30 ноября 1959 года.
Лето 1920 года было очень жаркое. Дождей почти не было. Стояла засуха, во всём Поволжье был неурожай. Это обернулось страшным голодом во многих местах России, особенно в Поволжье, в 1921 году. В августе в Москве открывалась Всероссийская конференция по школьному образованию. Камышинский отдел послал на эту конференцию меня. С заведующим отделом мы договорились, что я по окончании конференции проеду на свое прежнее «пепелище» в Петроград, проведать, что, и как сохранилось из нашего имущества на моей квартире Невский 168.*
В пути я встретился с заведующим школьным подотделом города Аткарска, Ивановским, который направлялся на ту же конференцию. В Москве на время конференции все члены из провинции пользовались общежитием и столовой от Наркомпроса. Конференция была многолюдной, ведь строилась новая система народного образования. Перед Всероссийской конференцией были предварительно проведены конференции на местах. Весной 1920 года была такая конференция и у нас в Камышине. Работники Уотнароба выступали с докладами от своих подотделов. Мне пришлось здесь первый раз публично выступать с докладом, пропагандировать идеи дошкольного образования.
По окончании Московской конференции я с тревожным настроением поехал в Петроград, навестить город милых, незабываемых воспоминаний. Что-то я там увижу и найду после нашего длительного отсутствия? И опять один. Приехал в свою прежнюю квартиру, там были мне малознакомые люди. П. В. Солтицкого, моего сотоварища не было, он выехал, занял дачу и занялся огородом. Имущество ещё было в общем цело. Я думал пробыть в Петрограде с неделю, познакомиться с постановкой дошкольного воспитания, посетить несколько лучших детских садов, приобрести литературу и пособия. По сохранившимся листочкам эти визиты по детским садам я сделал 29-31 августа 1920 г.
За это время пребывания в Петрограде, я постарался побыть в некоторых дорогих и памятных местах, где мы с милой Раичкой учились и жили. Было и грустно и тяжёло, всё это ушло безвозвратно, но ведь и грусть о прекрасном прошлом приятно и дорога...
Но потом я стал чувствовать какую-то физическую усталость, слабость, может быть, это было, как я думал, от недостаточного питания. Однажды я шел, нёс пособия, устал, сел отдохнуть на связку книг. Ко мне подошел военный, узнал меня, это был мой прежний ученик по семинарии Галанин.
Решил поскорее выехать домой, к семье. Зашел проститься в семью дяди Раички, Аполлона Казанского*. Они увидели меня и сказали: «Вы, Вениамин Димитриевич, больны, на Вас в лица нет». смерил я температуру оказалось 39,6 °. Меня не пустили. Остался у них и слег. Раичке послал телеграмму, извещал, чтобы не напугать, что хозяйственные хлопоты меня задерживают. Пригласили знакомую дяди женщину-врача. И как будто опытную, она установила у меня малярию. Очевидно потому, что я приехал с Волги. А я расхворался не на шутку. Время потянулось, неделя за неделей. Врач лечила меня хинином, который сама и приносила, я за всё ей платил. Раичка слала телеграмму за телеграммой, почему я не возвращаюсь, а её еще и Камышинский отдел запрашивал, где я. Аполлон Андреевич советовал мне вызвать Раичку, я не соглашался, дорога трудная, вместо одного больного могут быть два, и в Котовой останется один ребенок с няней. Я продолжал отписываться телеграммами. А время шло. Врач, выслушивая меня, стала недоумевать, почему стало плохо работать сердце. Пригласила консультанта, профессора Рейди. Оказалось, что у меня был тиф, а врач лечила меня хинином, давала мне 3 раза в день по 0,5 грамма в течение 5 недель, чем и испортила мне сердце, и я почти окончательно оглох.