НАУКА ТРУДОЛЮБИЯ

Когда впервые приезжаешь в Шумячи – совсем не шумный посёлок на Смоленщине, – идёшь по его зелёным улицам, обращаешь внимание на молодых людей. Есть что-то не совсем обычное в их облике. Шофёр ли это, тракторист ли – он по-рабочему, но со вкусом одет, хорошо побрит и подстрижен и держится со спокойным и добрым достоинством. Спрашивает ли, отвечает ли – он не позволит себе разболтанных движений, неряшливых фраз. Он по-спортивному собран, уважителен и с первой минуты вызывает ответное уважение к себе.

Заговоришь с таким молодым рабочим, и тут же приходит мысль о школе, которую он окончил. Чувствуешь в человеке её неумолкающий педагогический камертон, её «фирменную марку». А когда знаешь, что её питомцев, ставших людьми труда, в торжественный час называют новой гвардией, что счёт её выпускников, которые в последние годы после вузов, техникумов и прямо из школы пошли в сельскохозяйственное производство, идёт на сотни, хочешь поскорее познакомиться с этой школой.

Она стоит, словно любуясь своей ухоженной усадьбой, светясь белизной стен среди газонов, цветочных грядок и клумб, среди зелени тонких деревьев вдоль дорожек.

Замечено: облик школы – это ясный портрет её Директора, выражение его творческих идеалов, стремлений, его педагогической позиции. Эта школа рассказывала мне о своём директоре Василии Фёдоровиче Алёшине, народном учителе СССР, каждой мелочью, каждым уголком. Вот стоят, поблёскивая стёклами,

[147]

школьные тракторы. Пять голубых «Беларусиков». Вот ряды плугов, культиваторов. Вот машина – «каблучок», которую водит сам Василий Фёдорович. А вот коридоры, двери, парты. Я увидел их в конце учебного года и... будто и не бывало здесь детей. Целую поэму во славу труда можно сложить о школьном опытно-производственном участке и обширных полях вокруг, на которых с весны до осени рокочут эти вот голубые «Беларусики».

Во всём проступают черты характера Алёшина, талантливого, государственно мыслящего педагога и опытного хозяйственника. Третий десяток лет он отлаживает систему трудового воспитания школьников. В 60-х годах, когда «модной» снова делалась школа теоретическая, кто-то в учительском стане облегчённо вздохнул: «Хорошо! Дал уроки и – домой!» Алёшин остался открытым противником такой «благодати». Потому сегодня особенно интересно видеть, к чему он пришёл и от чего отказался.

Знаю школы, в которых, кажется, нет недостатка в труде. Есть там и труд обслуживающий, и труд производительный, и просто общественно полезный труд. После долгой всерайонной весенней агитации выпускники этих школ соглашаются да-же «всем классом» поработать годок в родном хозяйстве, но уже летом от «всего класса» остаётся лишь три-четыре чело-века, а к осени и того меньше. И выясняется: много у ребят хороших качеств, остро не хватает одного – трудолюбия. Они открыто признаются в том, что им хочется туда, где полегче.

Начинается эта трудобоязнь с первого класса. Выводят первоклашек на пришкольный учебно-опытный участок, учительница сеет за них горох и редиску, и потом они забывают об этих посевах на всё лето. Каникулы! Поливают те грядки потом

[148]

четвероклассники или шестиклассники, «отбывающие практику», пропалывает ещё кто-нибудь, а урожай собирает вообще неизвестно кто. «Отбывающим практику» я задаю всегда один вопрос: «Что здесь посеяно и для чего?» Получаю ответ на редкость показательный: ребята переглядываются и пожимают плечами. Труд без цели, без педагогической направленности! И это длится целых 6 лет. Годы механического, беззаботного и безрезультатного труда! Какой след это оставляет в душе растущего человека?!

А дальше ученики идут в производственную бригаду. Не буду приводить унылых сцен, когда прополочная «подёнка» охлаждает пыл даже энтузиастов. Представлю картину посветлее.

Приехал в бригаду, которой многие завидуют. У неё культурный полевой стан, построенный совхозом, столовая, спортивная площадка, богатый красный уголок – там радиола, телевизор. Спросил у ребят: «Нравится?» Ответили звонким хором:

– Конечно! Очень!

– А что нравится?

– Всё! Весело, свободно. Дружба!

– А работа? Замялись:

– Полем свёклу, капусту... Улыбок заметно поубавилось.

–             Привыкли, втянулись.

–             С «гарнирчиком» идё-ёт!

«Гарнирчик» объясняет многое. Работа с растениями – од-но из самых увлекательных дел человека – и здесь была некой невкусной пилюлей, которая трудно глотается без сладкой оболочки – без весёлого культурно-массового гарнира. Но сделать радостью саму работу этот гарнир не помог. Бригада ничего тут не

[149]

выращивала, не сеяла и не сажала, она приехала только про-полоть посеянное кем-то. Но центнеры, которые тут вырастут, войдут в отчёты школы, и это прозвучит оглушающей музыкой со многих трибун. Однако ни с одной из них мы не услышим о самом важном: велик ли воспитательный эффект, много ли граммов трудолюбия прибавили ребятам эти ударно звучащие центнеры?

У Алёшина думы об этих «граммах», глубокие думы педагога, занимают и разум и сердце. У него школьник с первого класса учится радоваться делам своих рук.

Участок в этой школе отличается от других, как говорят, уже с порога: он не учебно-опытный, а опытно-производственный. Это первая «педагогическая площадка», где закладывается трудолюбие. Первоклашки здесь начинают с того, что получают грядку или клумбу и приступают к великому таинству сотворения земных плодов. С этого часа их захватывает тот самый труд-забота, педагогическую «соль» которого как безупречного воспитателя рачительных хозяев и увлечённых трудолюбцев, способных слышать зов дела, открыл А. С. Макаренко.

Первая забота – семена. Отбирают, проверяют, готовят, узнают тайны их жизни. Потом – почва, постижение её секретов. И вот она принимает семена. Оказывается, как интересно и приятно – сеять! А дальше пойдёт целая карусель забот и радостей. Посеяли – нужен дождик. Полили – надо порыхлить. Пошли сорняки – спеши полоть, потом подкармливать, снова полоть. Всё это и хлопотно, и интересно. Труд-забота! Воспитывающий труд! Радостно видеть, как показались из земли твои первые растения, как повеселели они от рукотворного дождика, как много прихлынуло

[150]

к ним света, когда с грядок сняли мохнатую шубу сорняков, как легко и вольно задышалось после этого и цветам, и свёкле, и бобам! Радостно смотреть.

Труд и его результат – красота и радость – здесь идут ря-дом и пробуждают в детских душах желание стараться.

Не спешите утверждать, что это интересно одному и неинтересно другому. В детстве всё интересно, что сделано своими руками. И всё оставляет в сознании ребёнка добрый след. Не торопитесь принижать этот детский труд модерновыми ярлыками «примитивный», «несовременный». Именно с него, с простого ручного труда, начинается и всегда будет начинаться человеческое трудолюбие. Оно открывает дороги и в космос, и в глубины вещества, и к самым высоким вершинам творчества.

Кипит на участке работа, и идёт порой незримое соревнование: у кого лучше, у кого красивее?

А как же каникулы? Помнят о них в Шумячах, помнят! Но однажды ребята собрались и постановили: летом будем тоже на участок приходить. Утвердили даже норму: первые-четвёртые классы работают летом по 30 дней, пятые-шестые – по 35, седьмые-десятые – по 42 дня. Кто-то из сердобольных мам было всполошился: когда же детям отдыхать? Ответили им сами дети: милые мамы, не бить же нам баклуши с утра до вечера! Надо и поработать – это же так интересно! И вопрос, как говорится, был исчерпан.

Работают, любуются. А потом – праздник урожая с выставкой экспонатов, с потоком гостей. Для многих ребят это день первой трудовой гордости, и для всех – день ощутимого взросления. Стенды рассказывают, как много выращено детьми всяких

[151]

овощей, как много народу можно ими обеспечить. Смотрят гости, смотрят папы и мамы, тёти и дяди, смотрят районные руководители. Ребята ходят именинниками. Скольких словесных бесед о пользе труда стоит один такой праздник!

А придёт весна – и начнётся новая трудовая «эпопея», нахлынут новые заботы, новые открытия и радости.

Шесть лет опытные педагоги во главе с начальником участка учат ребят трудолюбию, учат культурному производи-тельному труду, сотворению благ, учат, как говорила известная калужская учительница С. П. Масонова, «за трудным радостное находить», укреплять чувство личной полезности для общества. И когда колхозы зовут их на помощь, они идут охотно, идут с надёжной подготовкой и стойкой привычкой хорошо работать.

В книгах нет науки трудолюбия. Василий Фёдорович Алёшин у народа её взял. Эта народная педагогика и открыла ему секреты зарождения любви к труду. Человек, с детства неразлучный с трудом, он легко их понял. Вот эти три секрета-основы: начинай с первоклашек, заложи в дело интерес и позаботься о радости. Макаренко помог осмыслить скрытую психологическую пружину: роль заботы.

Не хитро, в общем-то. Но отчего из почти 100 тысяч сельских и поселковых школ мы находим лишь единицы, где организовано дело с прямым расчётом на воспитательный результат? Почему инструкции хорошо помнят о каникулах, но не вбирают в себя лучший опыт воспитания привычки и любви к труду?

«Ведь воспитание трудолюбия – это воспитание главного качества человеческой личности, создание той основы, на ко-торой строится и жизнь общества и жизнь отдельного индивида» –

[152]

так говорил государственный деятель и педагог Г. А. Алиев на сессии Верховного Совета страны, когда принимался закон о школьной реформе.

Мучает нас глубокое и давнее несчастье: многие из тех, кому надлежит научно направлять и организовывать трудовое воспитание, мало в нём смыслят. Эта их беда – не прошли трудовой школы сами – становится бедой нашей. Им незнаком сам механизм многообразного воспитывающего влияния производительного труда. Что же они могут сказать о методах воспитания трудолюбия? Знаю людей достаточно умных, в докторском ранге, для которых, однако, разглядеть разницу между трудовым воспитанием и трудовым обучением – непосильная задача. Потому и слышим мы от них речи об одном лишь трудовом обучении и профориентации. Будто достаточно научить человека привинчивать-отвинчивать да поведать ему о людских профессиях – и можно кричать «ура!». Потому и нет у нас института трудового воспитания, а есть лишь институт трудового обучения и профориентации. Живуча старая догма: «Обучение – это и есть воспитание». Живуч тип учёного, который «простой труд» в душе почитает низкой материей, где и науки-то особой и тем паче воспитания особого никакого не требуется – всё элементарно: вложи школяру в руки какой-никакой инструмент, дай потяпать-постукать – и готово! И рапортуй, что юная смена прямёхонько подошла к осознанному выбору профессии. Читаю педагогические статьи и замечаю: вот уже автор аккуратненько замалчивает идею политехнической подготовки и спешит поскорей обручить Школяра с первой попавшейся специальностью.

Какие же глубокие нам нужны перемены во всём!

[153]

Школа Алёшина (как и другие лучшие) поэтому видится школой для многих.

Так вот, первая ступень трудового воспитания – это те 6 лет, когда ребята проходят начальную (основную, закладывающую основы!) науку трудолюбия в многообразном ручном труде. Но уже в шестом и даже в пятом классе они начинают мечтать о технике, о работе на машинах, переходе в школьную производственную бригаду.

И вот приходит час подняться на вторую ступень. Ученики прощаются с участком, благодарят своих наставников – биологов С. С. Андросову, О. Г. Дубровскую, Е. А. Румянцеву и переходят в бригаду.

Производственная бригада школы – организация солидная. В ней две с лишним сотни работающих, своя техника, ей отведён массив колхозной земли в 125 гектаров. Практически это школьная земля. Руководители бригады не бегают каждую весну за председателем колхоза: «Что вы нам дадите и когда?» Своё поле! Ученики так и говорят: «В колхозе нашей земли 125 гектаров». Они не «ходят в колхоз на прополку», а выращивают колхозу на своём поле нужные ему культуры. Разница как будто чисто условная. А на самом деле... В первом случае они – подёнщики, вспомогательная рабочая сила, ни в чём серьёзно не заинтересованная, а во втором – хозяева, сами всё решающие и ответственные за дело от начала до конца.

Вторая ступень трудового воспитания – это ступень сближения с техникой, с научными основами производства: Подростков здесь ждут семинары по агротехнике, по изучению машин. Есть три мастера-инструктора, под их руководством ребята овладевают машинами, а потом и работают на них – пашут,

[154]

сеют, удобряют поля, обрабатывают посевы, убирают урожай.

Выращивают они не одну культуру – несколько: 40 гектаров отводят обычно под кукурузу, 50 – под картошку, 25 – под овёс или ячмень, 10 – под корнеплоды. Даже в СПТУ ребята не по-лучают такой возможности изучать весь цикл работ на всех ви-дах полевых культур.

Школьное поле сейчас – это поле традиционно высокой культуры земледелия. Для местного колхоза оно стало в немалой степени примером, образцом. Это красивое поле. Ровные ряды, тучные всходы, в междурядьях чистота. А урожаи... Ребятам есть от чего чувствовать себя «на высоте». Когда колхоз берёт с гектара по 140 центнеров картошки, школа собирает по 200, когда ячменя у колхоза выходит по 19 центнеров, у школы – по 31; ещё больше разница по зелёной массе кукурузы: её собирают по 450 центнеров с гектара.

Поля школьной бригады стали своеобразной научной лабораторией по испытанию новых сортов зерновых и других культур. В последние годы отсюда передали в колхозное производство по два новых сорта ячменя и картофеля, по одному сорту овса и кукурузы. И сверх всего, ребята взяли на себя ещё одну заботу: досуг и общественные дела по месту жительства. Там организованы и действуют успешно разновозрастные отряды.

Любопытная цифра: годовой объём общественно полезных работ школы сейчас составляет 200–240 тысяч рублей.

В школах сегодня стало «больше труда». Слышится по этому поводу много и одобрительных, и обнадёживающих слов.

[155]

Дело за тем, чтобы побольше мы заботились о качестве трудового воспитания, как это делает Василий Фёдорович Алёшин.

[156]