ШКОЛА РАДОСТИ

Сегодня уже не часто встретишь человека, который не думал, не мечтал бы об идеальной школе. Грезят о ней дети и родители, спорят учителя. Размышляют о ней и учёные-педагоги, но почему-то видится она им как отвлечённо-отдалённое чудо будущего. А школы нового типа у нас – слава их творцам! – уже сегодня живут и здравствуют. Такие школы мы можем видеть, бывать в них. Их опыт давно уже, как новое горючее, накапливается в двигателях народного образования. Необычная и непростая жизнь этих школ притягивает к себе всё новые учительские делегации из ближних и дальних краёв. Довелось почти в каждой из них побывать и мне. Побывать, пожить, всмотреться...

Любопытно: в них масса удивительного, но ты ничему не удивляешься. Ты только день ото дня наполняешься каким-то необычным чувством, осветляющим душу, и тебе кажется, что так здесь всегда и было, потому что иначе просто не должно быть, лишь изредка в это обманчивое чувство вмешивается строгий внутренний контролёр, ты спохватываешься и начина-ешь оценивать всё сделанное здесь и думать о том, что это редкое и огромное наше богатство, наш золотой фонд,

[7]

созданный не просто стараниями, а страстным творческим поиском и долголетним трудом прекрасных, талантливейших людей, великанов духа.

Вот о такой школе мой рассказ – о славной школе села Халдана, что растянуло свои зелёные улицы в долине реки Куры, в Азербайджане, в трёхстах с лишним километрах от Баку. Мне много писали о ней, и я года два всё выбирал и не мог выбрать время туда съездить, наконец, дал телеграмму и выехал.

В дороге я составил целый список вопросов к учителям, к директору школы Загиду Гамиловичу Шоюбову. Один из них представлялся мне, что называется, ключевым: «Какая нужда заставила коллектив изменить весь облик школы?»

В Халдане мне на это ответили: – По-старому мы уже жить не могли.

Я слушал и убеждался, что положение в самом деле становилось критическим. Год от года всё острее чувствовалось, что у ребят пропадает желание учиться. В средних и старших классах мало кто брался за учебники, и даже способные ребята спокойно «схватывали» двойки, целыми ватагами убегали с уроков, на занятиях пускали бумажные самолётики, вырезали на партах имена и рожицы и с тоской заявляли, что они не хотят ходить в школу. За один только год из 600 человек 35 бросили учёбу. Дома лучше. Там все блага и никаких забот. У иных есть и автомашины... Учителя ходили недовольные собой и друг другом.

Это было в начале 60-х годов,

В роно и в Минпросе республики при упоминании о Халданской средней, как от зубной боли, морщились и мотали головами.

[8]

Что с ней делать? Не раз обсуждали её и в районе, и даже на коллегии министерства. Никакие «потребовать» и «обязать» делу не помогали. Тогдашний директор только расстраивался. Ему казалось, что он работает не хуже других и делает всё, что требовалось. Проводит родительские собрания и педсоветы, посещает, хотя и не часто, уроки, вызывает к себе пап и мам, классных руководителей, нерадивых учеников... Но ответить, почему дела в школе идут всё хуже, откуда берётся это повет-рие нарастающей ребячьей неприязни к учёбе, он не мог. Ки-вал на время. Есть люди, которые научились таким образом отменять все вопросы и ответы. Родителям он каждый раз го-ворил одни и те же прописные истины, не понимая толком, какие перемены переживает семья. Он мог видеть, что с ростом занятости людей в общественном производстве, с ростом их благосостояния и социального обеспечения ослабевают внутрисемейные зависимости, влияния и связи, сужается сфера внутрисемейного труда и трудового воспитания, – мог видеть, но никак не брал это в расчёт. В делах своих он руководствовался лишь готовыми указаниями.

Но он сделал один очень разумный шаг. Когда за большие упущения в работе ему был объявлен выговор, он решил больше не испытывать судьбу и предложил избрать директором школы инициативного, деятельного и талантливого педагога, учителя математики Загида Гамиловича Шоюбова. Вот тут он не ошибся, хотя никогда в жизни не говорил, что у руководства школами должны стоять именно такие – творчески мыслящие, смелые, активные – люди.

Шоюбову было тогда 40 лет, он имел 16-летний стаж учительской работы и хорошо видел школьные беды.

[9]

Он принимал их, что называется, близко к сердцу, старался понять, откуда они идут, и давно уже говорил в коллективе о том, что такая школа, какая она есть, избавиться от них не сможет.

Почему она так мало влечёт, почему не захватывает всю душу ребёнка – она, светоч разума, великая кузница знаний, дающих огромные силы человеку? Почему дети нашей эры, как выразилась Мариэтта Шагинян, «не ощущают школу как среду для своего роста?» Почему это ощущение, повторяем мы вслед за мудрой писательницей, приходит только к людям пожившим? К самой Мариэтте Сергеевне по её словам, оно пришло лишь в 45 лет. И вместе с тем почему у Макаренко, а до того у Роберта Оуэна, питомцы которых одновременно осваивали науку и труд, было совсем иначе? Дети росли в постоянном производительном труде и жадно тянулись к знаниям Загадка? Для Шоюбова – нет. Он вырос в крестьянской трудовой семье, сам много работал и много учился. Он хорошо знал: когда учение идёт не рядом с жизненной практикой и её главным генератором – производительным трудом, а намного отрывается от них, тяга к знаниям хиреет в душах учеников. Та! было всегда, сколько существует старая, нетрудовая школа. Потому и живучи в ней шпаргалки, подсказки и зубрёжка. Из этого ведь и исходили Маркс и Ленин, выдвигая новый принцип образования – принцип соединения учёбы с трудом, да ещё прибавляли к этим двум слагаемым третье – физические упражнения. Старые учёные жмут плечами зачем? Так ли уж это важно для образования – гимнастика?

А Шоюбов наблюдал за детьми и видел: она укрепляет не только тело, но и психику ребёнка. Игры, физические упражнения,

[10]

как и ранний труд, – это первое, что пробуждает в нём стремление к развитию, к умению, вырабатывает привычку учиться, дисциплинирует, вызывает желание подражать лучшим, следить за своими недостатками и освобождаться от них. Здесь все добрые цели ему понятны и желанны, и в движении к ним крепнет его характер. Тот, кто пошёл по этой дороге, будет бороться со своей безрукостью, ленью, безволием и слабостью. Шоюбов верил, что никакая другая сила не даёт человеку такого толчка к совершенствованию, как постоянные физические тренировки, и с досадой смотрел на школьные уроки физкультуры. Подвигались ребятишки, помахали руками, и выстраивается в классном журнале высокая колонка пятёрок и четвёрок. Полное благополучие!

А у ребят хирели мускулы.

Что такое для них эта старая школа? Десять лет каменного сидения за партами. Опрос, объяснение, задание на дом...

Что тут есть, чтобы растущий человек всегда чувствовал своё развитие и испытывал радость от него? Ребёнку развернуться негде! Вся его жизнь практически загнана в классную комнату. Нет в сущности никакой базы для его трудовой, физической закалки, для всестороннего развития и воспитания. Всё делается на примитивной, кустарной основе. И мы ещё удивляемся: бегут от школы! Как же мы не понимаем, что сегодня, как воздух, нужна школе хорошо развитая, мощная воспитательная база!..

Вот с неё ты и начни. Ты сделай так, чтобы утром ребёнок проснулся и обрадовался, что его ждёт школа, и чтобы вечером ему не хотелось расставаться с ней.

[11]

Шоюбов хмуро смотрел на то, что окружало эту старую школу. От реки к ней подступал задичавший солончаковый пустырь, весь в канавах и буграх, как в нарывах, заросших рыжим колючим бурьяном, – царство пронырливых ящериц и змей. Этот заброшенный массив земли, навевающий тоску, тоже что-то убивал в детях.

Шоюбов смотрел, задумавшись, а в воображении вставал дышавший прохладой плавательный бассейн. Где он видел такой? В кино? Ласковая вода, четыре дорожки и чётко разлинованные бортики... Палит немилосердная азербайджанская жара, а дети, загорелые, мускулистые, даже не замечают её. Они стремглав бросаются в воду и, резко взмахивая руками, плывут наперегонки.

Это будет их собственный, школьный бассейн! Не хуже, чем в большом городе. Разве они станут убегать отсюда?

А перед глазами уже зеленели прохладные аллеи, раскатывался гладкий ковёр стадиона, там сотни ребят в белых майках, а дальше – плантации, тенистый садовый массив, маленькие аккуратные фермы...

Он заходил в учительскую, крепкий, несуетливый, говорил учителям:

– Дорогие мои, давайте помечтаем, давайте помечтаем о том, какой должна быть наша школа завтра...

Свои мечты он излагал последовательно, ступень за ступенью, как продуманный план. В них рисовалась необычная школа, выстраивался ещё никем виданный учебно-трудовой и спортивный комплекс – детский городок науки, труда и здоровья.

Это казалось фантастикой. Посыпались запальчивые вопросы:

[12]

– Кто будет строить? Где брать средства? Кто даст мате-риалы?

Пожилая болезненная учительница, отводя глаза, сказала, обращаясь почтительно, как принято у азербайджанцев обращаться к педагогу – с добавлением к имени слова «муэллим» (учитель):

– Загид-муэллим! Богата, но безмерно тяжела та программа, которую вы предлагаете. Сколько работы детям!.. Они этого не выдержат. Вся школа разбежится!

Шоюбов смотрел на людей, ему близких, на старого биолога, который учил его в этой школе и по-отечески относился к нему. Что скажет он? Он-то понимает? Но старый биолог произнёс холодно и отчуждённо:

–             Я очень сожалею, но это... то, что планирует директор, это совершенно невыполнимо, это нереально. Всё это, действительно, может плохо кончиться. Детям придётся работать чуть ли не каждый день! Когда же им учиться? Вы знаете, какой бунт поднимут родители?

Шоюбов не обиделся. Он никого не торопил соглашаться с ним, понимая: словами не убедить. Он видел, что большинство с интересом встретили его замыслы, и только сказал:

–             Всё это, конечно, очень нелёгкие дела. Но без серьёзной перестройки мы ничего хорошего не добьёмся. Будем пробовать.

Наступление на пустырь он начал издалека. Поехал в Евлах – в райком партии, в райисполком, поехал к соседям-строителям, говорил, как с родными братьями:

–             Пусть у нас будет красивый школьный городок, а в нём красивый спортивный комплекс.

[13]

Детям нужны постоянные тренировки.

Его спросили, какая помощь нужна. Он ответил

– Прошу немного: один бульдозер. Лучше – два. Разровнять пустырь. Остальное мы сделаем сами

А в школе объявил всеобщий сбор. Шестьсот пар чёрных как смоль ребячьих глаз смотрели на него ожидающе. Его речь была краткой:

– Я хочу, чтобы у нас с вами была очень хорошая школа. И чтобы у неё была своя спортивная база. База здоровья и физической красоты. Чтобы все вы росли хорошими спортсмена-ми – сильными стройными, ловкими!

Чёрные глаза вспыхнули звёздами. И он назначил воскресник.

Каким он будет, этот городок, в деталях Шоюбов ещё не представлял и сам. Он хорошо знал крестьянский труд, был способным математиком-учителем, но со спортивными сооружениями знаком был мало. Какие делать? Сколько? Из чего?

Раздобыл спортивные брошюры, журналы, нашёл рисунки и схемы. Ага! Вот длинные-предлинные параллельные брусья, сваренные из металлических труб. Как просто и хорошо придумано! Можно заниматься сразу целой группе ребят. Такие и сделаем! А это что? Горбатые лестницы, лежащие на опорах, как мостики над головой. Подпрыгни, схватись за планку и «шагай», перехватывая руками. Так цепочкой может «шагать» и «бежать» целый класс. Рукоходы? Великолепно! Никто не стоит, не скучает, не ждёт своей очереди. Спортивный конвейер. Все в движении. Очень хорошо! Здесь всё должно быть рассчитано на массовые тренировки. Таких воздушных лестниц можно сделать несколько:

[14]

одну пониже – для маленьких, одну повыше, одну ещё выше, – пожалуйста, на все роста. Что ещё нужно? Конечно, футбольное поле, гимнастические кольца, турники, беговые дорожки, игровые площадки. Как всё это лучше расположить?

Сидел новый директор и чертил генеральный план спортивного комплекса. Чертил и думал, как изменит этот комплекс ребят, но и не подозревал, что вот так приближает день, когда его деревенская школа станет первой в республике на спортивных состязаниях «Старты надежд» и будет представлять Азербайджан на всесоюзных соревнованиях.

Потом над дремавшим пустырём раскатился гремучий рёв моторов. С захлёбывающимся рокотом и лязгом бульдозеры сдвигали бугры с бурьяном, обрушивая их в ямы и тесня от школы пресмыкающихся обитателей пустыря. Ребята сбегались со всех улиц, по-южному бурно жестикулируя, смотрели, как стирается с лица земли её вековое уродство и рождается ровное поле. В торопливой, по-птичьи звонкой разноголосице то тут, то там взлетало новое, энергичное, бодрящее слово «спортбаза».

Двадцать лет миновало с тех пор. Уже давно обжито зелёное поле стадиона, оборудованное всеми мыслимыми сооружениями, уже по всем четырём сторонам его высокими стена-ми поднялись строгие ряды тополей и чинар. И 20 выпусков парней и девушек, по-спортивному собранных, подтянутых, вышло в большую жизнь. А школа всё помнит те первые недели и месяцы. Помнит, как к точно назначенному часу с лопатами на плечах приходили ребята, девочки и учителя на воскресники, как работал лопатой сам Загид Гамилович, как ездили на машинах за дёрном и дерновыми пластинами, словно паркетом, облицовывали всё

[15]

поле – все пять тысяч квадратных метров площади. И как потом поднимали дёрн и подсыпали землю в те незаметные низинки, где после дождя образовывались лужи. Делали поле ровным, как стол, с упругой и шелковистой, как мех, травой: упал, встал – чистый! Помнит и горькие дни, когда чадолюбивые родители в самом деле подняли настоящий бунт против ребячьего труда, а ретивый районный хозяйственник распорядился отобрать у школы расчищенный участок. Казалось, все ополчились против нового директора. Сердобольные папы и мамы писали в анонимках, что «детям не дают нормально учиться, их задавили работой», что «им этот труд абсолютно не нужен» и что «директор придумал всё это, чтобы выслужиться перед начальством».

А оно, начальство просвещенческое, само выражало активное недовольство «заскоками» халданского директора, гневаясь на него за все эти новации. И он должен был объясняться, всем доказывать, что делает он дело нужное, и добиваться, чтобы школе вернули её участок. Порой и в учительских глазах читал он сомнения: «Может быть, и в самом деле напрасна эта затея с созданием учебно-воспитательных объектов? Может быть, не дадут они и малой доли того, что от них ожидают?»

* * *

Шоюбов отбивался и разворачивал свою программу даль-ше.

Почти два года ребята с помощью взрослых строили и прихорашивали свой стадион. Открытие его было проведено как торжественный праздник всего села. Пришли папы и мамы, пришли седые аксакалы,

[16]

приехали почётные гости из Евлаха и Баку. Отмечали ударников, и звонко раздавались ребячьи слова о том, что это их первая большая победа в жизни.

Теперь – бассейн. Ученики уже мечтали о нём. Когда на киноэкране появлялся вдруг плавательный бассейн, по залу прокатывалась волна восторга: «Красота-а!..»

Нужен был проект. Шоюбов написал запрос в Министерство просвещения республики. Должно быть, ему казалось, что в министерстве сидят такие же хлопотуны-новаторы, как он. Ответ пришёл без малейшей задержки. Его можно было прочитать так: «Наивный человек! Разве вы не знаете, что мы бас-сейнами не занимаемся, это не по нашей части. Обращайтесь в комитет по делам физкультуры и спорта».

Сел Шоюбов и составил послание в комитет. Но оказалось, что и у этого учреждения не болит голова от забот такого рода: «Обращайтесь в Москву, в проектный институт». Проектный ответил со всем радушием: «Сейчас не можем, обратитесь через годик».

Терять целый год? Порылся Шоюбов в журналах, посмотрел бассейн в натуре, решил, что не боги горшки обжигают, не аллах его знает, какая мудрёная штука, этот бассейн, и составил проект – сам. Дёшево и быстро! И красиво к тому же. Всего и премудростей-то – длина, ширина да глубина: 25 на 10 метров и вглубь до двух двадцати. А вот построить...

Где брать цемент, арматуру, вибратор, битум для гидроизоляции, из чего делать опалубку?

Теперь вспоминает об этом Загид Гамилович и, зажмурившись, крутит густо седеющей головой...

[17]

В глазах темнело от забот! Но опять вошли в положение соседи-строители. Школа помогла им в их делах, они помогли школе. Понятное дело: предстоял большой объём ручных работ. Но ведь и 400 пар ученических рабочих рук – это тоже не пустяк! Снова начались общешкольные воскресники.

Конечно, частыми воскресниками можно измотать детей. Но во-первых, зачем одни и те же классы выводить на воскресники каждую неделю, когда вполне можно чередовать вы-ходы? Тем более что у всех есть и другие работы. А во-вторых, многое решается тем, как дело организовано.

Шоюбов мне объяснил:

– Мне не нравится, как проводят воскресники на некоторых предприятиях. Понимаете, люди приходят с пустыми руками, толком не знают, где и что им делать. Это не воскресник, это безобразие. А мы за месяц до выхода разрабатываем план воскресника. Определяем, что должно быть сделано, выделяем участки для каждого класса, прикидываем, какой инструмент будет нужен. Потом классный руководитель идёт на место, обдумывает, кого куда поставить, сколько надо будет лопат, вёдер и всего прочего. Вся работа, весь её ход и задача каждого участника ясны заранее. Ребята приходят, и каждый сразу берётся за своё дело. У нас не бывает поэтому воскресников длинных. Два, два с половиной часа – и конец! В десять собрались – в двенадцать уже всё сделано. И не утомительно, и приятно! Песни поём!

Ребята работали на котловане, на опалубке, на сборе камней. Им объяснили, что самое дефицитное здесь – цемент, но его не обязательно расходовать много, лучше добавлять в раствор крепкие камни. Ребята вспомнили: таких много на реке – чёрные

[18]

кремнистые. Начали их собирать. Больше 20 машин привезли!

Красивый и прочный получился бассейн! Открытие его приурочили к столетию со дня рождения В. И. Ленина. Был снова праздник. Когда говорили речи, отмечали ребячьи старания, юные строители гордо приосанивались и становились строже. Внимательный взгляд мог заметить, что это уже немножечко другие дети, не те, кому ещё недавно в школе было всё безразлично. Эти смотрели как-то взрослее. Мальчики-третьеклассники подбежали к учительнице, пропищали:

– А нас научат плавать?

Совсем не пустяковый вопрос! Живущие у горных стреми-тельных рек обычно плавать не умеют.

Не враз все в Халдане поняли, какие перемены, какие перевороты в каждодневной жизни ребят означает спортбаза. Ну, появились кружки и секции, появились общественные тренеры. Ну, стали ребята туда ходить – игры там у них, тренировки. И что из этого?

Но сюда теперь в свободный час тянуло каждого. Тренировки шли ежедневно! Каждый школяр вдруг понял, что может научиться тут и плавать, и, как настоящие гимнасты, работать на кольцах, на брусьях, на турнике, и владеть мячом, и разными спортивными приёмами и... самим собой, своим телом и волей. Научиться!

Пожалуй, потому и любил приходить сюда директор. Шёл с учителями к бассейну, говорил:

– Я плавать не умею, но, когда дети купаются, люблю смотреть. Я получаю бо-ольшое удовольствие! – он простодушно фыркал. – Пф-ва! Ха-ра-шо! Очень люблю!

[19]

Шёл к стадиону – объяснял:

– Для меня это как театр. Здесь мне даже интереснее, чем в театре!

На скамейках для зрителей выбирал местечко поудобнее, чтобы солнце не било в глаза, и начинал по-своему «болеть».

Вот девочки отрабатывают упражнения на брусьях – ловкие, гибкие. Ну, смотрите, какая грация, какая чёткость движений! Девочки определённо подражают своим кумирам – гимнасткам, которых иногда показывают на голубых экранах. Ах, жаль их мамы не видят! Всегда вам некогда, мамы! Полюбовались бы вы!

А вот парень на беговой дорожке. Бежит с другом – хорошим спортсменом. Третий круг идёт. Недостаток в себе большой обнаружил – «мелко дыхание», мал объём лёгких. Разрабатывает. Молодец ты, дорогой! Ты ведь не только лёгкие и не только ноги развиваешь – ты тренируешь волю, это тебе ой как нужно! Вышел ты первый раз с лопатой на строительство стадиона – какой ты был? Ты сказал: «Не хочется работать». А на уроках классной руководительнице говорил: «Нет у меня усидчивости – ну что я могу сделать? Такой родился». А вот теперь ты рождаешься второй раз!

А это ватага «трудных». Первыми убегали с уроков, непоседы. Вот они с футбольным мячом. За весну по две пары кроссовок истрепали. Зато на уроках теперь сидят как на именинах. Взрослыми становятся. Но ай как не хватает им ещё настоящей жажды знаний! На тройку ответят – и довольны.

Приходит день, учителя подсаживаются рядом – математик Самедов, школьный парторг географ Гамидов.

[20]

– Есть идея, Загид-муэллим, как украсить наш стадион. Точнее, как подключить его к учению.

Объяснили: стены хоккейных коробок на больших соревнованиях украшают рекламой. Известно: реклама – двигатель торговли, а школьный стадион точно так же может быть двигателем знаний...

Вскоре один из откосов стадиона превратился в маленькое географическое чудо. Там был сотворён весь лик Земли в миниатюре – весь, как он есть: со снежными вершинами гор, с крутыми и пологими берегами материков, с океанами, лесами и реками. Из цемента были вылеплены и раскрашены четыре большие рельефные карты: два полушария, физический вид СССР и Азербайджана. Не надо напрягать воображение, смотри, и ты увидишь всю страну, словно пролетая над ней. Плещутся синеватые океанские волны у берегов Камчатки, высоким конусом поднялась над горными складками полуострова Ключевская сопка с кратером на заснеженной вершине. По склонам горных кряжей, по низинам, изрезанным реками, разлеглась тайга. Длинной скалистой грядой вытянулся от загромождённого льдами океана до казахских степей – Урал...

Начинается учебный год, и ребята гроздьями собираются у этих панорам; один перед одним «путешествуют» глазами, читая вслух названия «посещённых» мест:

–             Алтай... Эверест... Астрахань... Везувий...

И мир становится знакомым, как родное село.

А у края стадиона, весёлые, стоят учителя. Наблюдают, улыбаются. Перемены...

В последние годы они видели: многих ребят изменила стройка, иным становилось и их поведение уроках, отношение к школе.

[21]

Школа, в которую ходили через силу, вдруг повлекла к себе. Это радовало, об этом долго не утихали оживлённые разговоры в учительской. И всё-таки большого перелома ещё не было. Ответил на тройку – и доволен. Болезнь равнодушия к знаниям не прошла. Возможно, миновал лишь кризис.

– А может быть, – сказала в учительской пожилая преподавательница, – это вообще недостижимо – с помощью труда и физкультуры повысить интерес к знаниям? Один учёный говорил, что труд не панацея от всех бед...

Ей почему-то не ответили...

* * *

Для Шоюбова не было вопроса в том, как идти дальше.

Для себя трудовое направление в жизни он принял с детства. Там был у него всякий труд: и нудный, и изнурительный, когда мучила жара, болели руки и плечи... С третьего класса Загид работал на хлопковом поле, помогал отцу в его чабанском беспокойном деле, выхаживал цыплят, управлялся по хозяйству, по дому. Школьные трудности в сравнений с настоящими казались пустяковыми. В работе он привыкал быть терпеливым, выносливым. И чем глубже вникал в дела, в заботы, тем лучше видел, где что не сделано и ждёт чьих-то рук и разума – не твоих ли?

Он ходил в школу, но знания получал и в работе. И то, что узнавал он «руками», делало его уверенным, всегда готовым к поступку, к действию, будило чувство хозяина окружающего мира, а то, что открывалось на уроках и в книгах, помогало понять этот

[22]

мир, его тайны и возвышало разум.

Одно сливалось с другим. Сейчас это легко оценить: так и было нужно. Он быстро формировался.

Что такое деревенский парнишка шестнадцати с половиной лет? В июне сорок первого он окончил десятилетку и пошёл... учителем. В начальную школу... Но... война. О школе, о работе с ребятами думал и на фронте, и в госпитале, и потом в колхозе, где после войны так нужны были его сильные руки. Оказывалось: детям все дела с ним были интересны. Такой сложился человек. Таким он прошёл и через педучилище, таким вышел и из пединститута.

Теперь говорит среди учителей:

– Пусть наши питомцы станут лучше нас!

Где-то далеко, в столице, учёные спорили о школе, раздавались голоса, что труд – это большая помеха учёбе, «негодная затея», а он соединял учение с трудом и спортом и видел плоды обнадёживающие. За годы строительства спортивной базы труд стал нормой даже для тех ребят, кто считал его малоприятным излишеством. Но этот труд, рассчитанный лишь на выполнение одного, пусть и большого, замысла, воспринимался многими как мероприятие, временная обязанность. И хотя он тоже оказывал определённое воспитательное действие, приобщая всех к трудовой коллективной жизни, глубокого следа в душе он оставить не мог. В этом, кстати, беда всех сезонных трудовых объединений ребят – и «свекольных», и «капустных», и прочих.

Глубокий след... Шоюбов убеждался, что для этого нужно строить дело на принципах макаренковских – ставить труд на стационарную, системную основу. Для этого рядом со спортивной должна встать педагогически сильная и высокорентабельная

[23]

трудовая база, способная не просто обеспечивать меньшую или большую терпимость к труду, но развивать потребность и любовь к нему, а через него – и осознанную тягу к наукам. Нужно иметь школьное производство. Вопрос перед Шоюбовым стоял только один: какое, что производить?

У школ в таких случаях требований – целый букет. Надо, чтобы это производство было не слишком тяжело организовывать, чтобы оно давало полноценное трудовое воспитание, было сподручным, посильным и здоровым для ребят, не очень сложным технологически, не требующим дефицитных матери-алов, а сверх того, способствовало эстетическому и гражданскому воспитанию и было достаточно прибыльным – для хорошей работы с детьми не помешают и тысячи, и миллионы!

Практически такая база уже создавалась. На краю окультуренного бывшего пустыря, около стадиона и плавательного бассейна, заложили питомник-розарий и питомник по выращиванию саженцев тополей и чинар, тут же – и большой гранатовый сад на 800 деревьев.

Почему розы и почему саженцы?

Они пришлись школе «ко двору» как нельзя лучше. Во-первых, это очень вдохновляющее дело по своей значимости – озеленение и украшение земли. Для Азербайджана, особенно для его голой степной зоны, самой горячей, самой знойной, где каждое деревце – и отрада, и прохлада, и сохранение водоёмов, зелёное строительство долгие годы будет делом в ряду важнейших. Нужны питомники. Они есть в лесхозах, но там не хватает рабочих рук, и эти хозяйства не покрывают даже малой доли спроса на саженцы. А во-вторых, их производство не так уж

[24]

сложно, его можно организовать в любой школе буквально за копейки в кармане и в первый же год получить большие доходы.

Шоюбов – хозяйственник сообразительный, сориентировался быстро. Что нужно? Пара пустяков: грядки плюс черенки. Черенки – это прутики чуть длиннее карандаша. Каждый школьник в Халдане может нарезать около дома сколько угодно. В феврале сажают, растят, в октябре выкапывают саженцы – почти двухметровые деревца с корнями. Трудно? Не очень. А красота перспективы какая! Самое пионерское дело! Хлопот – да, хлопот много. Копать грядки, удобрять, поливать черенки, чтобы пустили они корни, рыхлить, опять поливать, полоть... Забота о том, чтобы не засохли, не зачахли – выросли. Труд-забота! Но он-то и воспитывает любовь к живому делу – трудолюбие. Влияет ли оно на отношение ребёнка к наукам? Тут нет вопроса. Не нужны знания только для праздной жизни. В трудовой – их чем больше, тем лучше. Надо, чтобы это детям впиталось в кровь.

Мысль останавливалась на том, как он соберёт родителей, ребят. Он скажет им... Ах, как это дорого, зажечь их в самом начале, зажечь этим «зелёным огнём»!..

И рисовалась заманчивая картина того, как разбогатеет школа. Было даже странно, что до сих пор об этом здесь никто не думал. Как мы боимся испортить детей трудовым рублём, разговорами об оплате труда! Ещё вырастут стяжателями, корыстолюбцами! А ведь знаем, видим, что стяжатели, фарцовщики, дельцы появляются совсем на иной почве!..

Каких-то восемь трудовых месяцев, и школа перестанет жить в нужде. За саженец тополя лесхозы платят очень дорого –

[25]

40 копеек. Четыреста рублей за тысячу. Сколько саженцев можно дать за сезон? Пусть пока 50–60 тысяч. Да несколько тысяч роз… Солидные суммы! Можно построить не один плавательный бассейн! Можно утопить в зелени всю территорию школы.

Горячая деловая дума его уносилась на многие годы вперёд. Там виделась богатая база сельскохозяйственного труда, там вставало и новое здание школы, кабинеты с новейшим оборудованием, киноаппараты и телевизоры, шкафы, полные ценнейших приборов и пособий. Насколько легче станет учиться учить!.. И кроме всего этого останутся ещё многие тысячи рублей свободных денег на бесчисленные педагогические нужды.

Фантастично? Похоже. Можно было ожидать, что кто-то из учителей сделает большие глаза и испуганно замашет руками. Но нет, идею приняли без возражений. С явной не-терпимостью возразил только один человек в стране. По поводу таких планов он позже написал в центральной газете с открытой иронией, что тысячные доходы легко получаются только на бумаге. Это был тогдашний министр просвещения.

Шоюбов понимал, что рассчитывать на обстановку наилучшего благоприятствования не приходится...

* * *

Беда пришла, откуда её никто не ждал.

У Шоюбова всё было заблаговременно продумано в деталях, и никаких осложнений, казалось, не могло возникнуть.

Классы выстроились рядами у ещё не отделанного

[26]

стадиона, Шоюбов, по-отечески любовно оглядев ребят, сказал:

– Дорогие мои! Мы начинаем с вами дело, которому будут радоваться все люди, живущие вокруг нас.

Директор говорил о высоких рядах тополей, которые встанут вдоль сельских улиц, по краям дорог, по берегам каналов и рек, о прохладных аллеях, которые пересекут школьный горо-док. В чёрных широко распахнутых глазах мальчиков и девочек зажигались живые огоньки мечты. Шоюбов рассказывал о плане, который был обсуждён в педагогическом коллективе. Под питомник отводился целый гектар – 10 тысяч квадратных метров земли. Возглавить работу поручалось десятому, девятому и восьмому классам, а им в помощь придавались четвёртый, пятый и шестой. Было создано 62 рабочие группы-пары. Каждый старшеклассник брал под свою опеку одного пионера. За каждой парой закреплялась делянка земли – полторы сотки. Старший делает что потруднее, младший помогает. Он должен всему научиться: дойдёт до восьмого класса и сам станет руководить подшефным.

Учителя были предупреждены об очень важном: давать детям такое задание в день, чтобы работа была в удовольствие. Так считает и единомышленник З. Г. Шоюбова с Украины, Герой Социалистического Труда педагог Иван Гурович Ткаченко, с которым их связала крепкая братская дружба: «Пусть всё делают аккуратно, добротно и красиво. Труд – в удовольствие, труд – в радость. Только так!»

Ребятам директор дал такой наказ:

Лучше сделайте немного, но хорошо! Чтобы свою работу посмотреть было интересно.

[27]

Боялся он многого. Боялся, что черенки из-за недосмотра завянут и не смогут приняться. Боялся, что не всё правильно будут сажать и поливать – погубят дело. Вместе с биологом объяснял учителя и старшим ребятам:

– Сажаем наклонно. Двадцать сантиметров – в землю, пять – на поверхности. Сюда пойдут вершки, туда – корешки. Обильно поливаем!

Февраль в Закавказье уже весна, в феврале началась страдная пора.

Было удобно: участок рядом со школой – можно чередовать учение и труд. Звонок на работу – и все на участке. Землю вскопали с осени, теперь рыхлят, по шнуру прочерчивают ряды... Снова звонок. Все разгибаются, смотрят друг на друга, как-то уже и не хочется бросать дело – вошли во вкус.

– Потом бывает жаль, что урок быстро пролетел! – скажет мне хрупкая девятиклассница Абдуллаева. – И то жаль, и это жаль.

С посадки каждый год начинается у ребят многомесячная страда-забота. Сюда бы на это время тех наших учёных, кои не ведают великой воспитывающей силы труда! Какая удивительная, простая мудрая школа трудолюбия!

Готовят черенки, связывают пучками по 50 штук, нарезают с расчётом, чтобы успеть посадить, пока они живые. Забота. Сортируют вдвоём – старший и младший, ненадёжные прутики отбрасывают. Сажают, поливают, и вот первые листочки зазеленели на черенках. Радость. А рядом с листочками – сорняки. Скорее полоть, пока трава не заглушила крошечные деревца. Забота... А солнце на лето идёт. Самая большая работа – летом. Жара. Ребята парами сбегаются на свои делянки. Без вызова, без приказа – сами. Поливать! О своих питомцах школьник помнит каждый

[28]

день: хорошо ли им? Сушь. Давай обильную поливку. Но не забудь: в жару политая земля берётся коркой. Не прорыхлишь, она превратится в каменную плиту. Это смерть твоим саженцам! Приходи с напарником и рыхли. Рыхлая почва долго дер-жит влагу. А ты всё-таки следи – не упусти время для новой поливки. Забота, забота...

Всё это нетяжело, и времени требует немного – часа по 3–4 через день, а то и реже, но ты живёшь в заботе, как подобает взрослому, и действуешь не по чьему-то приказу, а по собственному разумению.

Забота – наука жизни. Как мудро разграничил понятия А. С. Макаренко: «Воспитывает не труд-работа, а труд-забота»! И как воспитывает!..

– Мы быстро привыкаем ко всему относиться по-взрослому, заметил десятиклассник Вадиф Пашаев.

Уже в июне саженцы тополя стали ростом выше своих «нянек» – поднялись молодым ярко-зелёным леском. Ребята удивлялись: «Во растут!», млели от восторга и напропалую хвастались своими успехами по всему селу. Работа им ни капельки не надоедала, она шла в одном ряду со спортом, игра-ми, экскурсиями, концертами, и ребята, деловитые, загорелые, чувствовали себя в селе ударной, боевой командой.

С середины августа страда схлынула, они были свободны, ездили кому куда надо и всюду разносили вести о серьёзных своих делах.

А вскоре пришла беда. Первыми пострадали розы.

Для развода школа весной закупила в государственном питомнике большую партию черенков сортовых роз. Ребята вы-ходили их, вырастили прекрасные саженцы. И тут начались на розарий ночные набеги сельчан. Не остались без их внимания и

[29]

тополя, и чинары, и гранатовые деревца.

Шоюбов ходил расстроенный, ребята приуныли.

Что делать? Кроме большого ущерба материального нарастал и ущерб морально-педагогический. Школа как бы способствовала появлению воровской эпидемии в округе, а эта болезнь косвенно поражала и школьников. Если в доме вдруг ни с того ни сего появлялись саженцы, то дети догадывались, откуда они, и поневоле чувствовали себя соучастниками об-крадывания школы.

Как быть?

Шоюбов принял решение, достойное народного учителя: раздать саженцы населению. Школьники понесли по домам кустики роз, молодые деревца, выращенные в школе...

Он и беду превратил в радость, сказав на линейке

– Пусть наши розы цветут на всех улицах, в каждом дворе! Пусть наши деревца украшают весь Халдан и окрестные сёла! Это будет наша с вами гордость!

И по сёлам, по городам, из района в район катилась слава о халданских юных мастерах зелёного строительства. Им заранее слали заявки, загодя перечисляя деньги. Школа выращивала в год 10–15 тысяч кустов роз и около 80 тысяч штук саженцев деревьев. Их раздавали детским учреждениям, отправляли для украшения городских площадей, скверов, памятных мест, озеленяли свою школьную территорию и реализовали за минувшие годы 1 миллион 300 тысяч саженцев плюс 100 тысяч кустов роз. За 10 лет получили от питомника 250 тысяч рублей дохода. Пятая часть этой суммы пошла на оборудование школы.

Незаметно вырос гранатовый сад и стал немалым коллективным богатством школы, принося ей по осени более 12 тонн

[30]

целебных плодов. Рядом – консервный цех агропрома, где де-лают фруктовые соки и рады принять такую продукцию. И на банковский счёт школы перечисляется ещё 8 с лишним тысяч рублей.

Ребята одну за другой закладывали у школы в честь памятных дат аллею Труда, аллею Славы. Их труд приобретал и созидательный, и эстетический, и идейный смысл. На месте задичалого пустыря возникла настоящая курортная зона, украшенная высокими свечами тополей. Это красивейшее ме-сто во всей округе. Аксакалы говорят, что сама территория школы стала завидным воспитателем детей и взрослых.

Нет, достигнуто это не только благодаря спортбазе и питомникам, как ни велика их жизненная роль. Шоюбов едва ли не с самого начала понимал, что этого будет мало...

* * *

Он понимал, что в трудовом воспитании нужна своя «цепочка», своя «лесенка» – движение от низшего к высшему. А в питомниках работали дети начиная лишь с четвёртого класса. Нужна была такая же завлекающая база и для самых младших. Именно завлекающая, способная захватить ребёнка с первого класса!

Что придумать?

Однажды он сидел у телевизора и смотрел передачу из Болгарии. Показывали оранжереи, в которых с великим инте-ресом работали дети. Вот что надо! ТРУД, и воспитание, и свежие овощи, и высокая рентабельность.

Помчался в Баку. Разгоревшийся, влетел в Госплан, обру-шил

[31]

на седого весёлого начальника весь свой пыл:

– Дорогой, надо помочь сельской школе. Нужна большая красивая оранжерея, чтобы ребёнок с маленьких лет там работал и радовался. Этого нигде нет! Но пусть будет в республике один образец... Деньги у нас есть.

Весело взорвался седой начальник, рубанул рукой:

– А, Загид Гамилович! Если так, пусть будет в республике этот образец!

И завертелось... Стекло, металл, водопровод, теплофикация, а раньше всего – проект и смета, договор с государственным подрядчиком-строителем.

В результате всех хлопот поднялся перед окнами школы стеклянный дворец, занявший почти 8 соток – 56 метров на 14. Дворец труда, дворец трудового воспитания! Он обошёлся в 27 тысяч 700 рублей. Но это не такие уж большие деньги для школы-хозяйства с годовым доходом в 35 тысяч!

Здесь выращивают свежие овощи для школьной столовой, детсада, больницы, получают три урожая в год овощей и одну партию саженцев роз – 15 тысяч штук. Круглый год идёт в оранжерее увлекательнейшая работа детей вместе со взрослыми.

Заходят зимой первоклашки в столовую, а на столах свежая редиска, свеженькие огурчики, салаты со свежей петрушкой и зелёным луком («У министров такого нет! – радуется Шоюбов. – У министров!»). Любопытные малыши спрашивают учительницу:

– А где зимой это растёт?

И их первый раз ведут во дворец труда. Там тепло и зелено, полно света и пахнет летним огородом. А на полу по сторонам – прямоугольные плантации:

[32]

редиска, лук, огурцы, помидоры. Дети всё рассматривают не спеша. Им показывают и рассказывают: это у нас растёт ре-диска, это цветут огурчики. Кто знает, чем они полезны? А вот сорная трава, её надо удалить.

Потом они приходят снова. Начинается вхождение в производительный труд. Дети помогают полоть и поливать, потом учатся сажать те же огурцы и получают задание на дом: сделайте так и дома, понаблюдайте, через сколько дней взойдут. Дома сеяли без удобрений, в школе – с удобрениями. Сравнивают. Каждый сажает четыре-пять огуречных семян и следит за ними, поливает, удаляет сорняки, учится всё делать как надо. Это его «личная плантация». Вот огурцы зацветают, вот появились завязи, и вот наконец «личная продукция» идёт на общий стол.

В оранжерее проводят уроки труда и уроки биологии, дети постарше ставят опыты, работают с пятнадцатью видами овощных культур. Готовят землю, делают расчёт количества удобрений, учатся проводить опыление, снимают урожай, взвешивают, записывают, какой вариант обработки почвы и ухода за растениями сколько даёт.

Здесь интересно и малышу, и старшекласснику.

– Кем бы он потом ни стал, – объясняет Шоюбов, – основные трудовые качества у него уже заложены: интерес к труду, аккуратность, стремление к максимальному результату, чувство ответственности. – И добавляет с горячей убеждённостью: – Такую базу надо иметь каждой школе, даже городской!

Девочки-старшеклассницы об оранжерее сказали:

– Это у нас самое любимое место!

Но тут же оказалось, что нелюбимых мест в школе ни у кого

[33]

нет, а в понятие «школа» входит и оранжерея, и питомники, и бассейн, и стадион, и красавицы аллеи, и «зелёный клуб» с эстрадой среди тополей и чинар.

С созданием оранжереи возникла в школе «трудовая лесенка». От работы на «своих» первых грядках ученик перехо-дил к труду в питомниках, на школьных стройках, затем начинал управлять машинами – детское хозяйство приобрело тракторы и автомобили.

Ещё много предстояло построить, благоустроить, наладить, ещё учились в старой тесной школе, но вот началось строительство новой. Шоюбов не положился на одних лишь строителей, а решил подключить к делу население Халдана – и взрослых, и учащихся. Школу все должны чувствовать как самое дорогое, самое почитаемое место в округе. Он собрал родителей и сказал:

– Через два-три года у нас будет такая школа, как в Баку и как в Москве. Я прошу вас помочь в её строительстве.

На воскресники выходило по 400 человек. Через 3 года в новой школе прозвенел первый звонок.

А Шоюбов думал: «Скоро всё это станет привычным – и новая красавица школа, и оранжерея перед её окнами, и стадион… И всё пойдёт по кругу? Утратится ощущение новизны, которую школа всё время вносила в жизнь ребят? Нет, так не должно быть!»

Он видел: участие в зелёном строительстве заметно поднимало детей. Но казалось, что постепенно, от класса к классу, они начинают относиться к этой работе как-то обыденно. Может быть, причина в том, что они уже какой год не видят самого процесса и результатов этого дела? Озеленили школьную усадьбу,

[34]

улицы села, дворы, а теперь? Грузят саженцы в машины лесхоза, и на том для них всё кончается.

Идея! Блестящая идея! Включиться в создание зелёных зон в масштабе республики.

Он подъезжает к мосту через Куру... Какие богатые здесь были тополёвые и сосновые леса! Эльдарская сосна. Она хорошо растёт в Азербайджане, перенося свободно и жару, и холод. И вот её нет. Погиб весь Тугайский лес. Голые берега. Когда выше по течению реку перекрыла знаменитая Мингечаурская плотина и ниже водохранилища русло Куры сузилось, деревья, оказавшиеся в удалении от воды, засохли.

«Леса надо восстанавливать! – думал Шоюбов. – До каких же пор мы будем спокойно смотреть на эти голые берега?»

А от Мингечаурского моря на сотни километров протянулся по такой же голой степи Верхне-Ширванский оросительный канал. Под палящим солнцем, открытая, ничем не защищённая от его горячих лучей, вода долгими днями течёт среди раскалённых берегов, и огромные массы её испаряются попусту. А если посадить по берегам канала тополёвые леса?

Он сел и написал письмо председателю президиума республиканского общества охраны природы: «Не поднять ли нам молодёжь республики на восстановление погибших лесов и на создание лесных полос вдоль Верхне-Ширванского канала? Дайте школе участок на канале и другой – на берегу Куры, мы начнём создавать леса».

Реакция последовала незамедлительная. В печати появилось обращение халданцев к молодёжи республики, тут же откликнулись ЦК комсомола Азербайджана, Минпрос, Минлесхоз республики, Центральный совет общества охраны природы:

[35]

дали указание своим организациям на местах поддержать инициативу. Она была с энтузиазмом подхвачена: школы 18 районов включились в работу.

Началось всереспубликанское молодёжное движение, и халданцы шли во главе его. Они поставляли саженцы и каждый год всю осень и весну проводили воскресники на берегах Куры, а потом и канала. Работали и в каникулы.

Выезжали по два класса, чередуясь через два-три выходных. Работали тремя группами: одна копает ямки, другая сажа-ет, третья поливает.

Шоюбов дивился: как споро работают ребята! Вдохновен-но! Ещё бы! Они же взялись за большое государственное, в своём роде даже историческое дело! Ах, почаще бы нам находить молодёжи такие дела в каждом городе, в каждом селе!

Однажды перед концом работы пошёл дождь. Тихий, затяжной. Что бы ему повременить полчасика, дать закончить работу! Нет, и зарядил, похоже, надолго!

– Ну, что, дети, давайте собираться домой, – с сожалением сказал директор.

Ребята разогнулись. В машине ещё оставалась небольшая часть саженцев.

– Нет, Загид Гамилович, раздались голоса. – Давайте закончим! Саженцы до следующего воскресенья пропадут.

– А если вы заболеете?

– Не заболеем, Загид-муэллим! Мы закалённые! Он всмотрелся в лица – говорили искренно, всерьёз.

Ребята промокли, но посадку закончили. В автобус садились победителями, весело, звонко переговариваясь.

[36]

Казалось, на дождь никто и внимания не обратил. Не такие люди!

Наутро все пришли в школу здоровые и в боевом настроении, чуть-чуть бравируя своей вчерашней непреклонностью.

За две осени и две весны школа посадила на берегу Куры больше 20 тысяч деревьев, создав лесной массив из эльдарской сосны и тополя на площади в 100 тысяч квадратных метров. Куру и канал одевали в зелёный наряд почти все школы степных районов республики. За первые годы они посадили на здешних голых берегах 585 тысяч деревьев и 280 тысяч кустарников, создав неоглядные лесные полосы, которые при-крыли берега на площади почти в две тысячи гектаров.

Но посаженное надо ещё вырастить, выходить. В условиях закавказской жары это очень непросто, не то что «воткнул в землю оглоблю, а вырастет тарантас». Здесь каждое деревце почти буквально надо полить человеческим потом. Украинский педагог и большой друг Халданской школы, о котором я уже упоминал, Иван Гурович Ткаченко сказал на встрече с учениками, что здесь вырастить дерево героизм. Сколько же юношеского героизма надо было, чтобы вырастить эти лесные полосы! Спасибо опыту – он крепко помогал халданцам. Ведь их руками были уже выращены тысячи деревьев около школы и на улицах села. Какой след в душах оставил этот труд?

Как-то вечером мы сидели в школе с группой комсомольцев и комсомолок и говорили обо всём, о чём хотелось. Там были Вадиф Пашаев, завоевавший медаль на республиканском конкурсе ученических трудовых коллективов, десятиклассник Ниязы Исмаилов – боец школьного стройотряда, девятиклассница

[37]

Алима Абдуллаева – секретарь комсомольского комитета, восьмиклассница Камале Мамедова и другие. С какой гордостью они говорили, что «наши саженцы растут теперь на канале», что «мы даём их туда по 30 тысяч каждый год», и это звучало как «мы преображаем целину»! Ребята рассказывали, как работают в питомниках, как интересно у них в лагере труда и отдыха, а я с чувством уважения смотрел на их крепкие, с трудовыми мозолями руки.

Учительница английского языка Нура Гасановна, заметив это, сказала:

– Мой сынишка Мамед прибегает – восторг в глазах: «Мама, у меня мозоли!» Он уже мужчина! О городском мальчике спросил: «Мама, а кем он будет, когда вырастет? У него руки, как у девочки...»

Вадиф Пашаев вернул нас на канал:

– Там наша полоса почти на два километра тянется! Сто метров шириной. Наши деревья там уже большие – по пять-шесть метров. Есть даже метров по девять. Мы там были не-давно – там уже птицы поют! Представляете? Там и фазаны бегают. Мы, когда собираемся туда ехать, – у всех сразу настроение такое хорошее!..

Я смотрел на него, на Ниязы, на девочек – у них сияли глаза! Что сравнится с одной только вот этой радостью: «Там уже птицы поют! Представляете?»

* * *

Школа открыла для них целый мир!

Любишь музыку, танец, песни, стихи – милости просим: есть ансамбль «Дружба народов». Не кружки самодеятельности – это элементарно. Солидное творческое объединение – в нём почти

[38]

вся школа, больше 400 человек. Это – по-шоюбовски: тут любому воспитательному делу умеют придать массовость. А ты выбирай. Хочешь в инструментальную группу – пожалуйста, в хоровую, в танцевальную, в группу солистов – тебе решать. Есть талант, нет ярко выраженного таланта – это не важно. Был бы интерес. В объединении для способностей любого калибра найдётся и место, и внимание. Развивайся, пожалуйста! Хочешь пианино, национальные инструменты, кларнет, аккордеон, электрогитару, барабан – получай, с тобой будут работать. С тобой будет работать и сам руководитель объединения Джазми-муэллим Ибрагимов. Он тоже питомец этой школы. Достойный питомец. Он и в танце – огонь, и в песне, и в музыке, какой инструмент ни возьмёт, виртуоз, хотя окончил не три консерватории, а один физмат. Он и в пединституте ансамблем руководил. Всё свободное время – с детьми.

Вспоминают: был смотр в Баку... Там посовещались: «Группа сельской школы? Пятнадцать человек? Дадим вам четыре минуты». Ибрагимов вскинул свои смоляные брови-крылья: «Хотя бы полчаса!» Вышли на сцену. В ансамбле представлено искусство разных республик. Исполнили песню на литовском языке – все литовцы, какие были в зале, встают, аплодируют. На украинском – украинцы встают... И – 45 минут вместо четырёх!..

То же было в школах Латвии, на Украине, в воинских частях: встают, благодарят. От Знаменки до Киева ехали автобусом – всю дорогу пели песни на разных языках. А в Киеве на площади запели молдавскую. Старый молдаванин (оказался рядом) был так растроган: азербайджанские дети поют его родную песню! Обнял ребят: «Спасибо!» Стали дружить со школами

[39]

разных республик – оттуда в Халдан шлют ноты, тексты песен, пластинки. Слова национальных песен пишут русскими буква-ми и рядом дают перевод на русский. Живая дружба – не слова о дружбе! Какие блага могут быть дороже?

А начало этой дружбе положили два директора, два выдающихся педагога страны – 3. Г. Шоюбов и И. Г. Ткаченко, директор известной Богдановской школы. Ткаченко потом напишет: «Восемнадцать лет духовного братского общения моего с 3. Г. Шоюбовым стали годами величайшего личного счастья и вдохновения».

В это общение включились и ребята. Из Халдана выехала в Богдановку школьная делегация. Потом богдановская – в Халдан. Скоро круг друзей расширился – в него вошли известная Григорополисская школа Ставропольского края и 1-я ба-лашихинская из Подмосковья. В год столетия со дня рождения В. И. Ленина они создали межшкольный интернациональный трудовой лагерь «Дружба». Делегации трёх школ едут в четвёртую и там вместе живут и работают в лагере труда и отдыха. Труд (четыре часа), спортивные игры, концерты, вечера и два выходных в неделю – на экскурсии.

Начинание драгоценнейшее! Живое межнациональное общение детей на трудовой основе. Расширяются их интересы, познания, кругозор, дети разных республик становятся ближе и понятнее друг другу.

Подружились Мехман и Вадим, Алима и Таня, подружились семьи. Ездят в гости друг к другу, пишут письма, посылками обмениваются. За Шоюбовыми и Ткаченко подружились Мамедовы и Нечипоренко, Эффендиевы и Дубовы, Рустамовы и Могилеи,

[40]

Гамидовы и Дорошенко – многие.

Однажды всё село на ноги поднялось. Убирают улицы, мо-ют окна, веранды, украшают комнаты. Гости едут! Больше 300 человек: ребята из разных республик с учителями. В Халдане пройдёт детский фестиваль «Наша Родина – СССР». Где разместить участников? Как принять? Об этом и из Баку звонили:

– Сколько приглашённых? Не слишком ли размахнулись? Где вы всех разместите?

Халдан ответил:

– Этот вопрос решили сами люди, само население. Не разрешили помещать ни в интернате, ни в школе. Только в семьях!

– Вот это прекрасно! – одобрил Баку.

Ан, вышла промашка – не обошлось без обид: некоторым семьям гостей не досталось. Идут седые аксакалы к Шоюбову:

–             Почему, дорогой Загид-муэллим, нас обижаешь? Разве мы не знаем, как принять гостя? К гостю у нас первое слово: «Наш дом – твой дом».

* * *

Счастливы дети в школе Шоюбова: на большом просторе растут! Нет однобокости в работе с ними – комплексное воспитание. Разностороннее и политехническое.

Где найдёшь нынче школу, в которой нет ученической бригады? Всюду по сёлам есть! Свёклу полют. Правда, редкий директор вам скажет положа руку на сердце, есть от того педагогическая польза или нет. Но бригада есть. А у Шоюбова? А у Шоюбова их шесть: лесоводческая, строительная, овощеводческая,

[41]

садовая, по животноводству и птицеводству, хлопководческая. И для того шесть, чтобы от работы в них польза педагогическая была наибольшей.

Есть интерес, можешь по всему ряду пройти – от выращивания цыплёнка до вождения трактора.

Хороша «оранжерейная» школа у нового преподавателя биологии и трудового обучения Алиаги Гасанова. Выходят от-туда дети – трудолюбия не занимать. А завидные урожаи овощей получать и взрослого научат. Но есть же и мир животных! Как не знать его человеку?

Построили небольшой коровник и сразу же – коровью «дачу» с решётчатыми стенками, обсадили её тополями – пусть прохлаждаются в жару бурёнки. Провели им воду – благодать! Бурёнок купили десять. Пригласили на работу двух взрослых животноводов – мужа с женой и бросили клич по классам: кто желает? Многие желают. Как дело организовать? А так же, как у лесоводов на питомнике: парный труд. Один старшеклассник и один помладше. Приходят на дежурство – старший чистит и кормит, младший подметает, помогает кормить телят и даёт им лизать свои руки. Тоже получается трудовое воспитание.

С птицей и того лучше. Настроили клеток, вольеров, закупили цыплят, закупили фазанов, и снова клич: есть ли желающие? Лес рук. По большей части – девичьих. Снова – пары, кто с кем хочет, за каждой парой – клетка, в клетке с полсотни цыплят. Инструктаж, расписание, и пошла работа. И сказали девочки: «Нет ничего увлекательнее!» Сказала так и Алима Абдуллаева. Папа у неё инженер, мама врач, живности дома не держат, а дочке она

[42]

понравилась – вырастила два с лишним десятка кур и рада, «как маленькая».

А насчёт фазанов... Фазаны, конечно, на неусыпном попечении мальчишек.

Это – хозяйство. А вот и наука.

Приехал учёный из НИИ удобрений и агро-почвоведения, спросил юных тружеников села:

–             Хотите, поставим с вами несколько научных опытов?

Тут дал о себе знать 4–5-летний курс «оранжерейной» ребячьей практики у Алиаги Гасанова – мальчики и девочки на науку набросились роем. Пришлось отбирать вначале самых жаждущих. Их тоже оказалось не чуть-чуть: 50 человек. Скоро учёный доложил директору:

–             Я удивляюсь, как много они стараются узнать и сделать!

Три года на школьном гектаре ставили опыты с кукурузой. Довели урожайность зерна до 85 центнеров (средняя в колхозах – 30–35), а зелёной массой – до тысячи.

Вот и корма для ферм!

А у тебя интерес к технике? Поможет школа и тебе. В старших классах ты будешь осваивать тракторы, сельхозма-шины, получишь профессию механизатора – это по про-грамме. Для того в школе есть и «Беларусь», и ДТ-75, и малогабаритный трактор. А пока тебя больше интересуют радиоприёмники, магнитофоны, телевизионная техника, фотография? Тебя ждёт замечательный специалист по этим делам учитель математики Тахир Ибрагимов. Его тоже вырастила эта школа. Здесь он занимался и радиотехникой, и фотографией, учился паять, клепать, монтировать схемы. Окончил пединститут и теперь вливает свою

[43]

любовь к технике в ребячьи души. Пройдите по школе – броские стенды, витрины, цветные фотографии. Это витрины его таланта и работа его подопечных. Обзавелась школа своим телецентром, иной новейшей аппаратурой, великим множеством технических средств обучения – всё это идёт по «ведомству» Тахира Ибрагимова и его технической гвардии, которая насчитывает три десятка ребят. Мечтают они добраться до телевизионных схем и теперь по вечерам «потрошат» старые аппараты.

Телецентр для школы был сверхмечтой. И десять лет назад Тахир Ибрагимов привёз из Новгорода аппаратуру (не так дорого – 12 тысяч 700 рублей). Теперь во всех учебных кабинетах стоят телекамеры и телевизоры: 32 телевизора. Все уроки стали открытыми. Нажми кнопку – и на экране увидишь класс, учителя, услышишь всё, что там происходит.

Многие ли ребята в стране могут работать с аппаратурой телецентра? В Халданской школе многие. Ибрагимов называет среди них Мамеда Мамедова, Вадифа Салтанова, Черкаса Пашаева, Сабухи Гусейнова.

Ребята живут на уровне века.

* * *

Вот, пожалуй, и подошла пора оглядеться. Что же в итоге? Велики ли перемены в детях? Глубоки ли они, эти перемены, достойны ли серьёзного внимания? И нет ли в этом где-нибудь явлений негативных, наносящих вред обучению и воспитанию детей?

Повторю: всё, что делалось в Халданской школе, делалось в обстановке, когда с педагогических вершин о такого рода деяниях раздавались устрашающие и грозные слова:

[44]

 «опасные увлечения», «мозольная педагогика», «левацкие загибы», «чреватые опасными последствиями», «так называемый передовой опыт», «педагогическое прожектёрство», способное «пагубно отразиться на обучении» и «снизить интеллектуальный потенциал общества».

Страшнее, кажется, не придумаешь.

А что оказалось в действительности?

Ильгам Адыгёзалов, организатор воспитательной работы, попросил меня записать:

– Питомцы Халданской школы работают врачами в Москве и Баку, на многих командных должностях в Советской Армии, агрономами в колхозах и совхозах. Многие стали партийными работниками, учителями. У нас в школе 65 педагогов, из них 50 – свои, доморощенные. Они шли сюда и знали: здесь нелегко работать, здесь нельзя что-то не выполнить. Но они просились именно сюда. Вы посмотрите, какие они инициативные, мыслящие, деятельные люди!

Учителя единой душой отмечают: изменилась база воспитания, её уровень и широта – изменился и облик ученика. Повысился уровень общего развития детей, их образованность, эстетическая, трудовая, физическая и общая культура, уровень сознания. Появился интерес к труду – другим, активным стал и интерес к жизни – возникла и тяга к учению, к знаниям. Оказалось: кто хорошо работает, тот и учится хорошо. Таких большинство. Шоюбов по этому поводу сказал: «Я не встречал в жизни, чтобы человек, который любит труд, не хотел знаний, не тянулся к ним». В школе уже не встретишь ученика, который бы не знал, что ему в этой жизни делать, для чего он живёт и учится. Вот уже 20 лет не было в школе никаких правонарушений, 10 лет стоят в классах

[45]

парты – ни одной царапины, за 9 лет в стеклянном дворце-оранжерее не разбито ни одного стекла. А ведь когда-то ученики портили парты, ломали приборы и били стёкла в школе.

Приезжают дети из других школ – их так и тянет к розам: как не сорвать? Шли как-то по аллее Труда, один говорит: «Вот бы спилить эти тополя на сарай!» Халданские ребята даже не поняли: «Уничтожить такую красоту?...» – «А вы разве цветы не рвёте?» – спросили приезжие. «Зачем? Чтобы некрасиво стало?» – вопросом на вопрос ответили шоюбовские ученики. Вот вам разница в уровне социальной и эстетической воспитанности.

Работали на уборке хлопка в колхозе, вечером сели в автобус, увидели: на лафете загорелся собранный хлопок. Там лежало его тонны три, он горел, как порох. Какие лица были у детей! Испуг, боль, порыв. Спасать! Бросились к лафету – кто курткой, кто фартуком сбивает пламя. Бились, пока не погасили. Ни один не оказался в стороне!

Нет, не все питомцы Халданской получают высшее образование, не все становятся врачами, агрономами, учителями, партийными работниками. Многие идут на производство, в колхозы и совхозы. Их берут в любой трудовой коллектив с подчёркнутым удовольствием: это люди с хорошим, коммунистическим воспитанием. И они становятся самыми передовыми работниками. Инженер-экономист местного консервного цеха агропрома, тоже питомец этой школы, Эльман Гасанов сказал мне:

– У нас работают 25 воспитанников Халданской школы – парни и девчата. Всегда хорошо настроены, опрятны, бережливы, стараются, чтобы было меньше боя, больше порядка. Отличные работники!

[46]

– Можно сказать, по настрою они приходят к нам уже готовыми ударниками коммунистического труда, – добавил начальник цеха Анвар Гамидов.

Подтверждают это и отзывы гостей, которые по обыкновению придирчиво осматривают все закоулки школьной жизни:

«У вас все дети талантливы и хорошо развиты».

«В ваших детях радует аккуратность, вежливость, трудолюбие и то, что не всюду сегодня встретишь, – боевая общественная активность».

Знакомились со школой работники ЦК Компартии Азербайджана, пожали Шоюбову руку:

– Вы хорошо воспитали не только детей, вы перекроили и сознание родителей. Это очень заметно!

Шоюбов мне объяснил:

– Конечно, что-то изменилось и в родителях. Стало больше заботы об общественном благополучии, об общем благе, интереса к школьным делам детей. Этому помогло и озеленение села, и воскресники по строительству новой школы – на них выходили родители из всех 320 семей. Сейчас скажи: «Дорогие родители, надо выйти – помочь школе». Четыреста-пятьсот человек выйдут сразу. И все придут с лопатами!

Не утаю: в каких-то семьях тлело и колючее отношение к школьным новациям. Вот уже в эти годы в редакцию республиканского телевидения пришло из Халдана сердитое анонимное письмо. В нём повторялся прежний мотив, который всегда страстно поддерживался противниками трудовой школы:

«Наши дети много времени убивают на всевозможные работы в школе. Школа занимается эксплуатацией их труда, не даёт им хорошо учиться. А она ведь существует для учения, а не для набивания мозолей».

[47]

Активу школы и директору пришлось выступать по телевидению и объяснять положение вещей.

Не просто происходит обновление школьной жизни. Но школа продолжает идти дальше, подниматься на новый виток.

* * *

Кроме многих организаторских забот была у Шоюбова чисто директорская – воспитание и сплочение учительского коллектива.

Как помним, в первые годы с его начинаниями не соглашались многие учителя. Он выслушивал их, стараясь понять мотивы каждого, и никого не принуждал с ним соглашаться. Говорил обычно:

– Посмотрим, что покажет дело.

Организовывал это самое дело, просил помогать, доводил до наглядного результата, а потом собирал учителей и предлагал присмотреться. Так было со стадионом, с бассейном, с питомниками, с закладкой сада и аллей. Раз от раза сомневающиеся всё охотнее участвовали в организации работ.

Свои планы, всегда до мелочей продуманные, он докладывал на партийных собраниях, на педагогических советах, уважительно выслушивал все соображения и никогда не оставался в меньшинстве.

Убеждение очевидным результатом – вот что было у него наиболее сильным средством воспитания несогласных.

Вокруг него группировались самые способные, самые деятельные. Воспитательную работу он ставил на крепкую материальную основу, создавая то, что он называл воспитательными объектами, базой, – спортивный комплекс, оранжерею,

[48]

питомники, обелиск в честь погибших героев, стенд трудовой славы, поднявшийся у входа на стадион, приветливые зелёные уголки и аллеи. Он создавал их вдохновенно, и каждый из этих объектов, вступая в действие, выше поднимал его авторитет. Загид-муэллим становился самым любимым и почитаемым человеком не только в школе, но и в селе. Не раз мне довелось в Халдане слышать тихие и глубоко искренние учительские признания: «Это мой идеал. Он не только директор, он наш аксакал и наставник».

Его большой педагогический и организаторский талант был виден давно – с первых лет работы в школе. Был виден всем. Не по капризу судьбы он был избран на пост директора тайным голосованием единогласно! (В те годы пробовали избирать, а не назначать директоров школ.) И можно только диву даваться, как могли просвещенцы долгими годами держать на директорском посту отсталого человека, имея в коллективе Шоюбова!

Шло время, и местные противники трудовой школы становились её сторонниками. Вот уже и забыла свои страхи перед трудовым воспитанием пожилая учительница. Вот и старый биолог одобрительно воспринял перевороты, совершаемые его бывшим учеником Загидом Шоюбовым, и стал его самым активным помощником. Теперь он на пенсии и, говорят, живёт только успехами своей школы.

А Шоюбов смотрит дальше.

Он говорил мне, что сделано ещё не всё, что берётся он за создание школы-комплекса. Он уже видит, какая она будет. Вот построили в школьном городке детсад, и школа готова принять его под своё крыло, чтобы воспитание детей с самых малых лет

[49]

велось по единой системе. А вот составлен проект музыкальной школы. Два этажа, восемь комнат. Нужно объединить её с большой школой, тогда дети будут получать здесь более полноценное развитие.

–             И создадим при школе свой УПК – учебно-производственный комбинат, – вслух размышляет он. – УПК будет по профилям уже работающих ученических бригад – лесоводство, животноводство, механизация, сады... Я уверен, наша школа может давать детям полную подготовку для квалифицированной работы в сельском хозяйстве.

Он чувствует всё это как близкую, почти осуществлённую реальность. И там, в этом близком завтрашнем дне, в иных красках видится ему и вся школьная зона села.

–             Это моя давняя мечта, – продолжает он. – Тут рядом речка. Построить на ней плотину и поставить детскую ГЭС. Маленький Мингечаур. Плотина небольшая – метров 50 длина, ну, ширина, не знаю, может быть, и метров 100, подъём воды – 4–5 мет ров. Разольётся озеро. Километров на 5. Я беседовал с руководителями общества охраны природы. Им тоже нравится. Благоустроим берега, в шахматном порядке насадим тополей. И сделаем лодочную станцию. Чудесное будет место отдыха! Как хороший санаторий!

Мечты... Но мы уже видели, как умеет их делать былью этот удивительный человек.

[50]

* * *

Если бы сейчас спросить всех учителей и всех родителей: «Кто за такую школу?», я думаю, поднялся бы лес одобряющих рук.

–             Но почему же?.. – разом встаёт вопрос. И он должен встать.

Потому что только такого типа школа в состоянии безупречно справляться с задачей полноценного обучения и воспитания детей.

Ан вот плохо размножается этот тип. Почти никак! И это становится тем более непонятным, что в Евлахском районе, например, принималось даже специальное решение – распространить опыт Халданской, конкретно назывались и школы, коим было рекомендовано тот опыт с помощью Шоюбова изучить и освоить, но... Посмотреть пока нечего.

В райкоме беспокоятся. Секретарь райкома повёз в эти школы Шоюбова: «Выступи, расскажи, подскажи». Выступал. Горячо выступал. Рассказывал и подсказывал. Его хорошо слушали. И что-то даже для себя постановили. А вот неуклонного исполнения не последовало.

Один директор оправдывался:

–             Средств нет. Надо же как-то всем обзавестись, закупить саженцы роз, гранатовых, декоративных деревьев...

Дали ему средства. И не поскупились, много дали – только делай!

Закупил он саженцы, провёл посадку и поставил галочку: исполнено. Саженцам этого оказалось маловато – они засохли. Лето, жара, а про поливку забыли. И затянули в этой школе на всю округу унылую песню о том, что, «значит, халданский опыт

[51]

не универсален» и, «значит, то, что хорошо получается у Шоюбова, может больше ни у кого не получиться». Евлахские юмористы перевели это на более точный лад: «Что годился для Халдана, не годится для чурбана!»

Шоюбов объяснил это так:

–             Тут не деньги решают. Решает пот! Директорский, учительский и ребячий. Пот нужен, труд, душа! Тогда дело пойдёт. А потеть у нас кое-кто отвык. Сидит в холодочке, чаёк попивает, а потом оправдания придумывает.

– Сейчас что надо? – вскинул он поседевшую голову. – Нужна переориентация и капитальная переподготовка директоров школ. Мы на повороте. Директору нужны новые ориентиры, новые образцы, новая наука – наука большого творчества. Новые «очки» нужны директору! А их ему пока не прописали. Он ходит в старых.

В другой раз сказал ещё определённее:

–             Это самый у нас трудный вопрос – директор школы. Отучили директора от инициативы. Ему это не позволялось. Бывает, 30 лет человек проработал директором и ничего для дела своей головой не придумал. А теперь его несёт инерция. Переучивать надо! На живом опыте! А ведь обычно директоров собирают в институтах усовершенствования и читают им лекции о вчерашних задачах. Выступает учёный, доктор педагогических наук – горько слушать! Как он далёк от жизни, от её требований!

Я спросил: «А с учителями как?»

–             Очень отстают пединституты! – подхватил он. – Вот наш, Бакинский... Какой там опытный участок? Клочок земли. Почему у них трудовой базы нет? Мастерская ютится где-то в подвале,

[52]

оборудование плохое, старое, стоит без дела. Кто будет заниматься этим вопросом? Я писал об этом в журнале. – Не-ет, – заключил он. – Сегодня всюду нужна перестройка. На всех этажах!

[53]