Вечер. Закончен трудовой день коммуны. Затихли последние звуки сигнала «Спать пора», теряясь в лабиринте этажей. Командир сторожевого отряда Овчаренко сменяет пост. В 22 часа моё первое дневальство. Обязанности дневального мне известны, но всё же ответственность, настоящая винтовка, острые взгляды «бывалых», надвигающаяся ночь и одиночество порождали волнение. Командир деловито рассказал, как вести на посту, как
[57]
держать винтовку вообще и при встречах с начальством, как охранять покой коммуны в ночное время. На столике записка с фамилиями, когда и кого нужно будить.
Дневальство сдавал Глебов. Он облегчённо вздохнул и сказал; «Не дрейфь, через дневальство все проходят. Привыкнешь».
Я сделал обход. Ещё не все успокоились. Ходили по коридору, забегали во двор, в Громком клубе играли на рояле, в кабинете работала редколлегия. Виктор Николаевич, отключившись от внешних влияний, играл в шахматы с Петькой Романовым, взъерошивая пальцами шевелюру. Антон Семёнович затачивал очередную стопку карандашей, наблюдая за партией и сочувствуя большому ребёнку.
– Плохи ваши дела, Виктор Николаевич. Сдавайтесь и тикайте спать. Терский смущённо улыбается и вдруг делает ошеломляющий ход конём. Запертый своими фигурами король Романова получает мат. Остроносое лицо Петьки вытягивается и застывает.
Вошёл Соломон Борисович, усталый и расстроенный, с жалобами. Откинув полы пиджака, устало опустился на стул, трубно сморкаясь.
– Я уже не имею сил. Эти антихристы спалят литейную.
– Какие антихристы?
– Разве я знаю, какие? Иди их поймай! Сегодня на грех упала труба. Я принимал меры и мне нахально пригрозили... – он подозрительно оглянулся.
– Да подшутили ребята, дорогой Соломон Борисович! Что же мы будем делать без такого цеха!
– Я не буду спать ночами, разве можно так шутить?
– Спите спокойно, у нас есть сторож и дневальный проверит...
– Есть проверить! – вставил я нужное слово и покинул кабинет.
Постепенно укладывались спать и деловые люди. Дождавшись, когда все вышли из здания, я проверил – закрыты ли форточки, дверные запоры, не льётся ли случайно вода в умывальниках, нет ли посторонних вокруг коммуны. Литейная спокойно дремлет, упираясь в ночное небо тёмной трубой. Тишина. Я возвращаюсь на пост.
Из кабинета доносится плавный стрекот пишущей машинки, прерываемый движением каретки. Оставшись один, Антон Семёнович печатает приказ и редакционную горку дневной корреспонденции в газету. Машинистки в коммуне не было.
Дневные заботы Антона Семёновича вообще нередко переходили за полночь, а с шести утра – новый трудовой день и какой день!
[58]
В начале третьего, пожелав мне спокойной ночи, Антон Семёнович захлопнул парадную дверь.
В ночной тишине отчётливо слышался каждый шорох, каждый звук. Где-то посвистывает сверчок, монотонно тикают над головой часы, не слышимые днём. Даже стулья и диванчик для дневальных, спокойно стоящий у моих ног, издают какие-то звуки. Странно – днём этого не наблюдается. В душе начинает шевелиться какая-то чертовщина о домовых и ведьмах, шастающих по ночам. Сдерживая страх, я направляюсь в коридор, постукивая прикладом винтовки по плиткам пола и больше, чем чертей, опасаясь свидетелей моего страха. Непонятный шум не давал покоя напряжённым нервам, наконец, я нашёл источник. В свете плафона билась под потолком ночная бабочка, дробно трепыхая серыми крылышками – одинокое живое существо. Я с облегчением перевёл дух и решительно зашагал назад, плотнее прижимая винтовку.
Время тянулось медленно. Вспомнил, что в четыре утра меня сменит девочка – Нина Курьянова. А ей будет страшно? Никто об этом не знал. Стало стыдно за себя. Я поклялся не бояться никаких чертей.
Мысленно перенёсся в раннее детство, на окраину Харькова. В посёлок Качановку ворвались белогвардейцы. Малочисленный заслон красных сдерживал наступление, заняв улицу. Одиночные выстрелы и короткие очереди пулемёта косили наступавших беляков, их сменяли новые. В перестрелке, между залёгшими цепями, по середине улицы вскачь неслась пароконная подвода. Испуганными лошадьми правил перепуганный паренёк. А сзади, уцепившись за его рубашку, каким-то чудом, держалась маленькая девочка, с широко открытыми глазами. Парень что-то кричал, грозясь кнутовищем в сторону белых. Подскочив к красноармейцам, он с трудом осадил лошадей. Не мешкая, заслон погрузил пулемёт. Красноармейцы вскочили в повозку и тут же скрылись переулке. Белые беспорядочно стреляя, бросились в догонку. Не понимая происходившего, я и косяк моих сверстников ползали под заборами, собирали стреляные гильзы, лихорадочно загружая подолы длинных рубашек. Мы играли в войну. Ничего не страшно.
А к вечеру они расквартировались на постой. В большом доме моей бабушки, бесцеремонно разогнав хозяев по закоулкам, заняли лучшие комнаты. Винтовки стояли в пирамидах, пулемёты на веранде.
Господа офицеры, раздевшись догола, копались при свете керосиновых ламп в белье, ловко проводя ногтями по швам, забитыми насекомыми. Во дворе у костров солдаты делали то же самое.
[59]
Дымили полевые кухни. Вкусно пахло солдатским кондёром. В костры и топки кухонь подбрасывали штакетник, отделявший двор от сада. Часть забора превратилась в коновязь и ясли. Усталые лошади с мерным хрустом жевали свой паёк. Их поили из брезентовых ведёрок.
Спать отправился на чердак, где устраивались все мои тётки.
Утром солдат построили во дворе. С крыльца командовал офицер:
– Смир-н-н-н-о! Шапки долой!
Солдаты нестройно запели «Боже, царя храни». Затем последовала словесность. Гладко прилизанный брюнет-офицер выслушал солдатскую путаницу из титулов: царя, царицы и всех августейших наследников. За ошибки тыкал кулаком в зубы, озлобленно рыча: «Не знаешь, скотина? Наследника не знаешь?!». У солдата текла кровь, капая с подбородка на воротник...
Мои грёзы прервала Нина. Она подошла ко мне тихо, желая, видимо, припугнуть. Ещё не совсем проснувшаяся, но подтянутая и собранная, она приняла винтовку, осмотрела сейф, перелистала памятные бумажки и сладко зевнув, отпустила: «Иди, герой, подрыхни, если здесь не спал».
Я обиделся: «Это ты сама ещё спишь, смотри, чтоб не украли!»
– Ой, горе! – Нина показала язык и картинно стала на пост. Я направился в спальню с чувством прошедшего ещё одно крещение.
[60]