ИНТЕРЕСНЫЕ НЕОЖИДАННОСТИ
С осени начались обычные занятия. При школе, в бывшем учительском домике, открылась для ребят столовая. Бесплатная. Для всех учеников.
Ещё не ахти какие разносолы подавались в этой столовой (не велик был пока «цветочный» доход), а мамы теперь встре-чали своих коммунаров с серьёзным, уважительным любопыт-ством:
– Ну, чем вас там сегодня кормили?
И подолгу соседки толковали потом о детском хозяйстве. Какая-де там ни есть, а своя столовая. Ребята, можно сказать, сами себя обеспечивают. Это хорошо. И к делу приучаются. А то ведь совсем от рук отбились, ему уже отцовы штаны по ко-лено, а он всё собак по улицам гоняет.
После обеда, в час игр, старшие пошли дрова
[266]
складывать – гора поленьев громоздилась во дворе, пер-воклашки побежали к Софье Петровне.
– Софья Петровна, а мы?
– А вы ещё маленькие. Оглушили, как стая грачей:
– Нет, мы тоже будем!
Смотрит Софья Петровна – улыбка тёплая тает на губах: с каким удовольствием работают малыши! Когда бы они изведа-ли такое дома?
Сказала учительница шестому классу:
– Начнётся урок труда, принесите по двое носилок пере-гноя.
По пять принесли! Оказывается, это очень интересно – сделать больше, чем приказано!
После часа игр все классы садятся выполнять «домашние» (да, теперь уже в кавычках) задания. Младшие закончили рано. Марианна Сергеевна сказала:
– Ну, теперь идите домой.
Она ожидала, что все взвизгнут от радости и бросятся к вешалкам, но дети глянули на неё просительно:
– Не-ет, мы ещё поиграем.
Отодвинули парты, разулись, расстелили коврики, открыли шкафы с игрушками – куклы, мишки, машины, конструкторы... Вот и детсад!
В четвёртом классе было четыре урока, а обед начинается после пятого. Час свободный. Марианна Сергеевна распоря-дилась, чтобы все шли на воздух:
– Идите, играйте. Возьмите мячи, бадминтон...
– Мы – потом, после обеда, – сказали девочки. – А сейчас можно мы в классе уберём?
– Девочки и мальчики из восьмого класса схватили вёдра, тряпки – ринулись наводить чистоту в пионерской комнате и
[267]
химкабинете. Перетёрли колбы, воронки, пробирки, палочки; перевернули стулья, протёрли все ножки и проножки, уголки и закоулки – блеск! Можно вешать табличку: «Химически чисто».
Вот такая началась жизнь.
Что произошло? Откуда вдруг этот радужный всплеск люб-ви, привязанности к школе, хозяйского радения о ней? На ка-ком основании? И почему нелёгкое это трудовое радение так легко стало переходить в удовольствие?
Всё очень просто. Когда открылась столовая, сразу изме-нилось лицо школы. Всё подчинив новому режиму, она стала для ребят родным домом, даже больше, чем родным. Здесь теперь у них было всё: учёба, питание, работа, игры, спорт, кино, музыка – вся жизнь. И какая! В каком родном доме было у них столько всего? У какой мамы, видящей их едва лишь час в день, было им столько доброго внимания, заботы об их разви-тии, об их человеческом становлении? Домой теперь они шли только на ночлег.
Им давно не хватало такой школы, они давно говорили: «Дома стало никому не интересно».
Теперь к концу уроков уже никого не оглушал голод, не гнал поскорее домой. У ребят заиграл румянец. Нормальный режим питания плюс калории и витамины да плюс то, что называется «за компанию и кислое – мёд» – и куда делись бледные, худые, вялые дети! Да, да, у родных мам такие встречались не за диковинку! И мамы только досадовали:
– Домовой их поймёт, чего им ещё надо! Ну вот мы росли – что мы видели? А какие были? Об дорогу не расшибёшь! А эти... Ну, что я от них, под замок, что ль, хороню? Всё открыто: и булки, и пряники, и в печке наварено – лопайте, сколько вле-зет!
[268]
А они не «лопали», они хватали что послаще: печенье, ку-сок булки с песком сахарным и на зов обедать кричали «Не хо-чу!»
Теперь мамы знали: у них там всё по часам. После второго урока – завтрак, после пятого – обед. И всё по потребности – «насчёт этого полный у них коммунизм». Одолеешь две кружки какао – бери две, хочешь три – пожалуйста, с сухариками, с сушками, с овсяным печеньем.
– Только вот заедаются скоро, – посетовала Прасковья Григорьевна, повар (она и завстоловой и школьный главснаб). – С лета придут – едят исправно, даже добавку просят. А вот пойдёт октябрь, ноябрь – всего уже варю меньше, остаётся. Глянешь – на столе печенье, баранки, сухарики – всё недоеде-но. Суп пополам с мясом, по полтарелки съели – больше не хотят!
Свежие, здоровые... Разве не победа?
Всё становилось на свои места. Менялся сам тон жизни школы, и учителя вдруг поняли: как много в ней до сих пор держалось на нервах! И как долго царствовало это изнури-тельное нервное напряжение! Теперь оно рассеивалось. В школу, казалось, вошла тишина, и стало легко говорить. В учи-тельской заговорили об отрадном: дети стали активнее на уро-ках, слушают внимательно, появилась сдержанность, прекра-тились нелепые выходки.
Педагогическая механика переходила на «тонкую настрой-ку». Сердитый окрик, нагоняй, вызов родителей – всё это стало ненужным, как грубые подпорки в новом доме. Жизнью ребят благополучно начинали править два самых спокойных импуль-са: «Хочу отметить» и «Делаю замечание». Они звучали на ли-нейке. Вошло в порядок проводить общешкольную линейку ежедневно.
[269]
Пять минут перед началом уроков. Сообщается обо всех хо-роших поступках, совершённых в школе вчера, и, может быть, кому-то высказывается замечание.
Установили раз навсегда: ничего не пропускать мимо вни-мания, особенно – хорошее. Проработал лишние полчаса, что-то дельное предложил, товарищу помог, коллективно оформи-ли уголок – всё видеть, учитывать, всё держать на виду, отме-чать на линейке. Иначе хорошие поступки будут затираться и в глазах детей обесцениваться («А это и взрослым бывает обид-но», – подчеркнула тогда на педсовете Софья Петровна); а дурные – обретать право на существование и потихоньку заво-ёвывать «жизненное пространство». Нельзя!.. Речь шла теперь о такой активной нравственной атмосфере, которая вызывала бы к жизни и укрепляла всё самое доброе в каждом питомце.
Детхоз становился школой хорошего поступка. И этой шко-лой безотказно руководил моральный стимул, запрограммиро-ванный в фразе «Хочу отметить».
Работал и материальный. Интересно и широко работал, вторгаясь и в психологию сердобольных мам и пап. Он начал разрушать «крепости», но ему предстояла задача и потруднее: сделать противников союзниками, безоговорочно убеждённы-ми и преданными общей цели.
База его крепла. От дохода в 1900 рублей детхоз в новом году пришёл к семи тысячам и затем сразу к семнадцати. Это равнялось почти половине чистого дохода, полученного в тот год колхозом, крупным, высокомеханизированным и пошедшим круто в гору при новом руководстве.
[270]
Материальный стимул переходил в наступление, не дожи-даясь больших капиталов, и это тоже было наступление педа-гогическое.
Тёплым весенним днём, когда всем думалось о предстоя-щих работах на участке, объявили необычный сбор. Линейка была обставлена по-праздничному. Вынесен стол, накрытый красной материей, на столе какие-то свёртки, пакеты, коробки. И на виду у всех знакомая сиреневая тетрадь: фамилии, даты, «был», «не был».
– Премии будут давать, – догадливо проговорил мальчик П. с насмешливой прохладцей. – Ударничкам. Кому куклу, кому карандаш...
– ...премируется костюмом! – услышал он голос Софьи Петровны, заморгал от растерянности и осторожно покосился на ребят.
– ...премируется шёлковым платьем, – продолжала Софья Петровна.
Ребята бурно хлопали в ладоши. Повертев головой, захло-пал и мальчик П.
О доходах школы, о богатых премиях покатились громкие вести от избы к избе по деревням. А когда вышли ребята на участок, забегает родительница:
– Как тут мой работает?
На велосипеде подъезжает родитель:
– Это правда, что вчера в школе никаких работ не было?
Схлынули будни – праздничный звон по улицам. Три авто-буса к школе подают. В Москву едут. В зоопарк, в цирк, в музеи. Всей школой. Съездили, вернулись – не переслушать всех новостей и разговоров по деревням! Нет, это похвалить, по-хвалить надо школу за хозяйство! Доброе, верное дело приду-мали!
[271]
А по осени – новая поездка. Опять в Москву. Но это уже не для всех, это премиальная. Для победителей соревнования. Едут те, кто хорошо работал на участке, хорошо помогал кол-хозу, едут лучшие общественники. Нерадивые не едут. Они отошли с мамами в сторонку, разглядывают автобус. А автобус стоит красивый, диваны в нём мягкие, и пахнет от него празд-ником. Счастливчики, нарядные, сияющие, вбегают, рассажи-ваются, машут руками и уезжают с песней.
А ленивые и «хитромудрые» стоят. Думают. Стоит и маль-чик П., косится на свою сердобольную маму...
И снова будни.
Спешит, торопится к школе сердобольная, расстроена опять. Что с нею? Будет снова размахивать руками, шуметь до посинения: «Издевательство, иксплатация»? Остановилась, опустила руки.
– Софья Петровна, да что ж вы моего малого на работу не вызываете, – бегает, баклуши бьёт...
[272]