16. Итак, счисление и геометрию и все подготовительные науки, которые надо преподавать до диалектики, следует предлагать детям, но способ преподавания не должен быть насильственным.
— Почему?
— Потому, что ни одну науку свободный человек не должен изучать, как раб. Телесные упражнения, выполняемые даже против воли, нисколько не вредят телу, в душе же никакая насильственная наука не остается прочно.
— Правда.
— Поэтому не насильственно преподавай, милейший, детям науки, а посредством игры; тогда ты лучше увидишь, кто к чему склонен.
— То, что ты говоришь, довольно убедительно.
— Ты ведь помнишь, мы говорили, что детей надо водить и на войну, на конях, в качестве зрителей, а если не представляется опасности, то подводить близко и давать им отведать крови, как щенкам.
— Помню.
— И каждый, кто во всех этих трудах, науках и опасностях окажется впереди других, должен быть выделен.
— В каком возрасте?
— Когда они освободятся от необходимых гимнастических упражнений, так как в это время — длится ли оно два или три года — они не в со-стоянии заниматься ничем другим; утомление и сон враждебны учению; но в то же время и это немаловажное испытание, каким кто окажется в гимнастических упражнениях.
— Конечно.
— А после этого избранные из двадцатилетних получат большие почести, чем другие, и науки, преподававшиеся детям без системы, для них должны быть систематизированы, чтобы они могли обозреть их взаимное родство и природу сущего.
— Да, только такое учение будет прочно у всякого, кто его усвоит.
— И кроме того, это лучшее испытание, диалектик ли данный человек по природе или нет. Тот, кто в состоянии так обозреть науки с одной точки зрения,— диалектик, кто не в состоянии,— недиалектик.
— Я согласен с тобой.
— Тебе придется, сказал я, следить, кто из них окажется способным к этому, а также стойким в научных занятиях, стойким на войне и во всем, предписанном законами; таких ты должен будешь после тридцати лет выделить из избранных и дать им еще большие почести; ты должен будешь, испытывая их посредством диалектики, смотреть, кто из них способен, отрешившись от зрения и других чувств, в союзе с истиной обратиться к самому бытию. Здесь, мой друг, необходима большая осторожность.
— Почему же?
— Разве ты не замечаешь, какая большая беда постигла нынешнюю диалектику?
— Какая?
— Что диалектики полны беззакония?
— Лаже очень.
— Ты считаешь, что с ними происходит что-то непонятное, и не оправдываешь их?
— Почему же их оправдывать?
— Если бы, например, какой-нибудь подкидыш был воспитан в бога-том и знатном доме среди многочисленных льстецов и, выросши, узнал бы, что он не происходит от тех, которые называют себя его родителями, а своих настоящих родителей не нашел бы, можешь ты себе представить, как бы он относился к льстецам и к приемным родителям, пока не знал об обмане и после того, как узнал бы? Или ты хочешь слышать, как я себе это представляю?
— Хочу.