Перейти к основному содержанию

1 июля 1958 г.

Окрестности Самары были очень живописны. Вдали к северо-востоку красиво вырисовывались на фоне неба Жигулёвские ворота*, недалеко от них был Царёв курган*, приблизительно в 30 вёрстах от Самары, там же было и устье реки Сока. Правобережная гряда гор отклонялась к северо-западу, оставляя место для большого займища. Ближе к горам располагалось с. Рождествено, как раз напротив Самары. Оба берега Волги - Самара и Рождествено, были связаны переправой, которую выполнял пароходик «Ванька», который потом сгорел в результате несчастного случая.

С восточной стороны города были сады, так называемые «Молоканские»*, а далее шла дорога в с. Семейкино, окаймлённая лесом. По берегу Волги вверх тянулись красивые дачи. За рекой Самаркой был полустанок «Кряж» и станция «Липяги», тоже окружённые лесом. И только в южную сторону тянулось ровное степное плоскогорье к станции Безымянке. Такая топография города запомнилась мне ясно и чётко за все годы учения в Духовном училище и Духовной семинарии - за девять лет.

Прошедшие годы учения я вспоминаю со светлой стороны, о чём потом напишу более обстоятельно. Правда изучение древних языков - латинского и греческого - задержали несколько меня, но знание их сохранено мною до сих пор, и даже скажу, любовно сохранено. Сначала я был «приходящим», но потом за хороший успех был принят в общежитие, на «казённый счёт». В общежитии «бурсы» Помяловского типа уже не застал*.

Первоначально в общежитии было непривычно. Новая обстановка, иной распорядок, иной масштаб, количество «общежитников». Ко всему этому нужно присмотреться, постепенно привыкать. Странные были и порядки. После уроков - обед. Отдых, который состоял в играх во дворе - в лапту, в городки. Были гигантские шаги, на которых я сильно однажды ушибся, с тех пор никогда ими не пользовался. Был небольшой сад, в котором я больше читал и готовился к экзаменам. Вечером, часов с 6-7 мы готовили уроки в особом зале. У меня на это уходило мало времени, остальное время или помогал товарищам, или занимался чтением. После ужина - общая молитва, и расходились по спальням. Дортуары (общие спальни) были обширные, я долго не мог привыкнуть к многолюдным спальням и сначала спал беспокойно. Утром нас будили рано. Особенно неприятно было это зимой. Как это ни странно, сахар нам не выдавали весом. Раздавал сахар кусками помощник смотрителя училища, Григорий Васильевич Кесарев, который устраивал из этого чуть ли не развлечение. Каждого подходящего ученика он спрашивал какую-либо глагольную форму от греческого глагола - жибеою «воспитываю». Ответивший верно получал солидный кусок колотого сахару, брал кусок белого калача, и шёл в столовую пить чай. Не ответивший получал маленький кусочек сахару. Это была странная и нелепая забава старика, которая в достаточной мере раздражала учеников. И ещё были странные забавы у старика. Раздавая бельё новым ученикам, он иногда со всею серьёзностью давал большому по росту - бельё малого размера и наоборот. Обменивал ли он потом - не помню.

Когда кончилось первое полугодие, перед отъездом на каникулы, нам выдали на руки табели успехов. И вот помню, как сейчас, когда перед классом он давал мне мой табель, сказал: «Нынешний год - всех Свечников побьёт». Любопытный был Г.В. Кесарев. Старик, холостяк. Жил в особой квартирке при общежитии. Никогда я не видел. Чтобы он выходил или выезжал в город. Души был очень добрый и перед смотрителем часто защищал провинившихся учеников. Добрым словом я помяну его.

Был у меня в классе особенно любимый товарищ - Серёжа Вершинский, с которым мы прошли на редкость дружно весь учебный путь и в духовном училище, и в семинарии, и в Академии. Серёжа был на редкость милый мальчик, отзывчивой души на всё прекрасное. Имел ясный ум, чуткое сердце. Очень хорошо учился. За все годы ученья между нами всегда сохранялись взаимные товарищеские отношения, светлые, ничем не омрачённые. Очень, очень редко на жизненном пути можно встретить человека такой прекрасной, кристальной души - как Сергей Михайлович Вершинский.