Перейти к основному содержанию

Очень важно, чтобы изумительный мир природы, игры, красоты, музыки, фантазии, творчества, окружавший де­тей до школы, не закрылся перед ребенком классной дверью. Учение в первые месяцы и годы школьной жизни не должно превратиться в единственный вид деятельности. Ребенок лишь тогда полюбит школу, когда учителя щедро откроют перед ним те же радости, которые были у него раньше. Вместе с тем учение нельзя приспосабливать к детским радостям, умышленно облегчать это только для того, чтобы ребенку не показалось скучно. Исподволь ре­бенка надо готовить к самому главному делу всей чело­веческой жизни — к серьезному, настойчивому, усидчи­вому труду, который невозможен без напряжения мысли. Важную воспитательную задачу я видел в том, чтобы постепенно прививать детям навыки напряженного, твор­ческого умственного труда. Ребенок должен уметь отвле­каться от всего окружающего в данный момент, чтобы ум­ственные усилия направить на достижение цели, постав­ленной учителем или самим собою. Я стремился к тому, чтобы дети привыкали к такой сосредоточенности. Лишь при этом условии умственный труд может стать любимым делом.

Задача начальной школы — постепенно приучать уче­ников преодолевать трудности не только в физическом, но и в интеллектуальном труде. Дети должны понять самую сущность интеллектуального труда, которая заключается в напряжении умственных усилий, в проникновении в раз­нообразные сложности и тонкости, детали и противоречия вещей, фактов, явлений. Ни в коем случае нельзя допу­скать, чтобы все давалось учащимся легко, чтобы ребенок не знал, что такое трудности. Наряду с процессом овла­дения знаниями воспитывается культура и самодисцип­лина умственного труда. Интеллектуальное воспитание — одна из тех сфер духовной жизни, где воздействие воспи­тателя органически сливается с самовоспитанием. Воспитание воли начинается с мысленной постановки цели перед  самим собой, сосредоточения умственных сил, осмыс­ливания и самоконтроля. Важная воспитательная задача представлялась мне в том, чтобы дети именно в умственном труде почувствовали, что такое трудно.

Если ребенку в учении все достается легко, у него по­степенно воспитывается лень мысли, которая развращает человека, формирует у него легкомысленное отношение к жизни. Как это ни странно, но лень мысли развивается чаще у способных детей, если процесс учения не открывает перед ними посильных трудностей. И развивается лень мысли больше всего в младших классах, когда способный ребенок, легко овладев тем, что для других детей связано с определенным напряжением умственных сил, пой существу бездельничает. Не допустить безделия учащихся — тоже своеобразная воспитательная задача.

Наш 1 класс разместился в отдельном домике. Боль­шая, светлая комната, в которой мы занимались, выходила окнами на восток и на юг; в классе всегда много света. Под окнами — ореховые деревья, за ними яблони, груши, абрикосы, дальше — дубовая роща. Не только наш домик, но и другие школьные помещения утопают в зелени. Листья деревьев обогащают воздух кислородом. На школь­ной усадьбе всегда стоит тишина. К нашей классной ком­нате примыкал большой коридор, из которого дверь вела еще в одно помещение: здесь мы мечтали создать комнату сказки.

Перед крыльцом нашего домика — бетонированная пло­щадка с устройством для мытья обуви  (используется за­пас дождевой воды). От площадки идут несколько дорожек, обсаженных   персиковыми деревьями, липами и каштанами. Одна дорожка — к большому винограднику, расположенному в центре школьного двора, другая — к нашим ближайшим соседям — к домику   двух 5 классов, третья — к зеленым лужайкам и рощам, четвертая — к оврагу, заросшему кустарником.

Мне уже тогда казалось целесообразным, чтобы 1 и 2 классы занимались в отдельном здании. У них, особенно в 1 классе,— свой особый режим учения, труда и отдыха. Для детей младшего школьного возраста особенно недо­пустимы крик, сутолока, характерные для большого кол­лектива. Пусть маленькие школьники как можно дольше пользуются благом, необходимым для полноценного ум­ственного развития — тишиной. Многолетние наблюдения привели к убеждению, что обстановка, в которую попадает ребенок в первые дни школьной жизни, ошеломляет его. Дети устают не столько от умственного труда, сколько от постоянного возбуждения, создаваемого криком, беготней, сутолокой на перерывах и перед занятиями. В  течение 5 лет я вел наблюдения за первоклассниками после боль­шого перерыва. Полчаса дети находятся в обстановке шу­ма крика, толкотни, сутолоки большого школьного коллек­тива. Кончается перерыв, ученики идут в класс, и первые 10 минут урока опытные учителя тратят на то, чтобы ус­покоить детей. Иная картина наблюдалась там, где перво­классники отдыхали на перерыве своим небольшим  кол­лективом. На то, чтобы успокоить детей, снять возбужде­ние, шло не больше 2 минут.

Безудержный крик, беготня — не лучшие признаки школы. Какой бы полноводной ни была река детской ра­дости, у нее должны быть берега, которые сдерживали бы порывы и желания.

В настоящее время 1 и 2 классы у нас занимаются в уютном, уединенном домике, окруженном зеленью. Обста­новка, созданная для малышей, способствует чередованию труда и отдыха.

Первые недели я постепенно вводил детей в новую для них жизнь. Учение по существу еще мало чем отличалось от «Школы радости», и как раз к этому я и стремился. В сентябре мы были в классе не больше 40 минут в день, в октябре — не больше 2 часов. Это время отводилось на занятия по письму и арифметике. Остальные 2 часа мы проводили на свежем воздухе. Дети с нетерпением ожи­дали настоящего урока — так называли они клас­сные занятия. Я радовался этому желанию и думал: «Если бы вы знали, дети, как ваши ровесники, истомившиеся в душном классе, ждут не дождутся звонка на перерыв...»

Постепенность в подготовке детей к классным заня­тиям — необходимое условие полноценного трудового, нравственного, физического и умственного воспитания. Конечная цель в том, чтобы научить человека работать в разных условиях. Классные занятия — не какая-то печальная необходимость, с которой хочешь не хочешь, а надо мириться. Это наиболее благоприятная обстановка для ум­ственного труда, но к ней надо готовить ребенка посте­пенно — вот в чем специфика занятий с младшими школь­никами. Если же сразу заставить их трудиться в классе по 4 часа ежедневно, то обстановка, которая в будущем стала бы благоприятной для умственного труда, пагубно отра­зится на здоровье детей.

В классе мы читали букварь, писали кружочки, палочки и буквы, составляли и решали   задачи — все это посто­янно входило в многогранную духовную жизнь малышей, не утомляло их однообразием. Нам не приходилось много раз читать по букварю одно и то же — все ребята хорошо знали буквы, и для выработки техники чтения я прибегал к разнообразным видам активной деятельности. Дети составляли и  записывали  миниатюрные  сочинения о  природе, и это несравненно больше способствовало развитию умения читать, чем многократное чтение одного и того же текста по букварю.

Я следил за тем, чтобы у каждого ребенка выработалась необходимая техника чтения. Без упражнений,  без определенной нормы чтения ничего не добьешься. Мало знать буквы, уметь читать слоги и слова. Чтение — это окошко в мир, важнейший инструмент учения, оно должна быть беглым, быстрым — лишь тогда этот инструмент будет готов к действию. Я стремился к тому, чтобы разное образные виды активной деятельности — и выразительное чтение, и письмо, и рисование — способствовали превращению чтения в полуавтоматический процесс, чтобы ужа во 2 классе многосложные слова воспринимались зрительно как единое целое. И если я прибегал к составлению миниатюрных сочинений о природе, если стремился пробудит у детей живой интерес к такой работе, то, по существу, это были «педагогические ухищрения», необходимые для достижения одной цели — научить ребят хорошо читать.

Одним из таких «ухищрений» можно считать разнообразие видов труда на уроках. Опыт показал, что на первых порах в 1 классе не должно быть «чистых» уроков чтения письма, арифметики. Однообразие быстро утомляет.  Как только дети  начинали  уставать,   я  стремился  перейти к новому виду   работы.   Могучим   средством    разнообразия труда было рисование. Вот я вижу, что чтение начинаем утомлять ребят. Говорю:  «Откройте, дети, свои альбомы, нарисуем сказку, которую мы читаем». Исчезают первые признаки усталости, в детских глазах — радостные огоньки, однообразная   деятельность   сменяется   творчеством... Аналогичная картина на уроке арифметики: замечаю, что детям трудно понять условие задачи, предложенной для самостоятельной работы. На помощь приходит творческий труд — рисование. Ребята еще раз читают задачу, «рисуют» ее. Становятся понятными   зависимости, которые до сих пор казались совершенно   непостижимыми...   Продолжительное слушание тоже утомляет. Заметив, что у детей тускнеют глаза, я прерывал рассказ, «закругляя» его, и мы начинали рисовать.

Уже через 3 недели после начала учебного   года мои воспитанники начали   составлять   книги-картинки о природе. Каждому ребенку старшеклассники сделали в твер­дой обложке тетрадь из 20 листов плотной  бумаги, к обложке прикрепили карандаш. Раз в неделю мы шли к истокам мысли и слова, составляли одну картинку — рассказ об окружающем мире. Первое наше «путешествие» — в плодовый сад, к яблоне, плоды на которой поздно созре­вают. Малыши составили рассказы, в которых отразился индивидуальных мир восприятий и представлений.

«Яблоки склонились к земле», «Яблоки греются на солнышке», «Красные яблоки среди зеленых листьев», «Солнышко ласкает, веточка качает яблочко», «Весной белые цветы, а осенью золотые яблоки», «Мы пришли в гости к яблоку» — записали дети в свои книги-картинки о природе. Сочинения-миниатюры ребята читали в классе, что доставляло им большое удовлетворение. Учение в саду не было самоцелью. Составление миниатюрных сочине­ний — прекрасное средство подготовки детей к усидчиво­му, напряженному умственному труду в будущем. Уже в 1 и особенно во 2 классах я стремился к тому, чтобы каждый ученик имел свое индивидуальное задание и доводил его до конца. Это очень важно для воспитания дисциплины ум­ственного труда.

В первый год обучения все книжки-картинки были за­полнены рисунками-сочинениями. Дети писали о красных гроздьях калины; об уборке урожая; об уснувшем озере (уснувшим они назвали его, вероятно, потому, что вода здесь всегда во время наших путешествий была, как зер­кало, чистая, спокойная); о том, как дети трудятся в школьном саду; о багряном небе на закате; о первых осен­них заморозках; о пасмурном, дождливом осеннем дне; о праздновании годовщины Великого Октября; о жизни нашего села; о первом снеге; о январской метели; о ска­зочном Деде Морозе, сковывающем реки и озера; о фев­ральской капели; о мартовских голубых тенях на снегу; о первом подснежнике; о скворцах, возвратившихся из теп­лого края слишком рано и застигнутых врасплох мартовскими метелями; о радостных весенних стаях перелетных птиц («радостные весенние стаи» — слова детей); о пче­лах, летающих в солнечный день «бабьего лета» прощать­ся с цветком ромашки.

Книги-картинки о природе стали своеобразной поэтической хрестоматией нашего коллектива, в которой нашли отражение тончайшие оттенки красок родной природы музыка земли и неба, аромат слова. Они были той радо­стью для детей, без которой учение не может войти в духовную жизнь.

Если время, проведенное ребенком в классе, измерять уроками, то в первые 2 месяца учебного года  у  нас  был 1 урок ежедневно, в 3 — 4 месяца — 2 урока, в 5 — 6 месяцев — по 2,5 в 7 — 8 месяцы — по 3 урока. Продолжительность занятий от перерыва до перерыва в первые 2 месяца равнялась 0,5 часа, потом — 45 минут. Если ребенку надо было выйти до перерыва, он выходил, спросив разрешения. Если нельзя прервать рассказ учителя, ребенок выходил без разрешения: учитель видит, что ученику надо выйти, и молча разрешает. Ио отдельным детям трудно было при­выкнуть к режиму, который легко   выполняет   подавляю­щее большинство. Толя, Катя, Костя и Шура быстро уставали. Их утомляло скорее всего напряжение, которое они испытывали, сидя на уроке и чувствуя, что свобода дея­тельности теперь значительно больше, чем раньше, огра­ничена определенным режимом. Потакать   любым   желаниям, конечно, нельзя; надо   приучать  всех  учащихся к усидчивому, серьезному труду, но нельзя и ломать детские желания и привычки слишком решительно. Несколько не­дель я разрешал этим детям среди урока выйти из класса, постепенно приучая их к усидчивому  труду. Уже через 3—4 месяца после начала учебного года все ребята выпол­няли режим школьного труда.

В солнечные осенние дни мы занимались в одном из «зеленых классов» — среди высоких яблонь, на лужайке. Несколько лет назад мы со старшими учениками соору­дили здесь из проволоки и железных прутьев каркас буду­щего зеленого класса и посадили саженцы вьющихся рас­тений — дикого винограда и хмеля. Через 2 года образовалась зеленая комната — растения закрыли и потолок. Несколько «окошек» обеспечивали нормальное освещение. В жаркие дни здесь было прохладно, осенью тепло и уютно. В «зеленом классе» всегда царила тишина. «Окошки» можно было закрыть ветками хмеля и винограда, и тогда наступал зеленый полумрак, через просветы в листве стру­ились солнечные лучи, создавая причудливую игру света и тени. Дети называли это «закрыть окошко для сказки». В зеленом классе стояли маленькие столики и табуретки, здесь дети писали, читали, решали задачи.

Второй «зеленый класс» — это лужайка, окруженная с трех сторон морозоустойчивым сортом винограда. В силь­ную жару — а жаркие дни у нас не редкость и весной и осенью — здесь прохладно.

Есть у нас еще один «зеленый класс» — на траве, среди зеленых деревьев, в глухой роще, примыкающей к оврагу. Сюда мы иногда приходили на последний урок, когда не надо было возвращаться в школьное здание. Примерно 40% всех уроков в течение года мы проводили не в поме­щении, а в «зеленом классе». Из остальных 60% классных занятий значительная часть у нас проходила в «зеленой лаборатории» и в школьной теплице. «Зеленая лаборато­рия» — это отдельное здание, окруженное со всех сторон деревьями и виноградом. Здесь есть комната для занятий, в ней множество растений и цветов.

То, что значительную часть уроков проводили среди природы, на свежем воздухе, под голубым небом, имело исключительное значение для ребят. В продолжение учеб­ного времени дети чувствовали себя бодрыми и жизнера­достными, никогда не уходили домой с тяжелой  головой.

После окончания занятий ребята отдыхали дома. Ка­кие бы меры не принимали для того, чтобы труд на уроке не приводил к переутомлению, все же ребенок очень устает, и после занятий ему надо отдыхать. Многолетний опыт убедил меня в том, что во второй половине дня уче­ники вообще не должны заниматься таким же интенсив­ным умственным трудом, как и в школе. Тем более недопу­стима перегрузка ребенка младшего возраста. Если после 3—4 часов умственного труда в школе заставить ребенка трудиться еще и дома столь же интенсивно, то вскоре он совершенно выбьется из сил.

Без домашних заданий обойтись нельзя. Ребенка надо учить сосредоточивать умственные усилия, напрягать вни­мание. Но делать это надо прежде всего на уроке, посте­пенно прививая навыки самостоятельного умственного труда. Ребенку нелегко научиться работать внимательно и сосредоточенно. Опытные учителя «привязывают» внима­ние детей к своему рассказу, объяснению, изложению не с помощью каких-то особых приемов воздействия на учащегося, а содержанием урока. Мастерство организации Умственного труда в младшем возрасте заключается в том, чтобы ребенок внимательно слушал учителя, запоминал, Думал, не замечая на первых порах того, что он напрягает силы, не заставляя себя внимательно слушать учителя, за­поминать, думать.

Если педагогу удалось достигнуть этого, то ребенок со­хранит в памяти все, что пробудило интерес, а тем более вызвало изумление. Почему мои дети так легко запоми­нали буквы, научились читать и писать? Потому, что перед ними не ставили цели сделать это. Потому, что каждая буква для ребенка была воплощением яркого образа, вы­звавшего чувство восхищения. Если бы я каждый день давал малышам-дошкольникам «порцию знаний» — пока­зывал букву и требовал запомнить ее, ничего бы не вы­шло. Это, конечно, не означает, что надо прятать от ребен­ка цель. Учить следует так, чтобы дети не думали о цели —  это облегчит умственный труд. Все это далеко не так про­сто, как кажется с первого взгляда. Речь идет об опреде­ленном этапе умственного развития ребенка — о том периоде, который проф. В. Л. Рыжов называет младенчест­вом нервной системы человека[1]. В этот период — в младшем школьном возрасте, особенно на первом году обуче­ния, — ребенок просто не умеет сосредоточиться. Учитель должен овладевать вниманием детей, пробуждать то, что в психологии называется непроизвольным вниманием.

Внимание маленького ребенка — это капризное «су­щество». Оно кажется мне пугливой птичкой, которая уле­тает подальше от гнезда, как только стремишься прибли­зиться к нему. Когда же удалось, наконец, поймать птич­ку, то удержать ее можно только в руках или в клетке. Не ожидай от птички песен, если она чувствует себя узником. Так и внимание маленького ребенка: если ты держишь его как птичку-узника, то оно плохой твой помощник.

Есть учителя, считающие своим достижением то, что им удается создавать на уроке «обстановку постоянного умственного напряжения» детей. Чаще всего это достига­ется внешними факторами, играющими роль узды, удер­живающей внимание ребенка: частыми напоминаниями (слушай внимательно), резким переходом от одного вида работы к другому, перспективой проверки знаний сразу же после объяснения (точнее: угрозой поставить двойку, если ты не слушаешь то, что я рассказываю), необходи­мостью сразу же после уяснения какого-нибудь теорети­ческого положения выполнить практическую работу.

С первого взгляда все эти приемы создают видимость активного умственного труда: как в калейдоскопе, сменя­ются виды работы, дети, сосредоточив внимание, слушают каждое слово учителя, в классе напряженная тишина. Но какой ценой все это достигается и к каким результатам приводит? Постоянное напряжение сил для того, чтобы быть внимательными и не пропустить чего-нибудь, — а уче­ник в этом возрасте еще не может заставить себя быть внимательным — изматывает, издергивает, изнуряет, исто­щает нервную систему. Не потерять на уроке ни одной минуты, ни одного мгновенья без активного умственного труда — что может быть глупее в таком тонком деле, как воспитание человека. Подобная целеустремленность в ра­боте учителя прямо означает: выжать из детей все, что они могут дать. После таких «эффективных» уроков ре­бенок уходит домой уставший. Он легко раздражается и возбуждается. Ему бы отдыхать да отдыхать, а у него еще домашние задания, и от одного взгляда на сумку с книгами и тетрадями детям становится тошно.

Не случайно в школах замечается много нарушений дисциплины, выражающихся в том, что учащиеся грубят учителям и друг другу, дерзко отвечают на замечания, в результате возникает много конфликтов - ведь нервные силы детей на уроке напряжены до предела, да и учи­тель — не электронная машина — попробуй удержи вни­мание класса в течение всего урока при установке на «высокую эффективность» меняющихся, как в калейдос­копе, видов работы. Не случайно дети часто приходят домой после уроков угрюмые, неразговорчивые, равнодуш­ные ко всему или, наоборот, болезненно раздражительные.

Нет, нельзя такой ценой добиваться внимательности, сосредоточенности, умственной активности ребят. Умствен­ные силы и нервная энергия учащихся, особенно младшего возраста, — это не бездонный колодец, из которого можно черпать и черпать. Брать из этого колодца надо с умом и очень осмотрительно, а самое главное — надо постоянно пополнять источник нервной энергии ребенка. Источни­ки же этого пополнения — наблюдения за предметами и явлениями окружающего мира, жизнь среди природы, чте­ние, но такое, к которому побуждает интерес, желание что-то узнать, а не боязнь быть спрошенным, «путешест­вия» к истокам живой мысли и слова.

Есть в жизни школьного коллектива трудноуловимая, вещь которую можно назвать   душевным равновесием. В это понятие я вкладываю такое содержание: чувствование детьми полноты жизни, ясность мысли, уверенность в своих силах, вера в возможность преодоления   трудностей. Характерной особенностью душевного равновесия является спокойная обстановка целенаправленного труда, ровные, товарищеские взаимоотношения, отсутствие раздражительности. Без душевного равновесия невозможно нормально работать; там, где нарушается это равновесие, жизнь коллектива превращается в ад: ученики оскорбляют и раздражают друг друга, в школе царит нервозность. Ка­ким путем создать и — что особенно   важно — поддерживать душевное равновесие? Опыт лучших педагогов убеждал меня, что самое главное в этой очень тонкой сфере воспитания — постоянная мыслительная деятельность без переутомления, без рывков, спешки и надрыва духовных сил.

Для душевного равновесия характерна  атмосфера доброжелательности, взаимной помощи, гармонии умственных способностей каждого ученика и его посильного труда. Я с большим вниманием изучал педагогическое искусство под­линных мастеров душевного равновесия — учителей начальных классов В. П. Новицкой, Е. М. Жаленко, А. А. Нестеренко. Стремился разгадать  «секреты» самой мудрой, на мой взгляд, и в то же время самой естественной вещи:  каждый ребенок у них учится в полную меру своих сил; нет ребенка, который мог бы учиться  отлично, а учится посредственно. Тот, кто учится на тройки, не считает себя  обиженным судьбой неудачником, и товарищи не относятся к нему с чувством снисходительной жалости.

Я всегда с большой тревогой думал о психозе погони за отличными отметками, — этот психоз рождается в семье и захватывает педагогов, ложится тяжелым бременем на юные души школьников, калечит их. У ребенка нет в данное время таких способностей, чтобы учиться на отлично, а родители требуют от него только пятерок, в крайнем случае мирятся с четверками, и несчастный школьник, получая тройки, чувствует себя чуть ли не преступником. У педагогов В. П. Новицкой, Е. М. Жаленко, А. А. Нестеренко этого никогда не было. Отличники не   чувствовали себя счастливчиками, а успевающих на тройки не угнетало чувство неполноценности. Я учился у этих настоящих воспитателей подлинному мастерству умного, сосредоточен­ного интеллектуального труда. У них я подметил  очень тонкую, на мой взгляд, черту педагогического искусства: умение пробудить в сердцах и умах детей интеллектуальное чувство радости познания. Никакие, даже самые скром­ные успехи не доставались ни одному ребенку у этих учи­телей без радостного духовного подъема, связанного с от­крытием истины, с исследованием, узнаванием. Обобщая золотые крупицы опыта мастеров педагогического труда, я стремился к тому, чтобы ребенок трудился не для полу­чения отметки, а из желания пережить волнующее интел­лектуальное чувство. Меня очень радовало, что в нашем детском коллективе нет болезненной погони за отличными оценками и столь же вредного болезненного реагирования на тройки.

...Каждую неделю мы посвящали несколько уроков «путешествиям» к истокам мысли и родного слова — на­блюдениям. Это было непосредственное общение с приро­дой, без которого колодец умственных сил и нервной энер­гии ребенка быстро оскудел бы. В теплую погоду, осенью, весной и летом, мы отправлялись в путешествие задолго до рассвета — сельские дети умеют подниматься рано. Рас­сказы о природе, о предметах и явлениях окружающего мира уже пробудили у детей пытливость, мне приходилось отвечать на многие вопросы. Привожу некоторые из них: «Почему рано утром солнце красное, а в полдень огненное? Откуда берутся облака? Почему цветок одуванчика утром открывается, а в полдень закрывается? Отчего бывают молния и гром? Почему с запада ветер приносит дождь, а с востока — засуху? Почему подсолнечник поворачивает цветок за солнцем — разве он видит, как человек? Почему железо ржавеет? Почему голуби никогда не садятся на дерево? Почему нельзя пересаживать дерево летом, когда оно с листьями? Куда падают звездочки с неба? Почему сне­жинки такие красивые, как будто их кто-то вырезал? Как узнают дорогу птицы — ведь им лететь очень далеко? Отче­го бывает белый круг возле луны? Почему на закате перед Дождем небо красное? Почему пчела «танцует» перед полетом за медом? Для чего жгут в садах солому, когда цветут Деревья? Почему в лесу раздается эхо? Что такое радуга? Почему зимой нет грома и молнии? Почему соленая вода замерзает только при сильных морозах? Почему кролик роет нору, а заяц не роет? Почему если кувшин с молоком летом обвязывают мокрым полотенцем, то молоко не на­гревается в самую сильную жару? Почему перед дождем ласточки летают у самой земли? Почему жаворонок делает гнездо в посеве, а скворец и синичка — на дереве? Почему утки плавают, а куры не плавают? Почему самолет сегодня оставляет в небе тонкую полоску дыма, а вчера не остав­лял? Почему падают звездочки в небе, куда они падают? Почему ветер поднимает столб пыли, как водоворот? По­чему «плачет» ива? Почему подснежники цветут только рано весной? Почему озимую пшеницу сеют осенью, а яро­вую — весной? Почему светятся светлячки? Почему у ко­ровы один теленок, а у свиньи — несколько поросят? По­чему летом солнышко высоко, а зимой — низко? Почему на замерзших стеклах образуются красивые узоры? Поче­му осенью листья на деревьях желтеют? »[2]

Я стремился ответить на каждый вопрос так, чтобы не только раскрыть перед детьми сущность явлений природы, но и еще больше разжечь огонек пытливости и любознательности. Ответы на вопросы ребят, беседы об окружаю­щем мире — это первая школа мышления. На отдельные вопросы я не знал, как отвечать. Получалось, что чем проще вопрос кажется с первого взгляда, тем труднее на него ответить. Мы, учителя начальных классов, собира­лись специально для того, чтобы посоветоваться, какими должны быть ответы на «философские» вопросы детей. В. П. Новицкая, М. II. Верховишина, Е. М. Жаленко читали сотни детских вопросов, записанных в течение двух деся­тилетий. Бывало, целый вечер уходил на то, чтобы коллек­тивно исследовать сложнейший лабиринт детской мысли. Опыт педагогов начальных классов — знатоков детского мышления — привел меня к выводу: за видимой простотой и очевидностью часто кроется большая сложность. Так, на вопрос «Почему озимую пшеницу сеют осенью, а яро­вую –– весной?» ответить значительно труднее, чем на вопрос о падающих звездочках-метеорах. Важную воспитательную задачу я увидел в том, чтобы, «путешествуя» в мир природы, дети обращали внимание на причинно-следственную связь между вещами и явлениями, учились видеть зависимости.

Если «путешествия» в природу приходились на послед­ний урок, то после уроков мы играли. Коллективную игру придумывали сами дети. Мир явлений природы перепле­тался со сказкой. Вот игра, которая особенно увлекала ребят. Называется она «Поиск таинственного острова». Все мы разделялись на 2 группы. Одна группа располага­лась в каком-нибудь глухом уголке в лесу.

Мы окружали место игры цепочкой известных только нам пометок — это был берег острова со скалами, со множеством хищных зве­рей. Дети, остающиеся на таинственном острове, — путники, потерпевшие кораблекрушение. В нескольких местах они делают хорошо замаскированные пометки, означающие узкую полоску, по которой можно пробраться на остров (с пометках заранее договариваются обе группы). Надо спасать путешественников, потерпевших кораблекрушение, и дети расходятся по лесу, шаг за шагом исследуют не­сколько километров берега, ищут места, через которые можно выбраться на остров. Здесь нужны не только зоркий глаз и смелость, но и умение разобраться во многих явле­ниях природы, логично мыслить. Игра воспитывает также честность и правдивость. Дети находят таинственные про­ходы на остров, путникам оказывают помощь, больных отправляют в больницу, появляются в игре летчики, врачи. Заканчивается игра тем, что и потерпевшие кораблекру­шение и пришедшие на помощь варят кашу; мы сидим у костра, я рассказываю сказку. В эту минуту многие ребята рисуют сказку — передают в рисунке свои представления о фантастических образах.

Во время «путешествий» в природу большое внимание уделяется наблюдениям за жизнью животных и птиц. Пе­ред нами открывался совершенно новый, изумительный мир. В тихие осенние дни мы подсмотрели, как из гнезда на водопой идет целый выводок ежей, как старая ежиха охраняет своих детенышей. В весенние дни мы наблюдали за зайчиками. Детям удалось увидеть, как, оставив ма­ленького, только что родившегося зайчонка, зайчиха к нему больше никогда не возвращается, и он ожидает, пока его покормит какая-нибудь случайно встретившаяся зай­чиха. В июле ребята наблюдали за древесными лягушками. Однажды нам удалось найти в глухом месте лисью нору. Ребята увидели, как лиса выводит своих маленьких дете­нышей на прогулку, учит их бегать, играет с Ними. В од­ном из глухих лесных уголков мы наблюдали за бобрами.

Наши путешествия и наблюдения обогащали мысль, развивали воображение и речь. Чем больше вопросов воз­никало у детей во время походов и экскурсий, тем ярче проявлялись любознательность и пытливость в классе, когда речь шла о природных явлениях, труде, далеких странах. Наблюдая за эмоциональным состоянием детей после «путешествий» в природу, я с каждым разом все больше убеждался в справедливости древней мудрости: мышление начинается с удивления.

Я стремился к тому, чтобы изумление перед тайнами природы, переживание радости познания служили как бы толчком, пробуждающим и активизирующим детей. В на­шем классе были ученики, которым требовалось много вре­мени для того, чтобы осмыслить содержание даже неслож­ной задачи (Валя, Петрик, Нина). В каждом случае име­лись свои причины, но следствие одно и то же: клетки коры полушарий головного мозга у этих детей находились в каком-то угнетенном состоянии. Ребята были равнодуш­ны к тому, что объяснялось классу.

Как показали наблюдения, процесс мышления у этих детей страдает недостатком, объяснение которого подтвер­ждало вывод о вялости и инертности клеток коры полуша­рий головного мозга. Недостаток заключался вот в чем: ребятам трудно было установить и особенно сохранить в памяти связь между несколькими предметами или явлени­ями. Дается, например, задача о яблоках, корзинках и детях. Пока ребенок думал о яблоках и корзинках, забывал о детях. Напомнили о детях — забыл о яблоках и корзин­ках. И вот мыслительное углубление в причинно-след­ственные связи между предметами и явлениями окружающего мира, маленькие открытия, чувство изумления перед истиной — все это пробуждало у Вали, Петрика и Нины бурную радость. Дети переживали большой духовный подъем. В их глазах загорались огоньки радостного воз­буждения. Исчезало равнодушие, появлялась заинтересо­ванность в предмете изучения. Если удавалось пробудить в сознании ребенка вопрос, в котором заметна яркая эмо­циональная окраска,— в детской головке в это время происходят бурные процессы, как бы вступают в действие дремлющие ранее силы. Я с радостью убеждался, что са­мые сложные в умственном развитии дети все больше про­буждаются: с интересом слушают рассказ, лучше осмысли­вают содержание задач. Конечно, предстояла кропотливая воспитательная работа. Я делился своими наблюдениями с опытными учителями начальных классов, и мы назвали эту работу эмоциональным пробуждением разума.

Я стремился понять, что же происходит с такими деть­ми, как Валя, Петрик, Нина, когда учителю удается вы­звать у них интерес к предмету познания. Читал труды биологов, психологов, педагогов, невропатологов. В трудах известного ученого З. Фрейда я нашел интересные мысли о взаимодействии клеток коры головного мозга и подкор­ковых центров. 3. Фрейд отводит решающую роль в мышлении подкорковым центрам, которые, как доказано мно­гими исследованиями, управляют эмоциональными про­цессами человеческой психики. Ученый сравнивает чувст­ва и разум с лошадью и всадником; по его мнению, путь определяет лошадь (т. е. чувства — подкорковые цент­ры). Она несет, куда хочет, но делает это так хитро, что всаднику кажется, будто управляет лошадью он сам. Итак, по Фрейду, главное не кора, а подкорка.

Отрицая столь категоричное утверждение З. Фрейда, великий русский физиолог И. П. Павлов тоже придавал подкорке очень большое значение. «Главный импульс для деятельности коры идет из подкорки, — писал он. — Если исключить эти эмоции, то кора лишится главного источ­ника силы». Но роль главного регулятора человеческого мышления и поведения И. П. Павлов отводил коре голов­ного мозга (всадник властен и остановить лошадь и свер­нуть в другую сторону).

Наблюдения за умственным трудом детей все больше убеждали меня в том, что эмоциональные импульсы, иду­щие из подкорки в кору (чувство радостной взволнованно­сти, изумления, удивления), как бы пробуждают дремлю­щие клетки коры, активизируют их деятельность. Опыт показывал, что умственное воспитание маленьких детей должно осуществляться путем развития у них потребности к познанию — любознательности, пытливости.

«Путешествия» в природу стали традицией в началь­ных классах. Дети всегда с нетерпением ожидали, когда они пойдут в лес, в поле, к пруду, заранее придумывали игры. Любимыми для ребят стали игры, связанные с пре­одолением трудностей, игры, участниками которых явля­ются сказочные и реальные герои. Я рассказал малышам (во 2 классе) о Робинзоне, и началась увлекательная игра, длившаяся несколько месяцев. После рассказа о Спартаке Дети устроили на высокой горе, рядом с обрывом и глубо­ким ущельем, сказочный лагерь восставших рабов. Ребят настолько увлек рассказ о скифах-скотоводах, охотниках, рыболовах, в седой древности живших в наших краях, что они создавали игры, в которых воспроизводили быт и  труд древних тружеников.

Учение должно быть прочно связано с многогранной игрой умственных и физических сил, чтобы эта игра про­буждала яркие, волнующие чувства, а окружающий мир представал перед детьми как интересная книга, которую хочется прочитать. Кроме «путешествий» в природу и игр, широкий простор для развития умственных и физических сил открывался в физическом труде. Нельзя  представить полноценного, счастливого детства без того, чтобы  трудо­вая деятельность не одухотворялась радостными, волнующими чувствами. Опыт убеждает, что физический труд для   маленького   ребенка — это   не  только приобретение определенных умений и навыков, не только нравственное  воспитание, но и безграничный, удивительно богатый мир мыслей. Этот мир пробуждает нравственные, интеллектуальные, эстетические чувства, без которых невозможно познание мира, а значит, — и учение. Физический труд, че­редующийся с учебой, представляется мне захватывающим путешествием ребенка в мир мечты и творчества. Именно в процессе физического труда формировались важнейшие качества ума моих воспитанников: пытливость,   любознательность, гибкость мысли, яркость воображения.

Умственный труд на, уроках становится желанным, ув­лекательным, развивает и обогащает при условии, если в жизни ребенка есть одухотворенный мыслью физический труд. Уже во 2 классе раз в неделю у нас был час любимого труда, и дети занимались тем делом, которое овладело их мыслями и чувствами. В 3 и 4 классах  было два ежене­дельных часа любимого труда.

Любимый труд... Это не означает, что учитель должен пассивно ждать, когда у ребенка   появится увлечение. В трудовом воспитании, как и вообще во всей воспитательной работе, ничего нельзя предоставлять самотеку. Дети должны быть окружены атмосферой трудового увлечения. Вокруг моих воспитанников трудились подростки, юноши и девушки. Десятками интересных дел были увлечены все школьники. Они выращивали деревья и хлеб, конструировали модели машин: и механизмов, создавали почвенные смеси, ухаживали за животными, строили новую теплицу или мастерскую, монтировали водопровод.

Дух исследования, пытливости и любознательности –– вот что пробуждает у детей интерес к труду. Моим девизом всегда было: труд не конечная цель, а средство достижения ряда многогранных целей воспитательного процесса — общественных, идейных, нравственных, интеллектуальных, творческих, эстетических, эмоциональных.

Учение может стать для детей интересным, увлекатель­ным делом, если оно озаряется ярким светом мысли, чувств, творчества, красоты, игры. Моя забота об успехах в учебе начиналась с заботы о том, как питается и спит ребенок, каково его самочувствие, как он играет, сколько часов в течение дня бывает на свежем воздухе, какую книжку читает и какую сказку слушает, что рисует и как выражает в рисунке свои мысли и чувства, какие чувства пробуждают в его душе музыка природы и музыкальные мело­дии, созданные народом и композиторами, какой любимый труд есть у ребенка, насколько чутко воспринимает радости и невзгоды людей, что он создал для других и какие чув­ства пережил в связи с этим.

Учение становится частицей духовной жизни детей тогда, когда знания неотделимы от активной деятельности. Трудно добиться того, чтобы ребенка увлекли сами по себе таблица умножения или правила вычисления площади прямоугольника. Знания становятся желанным достоянием маленького человека при условии, когда они — средство достижения творческих, трудовых целей. Я стремился к тому, чтобы уже в младшем возрасте физический труд вол­новал детей, открывал возможность проявить сметливость и изобретательность. Одна из важнейших задач школы — научить пользоваться знаниями. Опасность превращения знаний в мертвый багаж зарождается как раз в младших классах, когда по своему характеру умственный труд боль­ше всего связан с приобретением все новых и новых уме­ний и навыков. Если эти умения и навыки только усваи­ваются и не применяются на практике, учение постепенно выходит за сферу духовной жизни ребенка, как бы отде­ляется от его интересов и увлечений. Стремясь предотвра­тить это явление, учитель заботится о том, чтобы каждый ребенок творчески применял свои умения и навыки.

 

[1] См.: В. Л. Рыжов. Молекулярная основа памяти. «Природа».- 1965, № 7, стр. 2.

 

[2] Эти вопросы дети задавали во время путешествий в 1952— 1953 гг.