует такое физическое искажение человеческой природы, которое порождает хищных насильников, являющихся в области физической для человечества тем же, чем в области интеллектуальной являются хищники, обладающие разумом. И действительно, наш мир от беднейших хижин и до самого трона так же переполнен этими хищными насильниками, иными словами, хищниками, признающими только силу кулака, как он кишит обладающими разумом хищниками, начиная от разбойника, хватающего тебя за горло, чтобы завладеть твоим добром, и деревенского богача, доказывающего тебе кулаком под нос и сапогом в зад справедливость и законность его притязаний к тебе, и кончая человеком, который отдаст приказ притащить тебя на веревке и запереть в тюрьму, если ты не перестанешь своим правом и своей правдой подкапываться под его добычу, которую он, видите ли, привык пожирать и которую защищает от тебя силой кулака.
Как в единичных проявлениях, гак и в целом мир полон такими хищниками, и в самом государственном устройстве не содержится никакого противовеса против них. Всякий строй, опирающийся на одностороннее применение силы, не содержит в себе самом никакого противовеса против злоупотреблений силой. Сила по самой своей природе извечно противостоит праву.
Самозащита и самопомощь — это единственно возможные средства против кулачного права, и на этом мудром основании покоится единственная надежда всех благородных умов, начиная от трона и вплоть до самых жалких хижин. Да, начиная от трона, потому что человек, сидящий на троне, не любит кулачного права, которое противно человеческой природе. Да, он не любит его, он любит истинное право, если он Человек. Но тысячи тысяч людей, которым повсюду, вплоть до сельской хижины, гораздо удобнее существовать при помощи насилия, обеспечивая себе этим возможность досыта нажираться и наслаждаться в полной безопасности захваченной добычей, лишают человека на троне почти всякой возможности пребывать во главе их и вместе с тем стать Человеком и как Человеку бороться с ними, с их звериной прожорливостью.
Кроме шарлатанов и хищников в физическом и в интеллектуальном отношениях, существует еще третий класс испорченных порочным образованием людей. Это те люди, которые, пренебрегая общим физическим, нравственным и умственным воспитанием, в результате одностороннего развития одного только какого-нибудь физического ремесленного навыка становятся калеками в физическом отношении. В процессе использования этой единственно развитой своей способности они рассматривают все умственное и нравственное развитие только как внешнюю оболочку, скор-лупу для своего единственно функционирующего профессионального навыка, служащего им для каждодневного добывания хлеба насущного; эти люди превращаются в ослов, целыми днями приводящих в движение мельничные колеса и неспособных более ни к какому иному движению и напряжению сил.
Подобно тому как я называл две первые категории испорченных порочным физическим воспитанием людей физическими шарлатанами и хищными насильниками, признающими только силу кулака, мне хотелось бы назвать эту последнюю категорию людей ослами на службе у своего ремесла или профессии (Handwerks — und Berufsese!), тем более что в смысле умственного развития они-то как раз и являются теми самыми субъектами, которых я называл разумными ослами. Вся их деятельность сводится буквально к следующему: с утра до вечера они крутят свое несчастное колесо только для того, чтобы пощипать затем чахлую травку, и каждодневно питаются этой чахлой травкой только для того, чтобы иметь силы крутить свое колесо.
Человек во всех своих проявлениях подобен самому себе. В нравственном отношении он представляет из себя то же самое, что в умственном и физическом. Будучи искалечен морально, он в нравственном отношении представляет из себя то же самое, что он представляет из себя в физическом и интеллектуальном отношениях, когда его искалечили неправильным воспитанием, — донкихотом, шарлатаном, хищником или ослом. Человек, являющийся шарлатаном в моральном отношении (HerZenscharletan), так же как и шарлатан в интеллектуальном отношении (Verstandscharletan), может благодаря своим безграничным познаниям представлять светоч науки и одновременно быть самым бессердечным человеком по отношению к домашним и другим окружающим людям. Обычно такое шарлатанское пренебрежение законами сердца и шарлатанское одностороннее умственное развитие тесно переплетены друг с другом.
Все претензии на высокую мораль, если они не исходят из подлинных, присущих человеку чувств любви, признательности, доверия, если они не опираются на свойственные, как правило, человеку живые чувства красоты, порядка и мира, не рождены истиной и ни в коем случае не представляют собой истинной ценности. И какими бы словами ты ни разукрашивал эту ханжескую мораль, какие бы горы слов ни нагромождал для возведения на их основе целой системы нравственных устоев, слова твои — песок, и только песок. И если даже силою своего воображения ты перевоплотишь эти горы песка в несокрушимые твердыни господни и будешь растрачивать всю силу своего ума на то, чтобы самого себя ввести в заблуждение и заставить поверить, что нравственность в человеческой душе произрастает из пустой болтовни и ханжеского кривляния,— это все же будет нагроможденные тобой горы песка, а не твердыни господни! Твои горы песка — это словоблудие, и если нахлынут волны горести и печали, то в сердце твоем не останется ни следа какой-либо нравственной силы, будет в нем так пусто, как если бы ты ни одного мгновения своей жизни не тратил на самообольщение пустой болтовней ханжеской морали.
И все-таки я могу еще терпимо отнестись к подобного рода проявлениям морального шарлатанства. Как и всякие проявления донкихотства, свойственные человеческой натуре, они имеют большую притягательную силу и очень полезны для внутренней жизни чувств. Все положительное, что в них есть как в физическом, так и в умственном отношении, переплетается со многими другими хорошими свойствами. Да, конечно, человеку приятно на некоторое время предаться романтическим сновидениям, но только пока он не очнется от своего сна. А когда касается существенно важных для него вещей, человеку суждено просыпаться, каким бы приятным ни было его сновидение. В этих нравственных мечтаниях подобные люди обыкновенно большей частью вводят в заблуждение самих себя и, по крайней мере, не хотят повредить никому другому. Противоречие заключается именно в том, что это только сновидение.
Но вот и другая категория нравственно искалеченных людей, которая безмерно вредит человеческому роду и прибегает к насилию, чтобы повредить людям. Я имею в виду таких людей, которые с безграничной бесчувственностью ко всему доброму, с непомерно раздувшейся звериной волей к насилию добиваются всего, что служит и льстит их эгоизму. Они душат и убивают в самых глубинах человеческой натуры всякие зародыши нравственных устоев, опирающихся на чистоту сердца и помыслов, на чувство любви, признательности и доверия, которые в то же время эти люди внешне, на словах, превозносят, проповедуют и восхваляют. Эти люди, которые неразрывно связывают все понятия истины, веры и любви только с возможностью использовать их на потребу своего ненасытного прожорливого естества. Они считают любое мнение и суждение, которое рано или поздно могло бы привести к ограничению их чрезмерно обильной пищи, подрывом основ всякой веры, всякой любви, всякой нравственности. Ради сохранения среди людей учения любви, веры и нравственности, поскольку последние внешне являются фундаментом их прожорливого благополучия, они предают людей огню и травят их. Это люди, у которых на устах имя бога и любовь, но во имя бога и во имя любви они в каждой деревушке, в каждом городе действуют против вдов, сирот и слабых заодно с любым обладающим разумом хищником и любым хищником, признающим только силу кулака.
Это люди, которые много молятся, платят десятину даже с грядки тмина, подают на улице милостыню нищим, но в любой тяжбе подкупают судью. Это люди, которые повсюду проповедуют слово божье, истину, любовь, но в школах, с кафедры, в исповедальной и во всех темных закоулках предусмотрительно принимают все меры к тому, чтобы народ никогда и решительно ни в чем не мог раскрыть истину о творящихся по отношению к нему несправедливостях. Это те, которые, проповедуя на словах милосердие и справедливость, в глубине души не хотят, чтобы народ жил по-человечески, а желают, чтобы он остался на положении скота и скотом умер. Это те, которые, с тех пор как стоит мир, душой и телом заодно с людьми, заставляющими народ грешить, чтобы иметь возможность его наказать, и подвергают его наказанию за то, что сами заставляли его грешить. Это люди, которые со времен Моисея и до христианской эры позорили достоинство человеческой природы. Они никогда не проявляли желания вырвать детей господних детей бедноты, путем обучения их истине из когтей обладающих разумом хищников, из когтей хищников, признающих только силу кулака, а также из своих собственных когтей. Это те, которые со времен Моисея и до пришествия Христа, с рождества Христова и до наших дней преследовали, избивали каменьями людей из народа, всех, несущих народу истину и справедливость. Это те, которые со времен Моисея до пришествия Христа и далее, до наших дней, насильственно низвергали всех, кто служил опорой угнетенных и опорой истины и справедливости. Это те, которые с незапамятных времен преследовали, клеветали на людей, несущих истину народу, побивали их каменьями, как будто бы это были враги бога, враги народа; убив их, они затем воздвигали жертвам надгробные памятники. Больше мне ничего не остается сказать. Это не новые люди, это люди, какими они были всегда. По каиновой печати, которой они отмечены, их "можно всегда узнать. Скорее погибнут небо и земля, чем исчезнет клеймо, выжженное на лбах этих людей. Оно остается навечно.
Поскольку я называл людей, которые как в физическом, так и в умственном отношениях проявляют безмерную бесчувственность ко всему доброму, соединенную с непомерно разросшейся волей к захвату и защите от любых покушений всего, что служит и льстит их эгоизму, обладающими разумом хищниками и хищниками, признающими только силу кулака, то эту последнюю категорию людей я не могу назвать иначе, как хищниками «от морали» (Herzensbestien). И такими полон свет...
Заблуждения и однобокость в нравственном руководстве порождают не только духовных донкихотов и хищников «от морали», но благодаря им нет недостатка (как это имеет место и в физическом, и в умственном отношении) также в людях, которые в нравственном отношении являются ослами (Herzensesel). Увы, число их так велико! И пока властвуют или кажутся властвующими первые два извращения, этих ослов можно считать еще очень добропорядочными. Пока они властвуют, большинство человечества не может в массе своей добиться ничего иного, как добродетели тянущего свою лямку ремесленника. Я хотел бы об этом определенно заявить, но меня охватывает грусть, когда я пытаюсь это сделать,— а не ошибаюсь ли я? Грусть меня охватывает, когда я пытаюсь это сделать, но сказать я должен: мне кажется, что в большей своей части это именно та категория людей, обращаясь к которой Иисус говорил: «Приидите ко мне, все страждущие и обремененные, и я успокою вас». Иудея, я в этом убежден, в развитии своей морали до Христа не пошла дальше этого состояния «только обремененности» со всеми последствиями ограниченного добродушия и бессильного доброжелательства. Это случилось с народом, который, помимо первоначального ожесточения своего деятельного и эго-истического национального характера, в этот исторический момент направлялся прежде противоречивыми, а теперь объединившимися на эгоистической основе притязаниями, правами, привилегиями, интригами и коварством фарисеев, саддукеев, приверженцев Ирода, да сверх того еще был повергнут в смятение, оскорблен и подавлен военной оккупацией римлян.
Вот что порождает одностороннее воспитание человечества в физическом, нравственном и умственном отношении. Разумеется, реальные люди не подразделяются на такие обособленные группы шарлатанов, ослов и насильников. В очень многих людях односторонность воспитания одинаково сказалась во всех трех направлениях, так что в отдельных случаях не так затруднительно бывает обнаружить у данного индивидуума указанные слабые стороны, как трудно отнести его к определенной категории по какой-нибудь выдающейся черте характера. Ведь существуют натуры, которым доставляет удовольствие бросаться в глаза не только своим шарлатанством, но и в такой же степени ослиными мозгами, отличаться как донкихотством, так и насилием. Есть люди, которые не допустят, чтобы общество исковеркало их хотя бы с одной какой-нибудь стороны; есть другие, которые в определенные дни, в определенном обществе и в определенной одежде разыгрывают из себя, собственно говоря, добродушных ослов, но в другие дни недели, в другом обществе и в другом платье будут считать для себя недопустимым не принадлежать к числу самых отъявленных, обладающих разумом хищников, и хищников, признающих только силу кулака. Это люди, которые в определенные дни ходят в овечьей шкуре, а в другие дни настолько открыто носят волчью шкуру, как будто они ни одного дня в году не показывались в овечьем обличье. Эти кривляки — по уму ли, сердцу или здоровенным кулакам — в равной степени только самонадеянные наглецы, не представляющие никакой даже односторонней ценности; они являются несчастнейшими жертвами нашего исковерканного воспитания. Их обезьяноподобные рожи искривляются в гримасах, которые становятся более или менее заметными при всех обстоятельствах: когда, с одной стороны, они смущены сознанием собственной слабости и, с другой стороны, когда под напором страстей ощущение своего полного бессилия заставляет их с остекленевшими глазами растягивать губы в двусмысленном четырехугольном оскале, который извечно выражает поп plus ultra всех недостатков нашего порочного общественного воспитания.
Чем большей высоты достигает одностороннее развитие какой-нибудь нации, тем глубже погрязает она в пороках своего ложного образования. Только этим можно объяснить загадку, почему дьявольская изощренность ума и национальная глупость, мятежный дух и ослиное терпение, с кото-рым люди переносят невероятные тяготы, шарлатанская изворотливость и явно выраженное слабоумие в развитии производства и в существе подготовки лиц разных профессий в тех государствах, где односторонность является первоосновой образования людей, не только мирно уживаются друг с другом, но их противоположные слабые и сильные стороны должны неизбежно привести к образованию полных и невероятных контрастов в национальных особенностях. Между тем нет более верного Признака смерти, чем лихорадочное, возбуждение в соединении с полным нервным истощением. Триумф всякого национального величия, покоящегося на организованном развращении нации, является триумфом передового отряда, самый образ действий которого обрекает его на поражение в развязанных им боях. Европу ничто не спасет и не может спасти, кроме высоких в своей простоте принципов в народном образовании.
Ничто не спасет и не может спасти Европу, кроме решительного возврата к принципам, которые в той же мере соответствуют человеческой природе, в какой с ней расходятся те, которые грозят ей близкой гибелью.
Ничто не спасет Европу, кроме признания чистых элементарных начал, из которых должно исходить физическое, нравственное и умственное образование человеческого рода. Мой метод пытается удовлетворить этому требованию в интеллектуальном отношении; но он не сможет этого сделать и не сделает, если не приведет к таким же элементарным методам обучения в отношении физического и нравственного образования человека. Только объединением принципов и приемов, в совместном развитии этих троякого рода задатков человека можно добиться воспитания цельной натуры, без принижения ее в угоду развития то одних только умственных, то одних только нравственных или физических задатков до уровня шарлатана, вьючного животного или хищного насильника.
Так же как мы старались избежать этого в интеллектуальном от-ношении при помощи нашего метода элементарного образования, точно так же мы должны попытаться избежать этого и при помощи сходных методов элементарного физического образования. И опять-таки точно так же как при помощи нашего интеллектуального элементарного воздействия на человека путем развития соответствующих его способностей мы старались сделать его самостоятельным в этом отношении, мы равным образом старались путем развития физических сил поднять его до полной физической самостоятельности.
И поскольку совершенно очевидно, что физическая самостоятельность бюргера выражается в его индивидуальной способности зарабатывать себе на хлеб насущный или, если хотите, в его способности к приобретению, приумножению и сохранению собственности, так же несомненно, что как ни хороши и ни полезны для него развивавшиеся в результате общей физической подготовки ловкость и проворство, они не должны находиться в несоответствии с навыками, необходимыми ему лично для добывания средств к жизни. Наоборот, они должны, находиться в полном и тщательно обдуманном соответствии с его реальным положением. Нельзя учить чело-века танцевать, фехтовать и ездить верхом, если это грозит ему тем, что он будет обречен на голодную смерть или, еще хуже, что он не сможет вступить в брак и т. п, Нельзя допускать также, чтобы особая искусность в каком-нибудь одном из физических навыков превратилась в такую страсть, которая сделает для него постылыми все его обязанности, всю профессиональную работу, в случае если эти последние вредят или, по крайней мере, мало гармонируют с его страстью.
Физическую самостоятельность человека следует, как правило, строить на основе его реального общественного положения, не развивая в нем той непомерной животной силы, которая может привести его к злоупотреблению ею — к насилию. Следует остерегаться также окоченелости, ослабления всех физических сил в целом в угоду развитию какого-нибудь одного профессионального навыка, принижающего человека до уровня тупого вьючного животного. Точно так же следует в физическом воспитании противодействовать всякому шарлатанскому, одностороннему развитию ловкости и проворства, страстное увлечение которыми идет вразрез с трудовыми и житейскими обязанностями.
Величие идеи элементарного образования состоит в гармоническом развитии всех сил, но с тем, чтобы их использование было обязательно подчинено потребности, вытекающей из положения данного индивидуума в обществе. Элементарно развитый в физическом отношении человек должен обязательно быть воспитан в гармонии с его общественным положением, иными словами, в гармонии с самим собой.
Правильное физическое элементарное образование должно подготовить каждого человека к тому, чтобы он не гнушался никакой работой, не страшился никакого напряжения сил, которые в его положении могут наилучшим образом послужить ему к приобретению физической самостоятельности. И наоборот, правильное элементарное физическое образование должно облегчить каждому отдельному человеку приобретение как раз тех навыков, которые окажутся для него наиболее полезными. Именно таким путем и вырабатываются сделавшиеся чрезвычайно привычными и легкими искусные навыки в работе, которые не только крепко привяжут гражданина к своему сословию и своей профессии, но и заставят его с любовью- относиться к ним, что при прочих равных условиях всегда вернее всего обеспечит ему достижение независимого положения в обществе.
Следует между тем сказать, что элементарное физическое образование не в меньшей степени, чем всякие другие виды элементарного образования, покоится на выделении физических сил, на принципе простоты, последовательности и гармоничности их развития. Оно покоится на последовательных рядах средств обучения, которые так же, как и приемы умственного образования, исходят из высшей степени примитивного их употребления; и затем эти ряды в неразрывной связи, без всяких скачков ведут от простого к сложному. В основном же это физическое элементарное образование покоится на искусстве устанавливать гармонию между всеми физическими задатками человека уже в самом начале их развития и доводить их до степени навыков, которые в своем окончательно развитом виде должны сохранять состояние равновесия. Своей общей гармонией они должны предохранить от того, чтобы возникшие впоследствии навыки, необходимые для данного сословия и профессии, не подавили всех остальных задатков человеческого тела, лишив их возможности применения и тем самым всех средств для дальнейшего совершенствования.
Нисколько не противоречит атому, а наоборот, является тем более существенным то, чтобы физическое воспитание так же, как и умственное элементарное образование, исходило из самого ребенка, чтобы первые стимулы и первую сферу приложения оно старалось найти в силах самого ребенка и его инстинктивном стремлении к их развитию. Далее физическое воспитание ребенка должно руководствоваться всеобщим законом, согласно которому каждый предмет в соответствии со степенью его физической близости или отдаленности действует сильнее или слабее на наши чувства. Этому неизменному закону: должна быть подчинена вся последовательность воспитательных средств, которые в основном должны согласоваться с положением ребенка и с условиями его жизни.
Принципы и средства этих двух видов элементарного образования просты и легки в применении. Более важными, трудными, а отчасти и незнакомыми для нас являются принципы и средства элементарного нравственного образования. Я говорю отчасти незнакомыми, потому что в основной своей сущности они заложены в сердце каждой матери и каждая мать в отдельности действует согласно своим побуждениям. Они для нас только потому трудны и малознакомы, что мы сами себя не знаем. Мы их потеряли потому, что потеряли самих себя.
Если в результате отсутствия сосредоточенности и бездушного употребления пустых слов мы почти полностью утратили силу, которую дает нам внешнее созерцание мира, и опустились до того, что едва ли не полностью потеряли способность получать таким путем точные, истинные понятия о мире, то это еще более справедливо в отношении нашего внутреннего созерцания. Именно в отношении внутреннего созерцания в результате рассеянности и бездушного, кощунственного употребления пустых слов мы пали до такой степени, что утратили всю силу, которую дает нам наличие внутри нас способности к этому созерцанию.
И все же сущность нашей нравственности, а следовательно, и существо всех средств нравственного воспитания покоятся на том, чтобы сохранить в неприкосновенности силу и чистоту нашего внутреннего созерцания. Миру оно больше неведомо. Современные моральные системы, как и современная религия, построены на песке пустых слов и мнений, которые никоим образом не могут уже больше нести в себе во всей возвышенной чистоте святыню внутреннего созерцания в качестве несокрушимого вечного фундамента его внешнего проявления. Над словами внутреннего созерцания даже издеваются, и это печально. Я могу себе объяснить эти насмешки только следующим образом: если бы мы все были слепы, то и самую идею внешнего созерцания, которое должно было бы осуществляться через незнакомое нами чувство — через зрение, считали бы плодом расстроенного воображения и издевались бы над нею.
Чувства, благодаря которым появляются первые чувственные ростки' нравственности у людей, являются основным фундаментом нашего внутреннего созерцания. Поэтому элементарное воспитание чувств любви, признательности и доверия является одновременно и элементарным воспитанием нашего внутреннего созерцания, а элементарное воспитание внутреннего созерцания является не чем иным, как элементарным воспитанием нравственности, которая в своем существе покоится на тех же законах чувственной природы, на которых построена и вся основа интеллектуального и физического элементарного образования.
Подобно тому как при интеллектуальном элементарном образовании чувственное восприятие предмета должно быть налицо в сознании ребенка до того как он научится произносить слово, обозначающее этот предмет, так же точно и чувства, составляющие чувственную основу всех нравственных понятий в душе ребенка, должны уже быть в ней налицо, прежде чем слова, обозначающие их, будут ему вложены в уста.
Между тем объем чувственных основ нравственности выходит за пределы чувств любви, признательности и доверия.
Чувства порядка, гармонии, красоты и покоя также составляют чувственную основу нравственности; при элементарном воспитании нравственности они должны подчиняться тем же самым законам, которым должны подчиняться все „чувственные впечатления, и в той мере, в какой они являются основным фундаментом в воспитании человека. Каждое учение о красоте, порядке, душевном покое, если оно не подкреплено чувственным и наглядным представлением о них, теряет свое значение в качестве составной части элементарного метода нравственного воспитания. Оно не только теряет свое значение элементарного учения, но вследствие ошибок, бездушия и отсутствия правдивости в изложении превращается в ложное учение, очень легко приводящее к навыкам, являющим собой полную противоположность всему тому прекрасному, гармоничному и благородному, о чем лживая трескотня научила нас только бесконечно болтать.
В целом наша нравственность заключается в совершенном познании добра, в совершенном умении и желании творить добро. Таким образом, средства элементарного нравственного образования состоят во внутренней гармонии с элементарными средствами интеллектуального и физического образования. И если интеллектуальное элементарное образование должно сохранять для невинного ума ребенка во всей чистоте и правдивости результаты его ничем не омраченных восприятий, то тем более это верно в отношении нравственного элементарного образования. Если интеллектуальное элементарное образование, как таковое, не признает никаких авторитетов, если оно, как таковое, никогда не принимает на веру никаких предвзятых мнений, не придает никакого значения словам, не опирающимся на чувственное восприятие, то и нравственное элементарное образование должно проходить во всех этих отношениях в гармонии с интеллектуальным. И более того, оно должно своей опережающей интеллектуальное развитие моральной силой заранее прокладывать верный путь для него.
Не при помощи нашего интеллектуального развития, так же как и не при помощи элементарного физического развития, достигаем мы внутреннего единства с самим собой и согласия со всей окружающей природой. Нет! Только при помощи любви, признательности и доверия, при помощи очарования красоты, чувства гармонии и душевного покоя могу я как в физическом, так и в интеллектуальном и моральном отношениях достигнуть внутреннего равновесия...
Мать, мать! Ты одна только и можешь направить элементарное образование человека к гармоническому развитию всех трех сторон его при-роды. Несомненно, что только одна мать в состоянии заложить правильную чувственную основу нравственного воспитания человека. Скажу больше: ее реальные поступки, к которым ее побуждает один только голый инстинкт, при условии, если это поступки чисто инстинктивные, являются по существу правильными, опирающимися на чувственное восприятие и естественными средствами нравственного воспитания. Скажу еще больше: каждый поступок матери в той мере, в какой он вызван только здоровым инстинктом в отношении ребенка, сам по себе является правильной основой всеобщего элементарного образования человека во всех его трех разделах. Каждый поступок матери в отношении своего ребенка, являющийся следствием только ее инстинкта и ничем больше, в каждом случае одновременно охватывает в целом все три стороны воспитания — физическое, умственное и нравственное совершенствование. Если мать просто приказывает ребенку перенести стакан воды с одного стола на другой, то она, несомненно, в каждом случае прежде всего учитывает положение его тела; во-вторых, достаточно ли сосредоточено его внимание на том, чтобы не расплескать воду в стакане, и, в-третьих, поощрять его улыбкой, если он правильно выполнил все, что она ему приказала. И таким образом в каждом отдельном случае и при каждом своем указании она оказывает влияние на его физическое воспитание, на его умственное развитие и на пробуждение его нравственных чувств.
Итак, мои современники, вы, которые хотите построить воспитание ребенка не на материнском инстинкте, а на чем-то другом, на своих собственных познаниях, собственном искусстве и бог знает еще на чем; итак, мои современники, либо я должен оставить всякую надежду сделать из нашего поколения нечто большее, чем то, чем оно уже успело стать благодаря вашему разуму, вашим наукам и искусству, либо я должен вырвать молодое поколение из-под влияния вашего разума, ваших знаний и отдать дело его воспитания в руки женщины, душу которой бог наделил способностью воспитывать. И это действительно так; я должен отказаться от мысли сделать из человеческого рода нечто большее и нечто лучшее, чем то, что он представляет собой сейчас, или же я должен построить его воспитание на той силе, которая неугасимым пламенем горит в сердце матери и которую бог дал ей и никому более.
По отношению к ребенку мать хочет сделать то, что она может, и может сделать то, что она хочет. Ее желание всегда неизменно. Сила ее чрезвычайно велика. Единственное, чего ей недостает,— это внешнего руководства ее волей и силой.
Что касается интеллектуального элементарного образования, то мой метод является здесь определенной попыткой удовлетворить эту потребность матери в интеллектуальном руководстве. Но и в отношении физического воспитания она нуждается в подобном руководстве. Главным же образом она в нем нуждается в части нравственного воспитания. Здесь ей необходима такая книга, которая, как никакая другая, исходя из природы божества и натуры женщины, сама является подлинным отражением природы бога и натуры женщины. Мать нуждается в книге, которая полна глубокого знания психологии зарождения, развития, полного созревания и гибели всех человеческих чувств и в полном объеме использует влияние красоты, изобилия и порядка вещей во всей природе на эти чувства. Она нуждается в книге, в которой так же очевидна пропасть между чувствами, облагораживающими нас, и чувствами, приводящими нас к одичанию, как видна человеку расселина в скале, глубину и широту которой он тысячи и тысячи раз измерил сам. Она нуждается в книге, которая подчеркивает глубокое различие, существующее между отчетливым сознанием общечеловеческого долга и тончайшими фибрами человеческой натуры, заставляющей нас выполнять в отдельных элементах этот общечеловеческий долг задолго до того, как мы получим хотя бы отдаленное представление о том великом целом, в котором заключается этот долг. Мать нуждается, в книге, которая не заставляет ребенка произносить выражающие чувства слова до того, как чувства, волнующие его сердце, не заставят его искать слова, которые бы выразили то, что живет и бурлит в глубинах его существа. Мать нуждается в книге, которая не учит ребенка произносить слова «обязанность» и «право» до тех пор, пока в самых глубоких миро-
ощущениях ребенка основы, из которых в человеческой природе вырастают понятия обязанности и права, станут отчетливыми, как и чувственные, предметные основы, из которых в человеческом уме складываются понятия «рот», «рука», существующие в чувственном восприятии ребенка задолго до того, как он научился произносить эти слова.
Мать нуждается в книге, которая в отношении нравственного воспитания, так же как и умственного, на длительный срок откладывает употребление книжного языка и всех искусственных средств обучения, которые не вытекают непосредственно из наших еще не сформировавшихся природных задатков, а являются лишь позднейшим результатом их развития, откладывает до тех пор, пока эти задатки и способности человека сами собой не разовьются до такого уровня, на котором каждый искусственный педагогический прием легко и просто вступит с ними во взаимодействие.
В природе заложены начатки языка нравственности так же, как и лепет языка чувств. Да будут они благословенны! Последовательные ряды твоих педагогических приемов ты с равным психологическим искусством должен увязывать как с тем, так и с другим языком. Точно так же и последовательные ряды развития всех нравственных понятий должно . строить с учетом положения ребенка, и в процессе дальнейшего применения тех или иных педагогических приемов ты не должен ни на минуту упускать из виду реального положения вещей.
С точки зрения развития нравственных понятий у ребенка мать нуждается в книге, которая бы в даваемых ею последовательных рядах средств формирования нравственных понятий исходила из побуждений материнского сердца, которая приближалась бы затем к отцу, заглядывала в жилые комнаты, показывала жизнь природы и всю прелесть искусства, с которыми ребенок может встретиться в этом окружении; затем раскрывала бы окна и двери и выходила за порог — на простор, где царит прекрасная природа, к мужчине, к женщине, к ребенку, который живет рядом, к пасущемуся неподалеку стаду и наливающимся хлебам. В нравственном отношении мать нуждается в книге, которая бы легко, как сама сотворенная богом природа, научила бы ее ежедневно и ежечасно с глубоким вниманием, с чувством любви, благодарности и доверия наблюдать всю красоту, порядок и покой, которые разлиты вокруг. Она нуждается в книге, которая бы легко и просто, как сама природа, научила ее своей материнской любовью завоевать ответную любовь ребенка и пользоваться ею для воспитания в нем послушания и чувства долга. Она нуждается в книге, которая бы научила ее развивать в своем ребенке уже в раннем возрасте чувство нравственной заботы и способность к нравственному напряжению, что так сильно связано с чувством долга. Для этого она должна приучать его помогать как ей самой, так и своим братьям и сестрам во время болезни или в любом другом случае и делать это с любовью, то есть с особенно теплым проявлением этого чувства, а также приучать ребенка не только выполнять обязанности каждодневной жизни, но и переносить жизненные тяготы еще до того, как он узнает, в чем состоят эти обязанности и тяготы. Короче говоря, она нуждается в элементарной книге, которая бы в деле нравственного воспитания не предполагала в ребенке решительно ничего, кроме того, что в нем уже есть; но зато все, что действительно в нем уже заложено от природы, искусно и деятельно побуждала бы к жизни, приводила в систему и гармонию. Она нуждается в элементарной книге о нравственности, которая, так же как и элементарная книга об умственном воспитании, не использует даже в качестве семени то, что не только не превратилось еще в зрелый плод, но, напротив, представляет собой едва-едва распустившийся бутон.
Мать нуждается и одновременно не нуждается в подобной книге. Сама ее природа заменяет ей эту книгу. Ее чувства гораздо ближе к взглядам, излагаемым в такой книге, чем к взглядам подобной же книги по умственному образованию ребенка. Она скорее и глубже почувствует дух, которым проникнута книга о нравственном воспитании; ее женственность, ее материнство обогатят его. Книга эта как книга, написанная мужчиной, в ее руках и ее устах исчезнет, превращаясь в ее книгу, в книгу ее души. Этим все сказано: элементарное образование во всем его объеме становится делом ее сердца, становится ее собственным делом.
В природе женщины совершенно бесспорно заложено неугасимое, инстинктивное, постоянное стремление деятельно способствовать развитию всех трех видов задатков человеческой природы, на совместном развитии которых покоится успех всякого воспитания человека. Поэтому ясно также, что элементарное образование людей должно исходить из признания особой способности к этому, лежащей в самой природе женщины: и оно должно начинаться с того, чтобы пробудить, использовать во всем объеме в качестве элементов нравственного воспитания центральное ядро этой способности женщины — ее материнские чувства, для того чтобы потом на их основе построить все здание всеобщего элементарного образования человеческого рода. Мы не можем скрывать от себя, что мать только в той мере способна правильно и всесторонне влиять на развитие умственных сил подрастающего поколения, в какой она способна правильно и всесторонне влиять на его нравственное развитие. Но это общее положение: никакое- интеллектуальное развитие не приведет человека к облагораживанию» если оно не построено на его законченном нравственном воспитании.
Однако мы не можем скрывать от себя и того, что всеобщая основа нравственного и интеллектуального совершенствования в той мере, в какой она заложена и должна закладываться матерью, в зародыше своем имеет совершенно инстинктивный характер. И следовательно, в ходе прогрессивного развития своих средств воздействия она должна сначала оказывать влияние на чувства, а далее в этом законченном воспитании чувств искать базис для воздействия на разум. Мой метод должен в основном использовать тот же путь обучения, для того чтобы достигнуть поставленной цели. Но, если я это признаю, мне должны сразу броситься в глаза пробелы метода, поскольку он должен явиться всеобщим элементарным образованием, а не односторонним средством интеллектуального совершенствования человечества. Отсюда совершенно очевидно, что только после устранения этих пробелов посредством подчинения средств интеллектуального развития, лежащими в их основе подобным же элементарным средствам нравственного воспитания, я смогу сказать о своем методе то что до сих пор, почти не принимая во внимание всего вышесказанного, я считал себя в праве говорить и говорил.
«Замкнутый в кругу воздействия приемов моего метода, ребенок, воспитанный на его принципах, ощущает главным образом заложенные внутри него силы. Для него неважно, что он делает, не имеет значения, что он знает. Все это для него неважно. Все ценное для него заключается в его внутренней силе, и эту силу он видит только в истине, только в самом себе. Вне себя он ее не мыслит. Он ищет ее только в себе самом, в неразрывной связи с реальными условиями своей жизни, со своим положением.
Если ребенок беден, для него имеет цену только усиление способности заработать себе свой крейцер; но это святой крейцер. Для него имеет ценность только возможность с помощью заработанного им крейцера дать хоть один светлый миг изможденной матери и измученному заботами отцу. Для него все заключаемся только в умножении своих сил для оказания помощи самому себе, и, добиваясь этого, он занят благороднейшим делом служения своей матери, своему отцу, обслуживания своего дома. И при этом вся сила его эгоизма преображается в более благородные силы, что никогда не могло бы произойти вне этого служения.
Если ребенок богат, он так же, как и бедный, тесно связывает развитие своих сил с условиями своего существования, старается приносить пользу матери, отцу, сестрам, братьям, служанке, всем близким. В выполнении своих обязанностей перед святыней дома он также находит средство перевоплощения своих эгоистических сил и задатков в такие возвышенные силы, какими они никогда не могли стать без этого служения. Этим он подымается в своем богатстве до такого положения, когда прислуживают не ему, а он служит другим, отказываясь от своего ради счастья других».
Я считал себя вправе сказать все это о методе обучения в том виде, в каком он действительно существует. Но теперь я ясно вижу, что сказать этого не могу. Самой правдивостью своей сущности метод заставляет меня признать те пробелы, которые еще имеют в нем место, если его рассматривать как универсальное средство человеческого совершенствования. Конечно, верно, что метод и посредством одного только изолированно взятого интеллектуального образования также твердой рукой направляет человека к истине, учитывая при этом его общественное положение. Но даже самое совершенное интеллектуальное образование не гарантирует и не может гарантировать человеку успеха в его деятельности; не может гарантировать того, чтобы человек со всеми его способностями и наклонностями, вместе взятыми, полностью соответствовал условиям его жизни в данной среде, его положению в ней; не может создать и того полного соответствия между человеком и его положением в обществе, которое необходимо ему, чтобы в полном согласии с самим собой и с неизменностью условий своего существования стать тем, чем он должен стать, если хочет прийти к целям, к которым должен стремиться каждый хороший человек.
Совершенно неопровержимо следующее: из самого существа заложенных в нас свойств вытекает, что подобная гарантия обеспечена человеку только через подчинение его интеллектуального образования нравственному воспитанию. Только таким путем можно начиная с колыбели вести воспитание ребенка в возвышенном и величественном слиянии всех живых чувств его и всех впечатлений, получаемых от окружающей природы, со святыней его физического существования и положения именно в том кругу, в центр которого бог ставит каждого индивида таким образом, что разрыв этого круга представляет для него распад всей гармонии впечатлений, посредством которых окружающий мир действует на его чувства, то есть на его воспитание.
Мои современники! Вы видите из этих слов мое отношение к начатому делу. Я потратил жизнь на то, чтобы прийти к тому, что мною достигнуто, и до последнего своего часа буду посвящать все свое время и все силы доработке тех частей своего начинания, которые в этой доработке нуждаются.
От того, насколько удачно мне удастся продать разработанные мною пособия по интеллектуальному элементарному образованию, зависит, буду ли я обречен на то, чтобы в будущем с огромным трудом добиваться своей цели; более того, от этого же зависит, насколько я смогу отдаваться и дальше этому делу.
Мне остается добавить одно: тысячи и тысячи людей уже в течение двадцати лет твердят мне, что они Проливали тихие слезы у смертного одра бабушки моего Рудели, и я не сомневаюсь, что многим из этих людей приятно будет без особого для них труда облегчить автору этой сцены его тяжелый путь к цели его жизни.
Париж.
Песталоцци Иоганн Генрих. Избранные педагогические произведения, в 3-х т М., Изд-во АПН РСФСР 1963, т II, с 391—426. Здесь цитируется по изд.: Хрестоматия по истории зарубежной педагогики. Сост. А.И. Пискунов. 2 изд. перераб. М., 1981, с. 280-304.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии