Перейти к основному содержанию

Дежурный командир Сергей Фролов впервые почувствовал огромную ответственность сегодняшнего дня. Коммуна походила на военный лагерь.

[44]

С самого утра оживлённое движение по лестницам и коридорам, сбор инвентаря, команды бригадиров. К главному корпусу подходили мастера цехов, рабочие, воспитатели, учителя. За Фроловым хвостиком бегал горнист Ширявский.

Яркое солнце обогрело землю. Повеяло весенними запахами леса. Снег отдельными очажками ещё сохранялся в тени деревьев под ли-стьями и хворостом. А на просторе земля испаряла влагу, поднимая прозрачную дымку над полем, дорожками, спортивными площадками. Тротуары уже подсохли, здесь можно играть в «классы».

–             Давай!– подал команду Фролов. Ширявский поднял трубу и серебряные звуки полились по всем этажам, перелетали на правый и левый фланг дворовых построек. Трубили общий сбор.

–             Становись!– скомандовал Антон Семёнович. Он стоял на пло-щадке перед фасадом здания. Как по тревоге, бегом становились в строй. На правом фланге – оркестр в полном сборе: с басами, баритонами, выгнутыми трубами, барабанами. Виктор Тимофеевич Левшаков, заслуженный ветеран и уважаемый капельмейстер, расставлял музыкантов. Начищенные трубы поблёскивали на солнце. В первом ряду Землянский с литаврами, Могинян с барабаном, флейтисты Романов Петька, Шмигалёв Сева, Зотов. Колонна строилась по-походному, взводами. Одежда не парадная, все в спецовках и всё же – это парад, по настроению, выправке, подтянутости.

–             Под знамя, смирно! Салют!– вторая команда Макаренко.

Синхронный взмах руки Левшакова и оркестр единым мощным вздохом всколыхнул мирную тишину окрестности, играя марш «Под знамя».

Из парадных дверей появляется знамя. Его несёт знамёнщик Ни-колай Разумовский. Справа и слева знамя сопровождают ассистенты Сергей Соколов и Шура Захожай. Их лица торжественно строги, сосредоточенны, покрыты лёгкой бледностью. Они идут вдоль строя к голове колонны и останавливаются между оркестром и взводом. Колонна приветствует знамя салютом. И не только стоящие в строю отдают честь знамени. По ритуалу колонии им. Горького и коммуны им. Дзержинского – знамени салютуют все находящиеся вблизи строя люди, пришедшие смотреть на торжество. Строй замер. Внимание всех обращено к Антону Семёновичу, который начал говорить:

–             Товарищи коммунары, рабочие, служащие, воспитатели! Сегодня у нас праздник труда. Поздравляю вас с началом весны и началом новой эры в жизни коммуны, в вашей жизни! Сегодня мы начинаем стройку нового

[45]

производства с новой структурой и отношениями. Мы – поколение трудящихся, вместе со всей страной будет бороться с отсталостью, оставленной нам царской Россией, с расхлябанностью и бесхозяйственностью. Вы – молодые хозяева, ставшие на путь свободной жизни, докажете господам капиталистам, нэпманам и буржуазии, на что способен наш новый рабочий человек. И вот сейчас мы разрушим ячейку старого мира, чтобы построить новое советское – нашенское производство. Мы ещё очень бедны материально, у нас нет хороших станков, оборудования, материалов, даже спецодежды, не хватает электроэнергии, но придёт время, товарищи, и вы сможете сделать свой вклад в освобождение страны от экономической зависимости. Посмотрите вокруг: сколько нужно труда, напряжения, чтобы сделать нашу жизнь лучше! У рабочего человека руки чешутся, особенно в пору весны, когда всё оживает, пробуждается и требует разумного вмешательства человека. Мы свидетели и активные участники наступившей весны Советской России. Желаю вам успееха. Объявляю ленинский субботник открытым!

Оркестр заиграл «Интернационал». Все замерли под салютом. Где-то у левого фланга засуетилась группа рабочих, мастеров, окружая колоритную фигуру Соломона Борисовича. Сейчас в бой. Отгремел «Интернационал». Строй взглядом проводил знамённую бригаду, прошедшую к подготовленному месту на стройплощадке. На импровизированной трибуне установлен бюст Ф.Э. Дзержинского. Он тоже украшен флагами и цветами. Знамёнщика и ассистентов заменила новая смена, став у бюста. – Вольно. Разойтись по местам!–команда Антона Семёновича снимает строевое напряжение и открывает выход рвущейся наружу энергии. Все ринулись к инвентарю, заранее подготовленному и разложенному отдельно для каждой группы.

На стенах строений, намеченных к сносу, белели меловые кресты, как знаки приговора. Поодаль стояли две подводы. Это соседи из села Шишковки приехали помогать.

Закипела работа. Всё вокруг наполнилось треском отрываемых досок. Загуляли ломы, заскрипели ржавые гвозди. Последний раз глянули на свет божий искривлёнными оконцами флигельки, амбары, конюшни и прочая надворная челядь, случайно уцелевшая от пожаров, уступая натиску коммунаров.

Бригада Землянского, подпилив внутри столбы, поднялась на крышу. С лихим гиком «Ваньки-турки» она вмиг посадила весь шатёр кровли на землю. К небу поднялись столбы пыли. Тяжёлые брусья укладывали на подводы, и коммунары, помогая лошадям, катили их к стройплощадке. Доски, рейки и другие лёгкие части несли на руках, образуя сплошной муравьиный

[46]

поток.

На площадке шла уборка. Разложенные костры пожирали разную рухлядь и бурьяны, закрывая весеннее небо клубами дыма. Натянутыми на колья шнурами наносили контур нового строения. Сортировщики, освобождая дерево от железа, укладывали в отдельные штабеля доски, рейки, брусья, столбы и отходы. Этой бригадой руководил мастер Попов и бригадир Володя Козырь. Землекопы заняты ямами под столбы. Препятствием оказалась в некоторых местах мёрзлая земля. Зазвенели в мерзлоте ломы. Коммунары Працан, Брацыхин и Ряполов разогревали смолу. По проекту Соломона Борисовича каменный фундамент не предусмотрен, поэтому концы столбов смолятся.

Прошло всего два часа, но битва уже подходила к концу. В огонь летела труха с паутиной, осиными и воробьиными гнёздами. Площадки старых застроек тут же расчищали и заравнивали лопатами и граблями. На чистых местах водружались один за другим красные флажки в знак окончания работы.

Трудным орешком оказался амбар, добротно сложенный из дубовых пластин на шпунтах и шипах. Он, как богатырь, сопротивлялся штурму бригады Васи Водолажского. Весельчак Севка Шмигалёв, ломом выворачивая брусья, грустно запел: «И по винтику, и по кирпичику растащили мы этот завод». Ещё издали, размахивая руками, подходил Коган.

–             Что вы делаете, как разбираете связь?

Шмигалёв переменил пластинку и, драматически сложив руки, затянул гнусавое: «И никто не узнает, где могилка моя».

–             Прекратите мне эти дурацкие песенки и сохраните в целости шипы! Он что-то ещё говорил, но взрыв хохота перекрыл его речь. Во-долажский, раздосадованный сопротивлением амбара, подошёл к главному архитектору и негромко, но внятно посоветовал: «Топайте отсюда!»

Соломон Борисович остолбенел. Некоторое время он растерянно топтался на месте с округлёнными глазами. Но, опомнившись, потихоньку подался в сторону парадного входа, куда очень вовремя подкатил блестевший чёрный лаком «Ролс-Ройс».

В высокой, плотной фигуре, вышедшей из машины, мы узнали заместителя председателя ЧК ГПУ Украины Александра Осиповича Броневого. Он наш шеф и большой друг коммунаров. Его приветливо встретили Антон Семёнович, ССК Теренин и дежурный по коммуне, который чётко отдал рапорт. Рабочие бригады остались на местах, зато не занятые большими делами пацаны окружили машину Броневого, наперебой рассказывая самые свежие новости.

Сопровождаемый этим эскортом, Броневой пошёл по участкам работ. К этой процессии присоединился и Соломон Борисович. Броневой быстро зашагал по руинам. На участках бригадиры рапортовали о ходе строитель-

[47]

ства. Он смотрел, не узнавая местности:

–             Как я понимаю, вы разрушили Карфаген? А где же славный полководец Рима?

Ребята, как по команде, шастнули в стороны от Когана, оставив «полководца» один на один с высоким гостем.

–             Хлопцы! Качаем Соломона Борисовича,– озорно сверкнул глазами высокий гость и первым устремился к окончательно растерявшемуся «триумфатору». В одно мгновение взметнулось вверх грузное тело главного инженера.

–             Ой, лишенько, ой, не упустите,– стонал Коган.

Когда его поставили на ноги, Коган тяжело дышал и, мученически улыбаясь, проговорил: «Побойтесь бога, тов. Броневой! я уже старый человек и не по мне такие штучки!».

–             Видите, какая силища в массах! – обращаясь скорее ко всем, чем к Соломону Борисовичу, резюмировал Броневой – с таким народом мы и чёрту шею свернём, верно, товарищи?

–             Это точно – поддержали его со всех сторон коммунары, воодушевлённые своими подвигами.

Завязалась тёплая беседа по текущим вопросам в стране и за рубежом. Александр Осипович достал из кармана папиросы «Октябрь-ские», медленно постучал мундштуком по коробке. Увидев завистливые взгляды старших, спросил: «Неужели курите?»

–             Палымо, хай йому бис, та хибаж таки? – завистливо отозвался Калабалин.– Бувало и кизяки и, той, виники употребляли...– Растягивая слова, он изобразил простоватого селянина, которого только что привезли в столицу. Снова смех и шутки.

–             Не бреши, Семён, у нас, кому разрешил курить совет командиров, тому махорку выдают! – уточнил Чарский. Открытая пачка «Октябрьских» сразу ополовинилась. Папиросы брали те, кому действительно разрешили курить постановлением совета командиров: студенты рабфака, харьковских институтов и старшие – Чарский, Теренин, Водолажский, Николютин, Сергей Фролов. «Подпольщики» завистливо помалкивали. Некурящий Коган тоже взял папиросу и неумело вставил в ручеёк нижней губы. Оперативная группа направилась к строительной площадке.

За короткое время здесь всё преобразилось до неузнаваемойсти. Появилось открытое пространство, очищенное от бурьяна, мелких кустарников, хлама, сарайчиков, собачьих конур. Трактор «Фордзон», временно заполученный в совхозе, чихая невероятной смесью, утюжил пространство, буксируя тяжёлый треугольник. На тракторе и треугольнике гроздьями висели юные строители-механизаторы, испачканные смазкой и выхлопными отходами, но гордые и счастливые сознанием важности их труда и наглядного преобразования. Площадка превратилась в ровную площадь, на середине

[48]

которой возвышался бронзовый бюст Феликса Эдмундовича Дзержинского.

–             Молодцы, товарищи! Ничего не скажешь, молодцы! – обратился восхищённый Броневой к Антону Семёновичу, –  здесь закладывается наше счастье в труде, без палки и принуждения.

–             Да, Александр Осипович, история отвела большевикам роль воспитателя нового человека. За это мы заплатили высокую цену.

–             И не последнюю, дорогой Антон Семёнович,– думаю, что они нас не оставят в покое,– задумчиво добавил Броневой, подходя к плотникам.

На новом объекте возводились новые споры, весело мелькали пилы, долота грызли гнёзда сопряжений, на земле по частям собиралась кровля.

Бригадир плотников Волченко, он же командир духового оркестра, отдал рапорт. Коротко доложил о ходе работ и о настроении работающих.

Александр Осипович поздоровался, солидно пожав руки всем членам бригады, и неожиданно заметил: «Спецовки у вас, хлопцы, не первого сорта, их бы в костёр, правда?»

–             Заработаем и купим новые!– ответил Коля Разумовский, самый аккуратный человек в коммуне. У него спецовка и без дыр и сохраняет первичную глажку.

–             Ну, добре, и мы вам поможем! – прощаясь, сказал Броневой.– Погулял бы я ещё с вами, да много работы.

–             Гуляйте, а мы за вас поработаем охотно! – предложил маленький Алексюк, преграждая собой дорогу.

Перед отъездом Александр Осипович обошёл спальни, клубы, заглянул в столовую. Время близилось к обеду. Карпо Филиппович Баденко колдовал над праздничным обедом, то и дело подходя к листам с пундиками. Они улыбались ему глянцем надрумяненных корочек. Увидев в столовой высокого гостя, шеф-повар предложил отобедать.

–             Кормите ребят, Карпо Филиппович, они заслужили сегодня двойную порцию, а я только от стола,– ответил гость.

Приезд Броневого не очень отвлёк от работы. «Муравьи» упрямо трудились. Ещё катятся лошадки с материалом, облепленные помощниками, скрипит и рушится амбар, дымит кузница из всех щелей, перезванивая молотками. Крепёжный материал оправдал надежды Соломона Борисовича. Освобождённый от вековой ржавчины, ещё тёплый, он переходил на новую постройку.

[49]

Перед фасадом главного здания в стороне от большой магистрали строительства, выполняется работа по благоустройству территории. Девочки 5-го и 6-го отрядов и ребята 11-го и 12-го' убирают цветники, вскапывают землю, высаживают розы. Руководит цветоводами опытный садовод. Его заботливыми руками созданы оранжереи с дорогими редкими цветами и ранними овощами. Давно обрусевший, не то немец, не то голландец, он всего себя посвятил делу украшения жизни. Яркие тюльпаны, нежные крокусы и гиацинты, строгие хризантемы, кокетливые лилии и весёлые пеларгонии – водились в достатке для клумб, рабаток, цветников и для внутренних помещений. Главную же прелесть цветочного оформления составляли розы. Стараниями Карла Ивановича они перебрались в коммуну из питомников Крыма и Кавказа и хорошо прижились в наших условиях. Только чайная роза зимой хранилась в теплице и сейчас высаживалась в открытый грунт. Садоводы сгребали подсохшие листья, сжигали их на костре, подстригали кроны деревьев, окапывали стволы, подметали дорожки. Над ними порхают щеглы, синички, затеяв весеннюю возню,

Но вот Ширявский горнит «Кончай работу». Сигнал звучит неожиданно, все ещё во власти трудового напряжения, трудового подъёма, ещё не всё сделано. Неохотно тушатся костры, собирается инвентарь, Санька Сопин бегает по участку, собирая последние данные. Папка заполнена «репортажем». Совсем неохотно расстались с железным конём трактористы. Их «Фордзон», исправно тянувший всю рабочую смену, вдруг «пошёл в разнос», страшно гремя своими внутренностями, шипя и стреляя огнём через выхлопную трубу... Все, как спелые груши, попадали на землю, окружив на расстоянии железное чудо. Только Витя Горьковский и Боярчук остались на машине, укрощая бунт взбешённого американца. И скоро, качнув туда-сюда маховиком, трактор замер.

От бюста Ф.Э. Дзержинского, ведомая дежурным по коммуне Фроловым, шествует знамённая бригада. Оркестр у парадного входа играет «Под знамя». Салюты коммунаров. Знамя внесли на постоянное место в Тихий клуб. Можно переодеться и привести себя в праздничный вид.

[50]