Перейти к основному содержанию

Общим собранием коммуны избран новый состав совета командиров. Срок полномочий совета – три месяца. В регулярных сменах состава сразу решалось несколько важных задач. Командирами в течение пребывания в коммуне становился каждый коммунар и состав совета не превращался в постоянных начальников.

На этот раз секретарём совета выбрали Васю Камардинова. Ему 15 лет. По уровню развития он давно обогнал свой возраст. Серьёзный, рассудительный, не знающий компромиссов, он хорошо усвоил главное правило коммунаров: хочешь приказать – умей подчиняться.

Противником нового секретаря стал Соломон Борисович. Вращаясь в производственной сутолоке, испытывая недостатки в снабжении, мирясь с дряхлым оборудованием – «лишь бы дело шло», –обладая верой и оптимизмом в лучшие дни, он не по своей воле, а в силу обстоятельств часто нарушал обещания. В крутых ситуациях он по-мальчишески прятался, а Камардинов не терпел обмана. Он вытаскивал Когана из его укрытий, припирал к стенке и в совете командиров, и на общих собраниях бил усталого человека суровой критикой.

В литейном цехе постоянно лихорадило: то нехватка вязальной проволоки для шишек, то плохое качество песка, то застывшие «козлы» в вагранке из-за порчи форсунок и, наконец, скандально упавшая дымовая труба. Поржавели оттяжки, заело талрепы и ветер обрушил её на крышу. Юхим Шишко, десятилетний колючий пацан, бывший житель села Шишковка, за четыре часа умудрился пробить 250 и более шишек (каждая шишка – копейка). На экстренном заседании совета командиров он сидел сам не свой. Его жёсткие волосы торчали колючками во все стороны, не укрощённые расчёской. Один из вопросов заседания – положение дел в литейном. Пригласили мастеров, формовщиков и литейщиков. Соломона Борисовича нашли в «стадионе» за штабелями заготовок. Покрасневшие глаза свидетельствовали о бессоннице. Он действительно не мог спать, всерьёз ожидая грозящего «несчастья». Пожар мог возникнуть и в сборочном цехе, до предела начинённом сухим деревом, стружками, опилками.

[63]

–             Соломон Борисович, вам слово, – обратился ССК к Когану.

Соломон Борисович пошевелился, отрешаясь от тяжёлых дум, под ним скрипнул диванчик:

–             Товарищи, всем известно, что мы не на государственно пайке. Каждую мелочь нужно выбивать и в местных организациях и в других городах. На днях посылаю Орденанса в Киев, есть целый ряд вопросов. Нужен ликаподий, песок для литья, никель, электролит. Вы, думаете, что я чурбан и не понимаю наших трудностей. Я понимаю и делаю сверх человеческих возможностей. Всё же выше одного места не прыгнешь. Как ни плохо, а дело у нас идёт, имеем заработок и прибыль. Скоро пошьём себе новые костюмы.

Камардинов жестом останавливает поднятые руки желающих выступить и начинает сам:

–             На прошлом заседании вы обещали хороший песок и выполнили. Факт? Песок мелкий, с грязными примесями, делаем брак. Это тоже факт! Форсунки можно притирать на месте, а мастера спят. Вот у нас и «запарка» и «козлы». Кто имеет слово, товарищи?

Юхим давно держал руку и получил разрешение говорить.

–             Я так скажу. У Соломона Борисовича всё у Киеве. Писок з Днипра, ликоподий у шарлатанив. А дрит отой несчастный, так його и на наших свалках до хвороби. Нехай Ордонанц поиде та й привезе...

–             Шо ты мелешь! – перебил Юхима Калабалин,– Соломон Бори-сович издыть до жинки у Киев, бо вона ще не периихала й бережа свои шмотки, а ты слухаешь казки, як той йолоп! Предлагаю отделом снаб-жения заняться цехкому. Если Орденанс с Сычем не справляются – скажем помощь. А то песок с Днепра! Чепуху городишь, Юхим – энергично бросил в сторону Шишко Семён.– Пошарим по складам в городе – нам скорее дадут, а не то сделаем трус. Шишко слушал с открытым ртом, завидуя ораторскому искусству Калабалина.

Антон Семёнович посмотрел на Семёна, покачал головой. Нв Когана вообще было жалко смотреть. Его семья в самом деле ещё жила в Киеве, потому что в Харькове не было квартиры. И вдруг – такая бестактность. Он тяжело поднялся и вышел из кабинета.

Встал Антон Семёнович:

–             Ты, Семён, не партизань. Какой ещё трус? У нас не военный коммунизм, советские учреждения не буржуйский элемент. Другое дело поискать излишки и взять их законным путём. Что касается Соломона Борисовича, то я решительно запрещаю говорить с ним в такой манере! Он

[64]

хороший человек, очень много работает на нас без шкурных побуждений, а вы позволяете себе хамить. Тебе, Семён, просить извинения сегодня же. Калабалин густо покраснел.

–             Та мы ж его уважаем, Антон Семёнович! – вступился Захожай.

Постановили: усилить борьбу за экономию. Калабалину, Пихоцкой и Мезяку оказать помощь отделу снабжения разведкой в хозяйственных организациях города.

Второй вопрос «О поведении новичка Дмитра Гето». Привезли его из Кролевецкого детдома на «исправление». За разные проделки его «командировали» в коммуну. Ему 17 лет. Работать и учиться не хочет. Пользуясь воловьей силой, отбирает у малышей третьи блюда, особенно пундики.

Слово дали малышам. Первым оратором подхватился Гриша Со-колов:

–             Про Митька все знают. Есть по две порции и богует. Когда я дежурил, то давал добавки второго, а он у Мишки Борисова, Витьки Торского и Локтюхова ликвизировал пундики, шамал и смеялся. Говорить боялся, бо он кулаки тычет.

–             Позовите Гето, – коротко сказал Антон Семёнович, взглядом обращаясь к старшим. Вышли Калабалин, Гапеев и Русаков.

Группа потерпевших сидела отдельным кланом, целиком солидарная с заявлением Гришки.

Вошёл Гето. По кортежу было видно, что явление Митьки на совет не добровольное.

Окинув всех цыганскими глазищами, тряхнув чубом, стал у стола ССК. Плечистая фигура выражала агрессию. Слушать «мораль» ему не впервой.

–             Вася, дай мне слово, – поднялся сероглазый Козырь, – Таких сявок мы хорошо знаем. Загрёб у пацанов пундики и жрёт за обе щеки, рад, что силой мама не обидела. Нечего на него богу молиться. Предлагаю выгнать.

Гето стоял в вольной позе с руками за спиной, пренебрежительно изучая Володю снизу вверх.

–             Стань, как полагается, – напомнил Камардинов. – Митька таким же взглядом измерил ССК и остался стоять вразвалочку.

–             Встань, дубина, тебе ж говорят, бо поставлю, – тихо рокотнул Семён. Их взгляды скрестились – тёмный, нагловатый и тупой с тёмно-карим, требовательным и насмешливым.

Руки Митьки вяло поползли из-за спины, ляжка перестала дрыгаться.

Выступил Вася Луцкий, смелый, напористый.

–             Хлопцы, хибак це людина! Це ж Лантух! Непхав борщу, котлет и слухае, як воно там у животи булькае. Шо йому скривдити пацана!

[65]

Бачите, яка пика здорова? Дамо йому пайку хлеба и нехай жуе, нероба несчастна бо вин паразит.

Гето вытянулся в струнку и побледнел. Внутренние живчики дёрнули к Луцкому и споткнулись. На пути решительный заслон понимающих глаз.

–             Гето, что ты скажешь? – спросил Камардинов. С минуту не от-вечал, его терпеливо ожидали.

–             Нехай миня пижоны не оскорбляють, потому что я бываю обидчивый. Пундики брав, потому как я голодный, а они нехай гав не ловлять! На то и щука в мори...

И дальше красть? – мягкое сопрано Любы Красной.

–             Не... хай воны сами едять!

–             Ой, горе! Як пивень на сидли! – не выдержала Зина Носик.

Командиры рассмеялись.

–             Калошкин, теперь сам грызи пундики, бо Гето отказывается! – где-то из-под вешалки пискнул Котляр.

–             Можно мне? – встал Антон Семёнович.

–             Товарищи, критика вещь полезная, она исправляет ошибки, но критиковать следует деликатно и не всех. Гето вас поймёт. Он человек голодный. И до тех пор, пока его не накормите, он вас и слушать не будет, и работать не будет, а учится – и не мечтайте! Митя, выйди, пожалуйста, мы тут сами решим – обратился Макаренко к Гето.

Его слова не тотчас дошли до сознания Дмитрия. Семён, открыв дверь, красноречиво повёл бровью.

Когда Гето вышел, не понимая, что случилось, Антон Семёнович заговорщицки продолжил:

–             Давайте поставим отдельный столик, накроем чистой скатертью, поставим хороший прибор и спокойно, без намёков, пригласим Митю на завтрак. К нему прикрепим двух официантов, лучше девочку и мальчика. Обслуживать, как в хорошем ресторане. Не забыть и перчик, и соль, и горчицу, салфеточки. Можно поставить бутылку лимонада. Кормить до полной сытости. Официантам надлежит быть корректными и предупредительными, чисто одетыми и в белых передниках. Пригласит к столу дежурный по столовой и не расшаркиваться, не угодничать в поклонах. В отрядах всех предупредить, чтобы не глазели, как на спектакль, а вели себя, как обычно, без всякого зубоскальства.

Если завтрак понравится, а нужно всё сделать, чтобы понравился, Митя на обед придёт сам. И так каждый день.

Командиры слушали с расширенными зрачками. Со всех сторон посыпались возгласы удивления: «Да вы что, Антон Семёнович, он так никогда не откажется, буде трощить, як той боров, аж вухами хлопать!»

[66]

Загадочно улыбаясь, Антон Семёнович спросил Семенцова:

–             Ваня, а ты бы сел за такой столик?

Семенцов растерялся, глаза забегали, немного подумав, ответил:

–             Оно не плохо бы, а как-то стыдно, товарищи,– и тоже рассмеялся, разгадав замысел Антона Семёновича.

Совет командиров одобрил предложение начальника. Официантами назначили Любу Красную и Витю Торского.

[67]