Двухнедельный отпуск нарушил производственный ритм коммуны. Отдыхали издёрганные временем и тяжким трудом токарные станки, молчала ворчливая вагранка Ганкевича, замер разноголосый шум столярно-механического. На станинах, защитных устройствах, на подоконниках, в щелях спокойно обосновалась наша давняя противница – пыль. Снаружи цех оброс новыми штабелями досок, брусков, бочонками, ящиками. Безмолвно длинное тело стадиона», потеряв строгую горизонтальность, дало торцевой крен по рельефу к яру.
[86]
Комбинат кроватных углов пополнился шлифовальными станками с новыми дисками. В никелировочном отделении появилась ещё одна ванна. Новая труба в литейном, высокая, из толстого железа, на кирпичном фундаменте, отсвечивала свежим печным лаком. Возле литейного горы песка и глины. Токарный цех получил более десятка станков. Они были в ящиках, интригующе таинственные. В главном корпусе заканчивался ремонт, до его завершения поживём в палатках.
Изменения, происшедшие за этот короткий срок, были значительными. Соломон Борисович и его штаб даром хлеб не ели. Накапливались ресурсы с расчётом на рост производства.
После приезда следующий день был дан для отдыха.
Ночной ливень примял зелень, буйно разросшиеся цветы, напоил землю. Сотрудники и жители коммуны, стар и млад, ожидали хозяев. Только позднее время приезда и дождь с грозой помешали торжественной встрече.
Зрели яблоки, отяготив ветки крупным апортом, антоновкой, бельфер-китайкой. Наливаются соком пепены, опустив ветки до самой земли. Нет охраны и никто не трогает. Вот-вот настанет время и Карл Иванович разрешит заготовки для общего стола.
Во дворе группа людей. Их водит Соломон Борисович с дежурным по коммуне Кравченко. Он приветлив, но видно, что очень занят. В группе выделялся человек в белом кителе с ромбом в петлицах. К нему и было обращено главное внимание Когана. Он рассказывал и показывал хозяйство коммуны, переходя от одного объекта к другому. Несколько дольше задержался у дымовой трубы. Вскоре выяснилось, что приехал на постоянное место работы в коммуну заместитель начальника по хозчасти Степан Акимович Дидоренко. Он чекист, направлен Правлением ГПУ в помощь Антону Семёновичу. Среднего роста, лет под тридцать, немного сутуловатый. Лицо приятное с прищуром серых глаз. Гладкие русые волосы зачёсаны назад. Такую причёску у нас называли «политика». Слушая Соломона Борисовича, он часто поправлял её, приглаживая пальцами вместо гребня. Кроме Когана и Кравченко, Степана Акимовича сопровождали комендант Мошанский, снабженец Орденанс.
Осмотрев производство, перешли к внутренним помещениям.
В арьергарде появились пронырливые следопыты Вася Коломийцев, Вася Луций, Витя Торский. Их интересовало «кто», «что» и «зачем».
В главном корпусе Соломон Борисович показал столярно-механический цех, охарактеризовав станки, представил мастера Полищука как компетентное и ответственное лицо. После пристально-внимательного осмотра всех помещений и оборудования Степана Акимовича сопроводили
[87]
в кабинет начальника. Вошли только взрослые и дежурные по коммуне. Сопровождающие «лица» остались в коридоре, в общих чертах осведомлённые о новом заведующем хозяйством.
– Васька, а как ты думаешь, спецовку он может достать? – пропищал Коломийцев, обращаясь к Луцому.
– Так тебе, Малярик, сразу и достанет! Ему также гроши нужны. А гроши у Соломона Борисовича,– резонно отпарировал Луций, потирая пальцами, как бы пересчитывая монеты.
Васю Коломийцева за тонкий голос и общую субтильность любя называли Маляриком.
– У него ромб! Може и грошей достать! – вмешался в разговор Торский.
– Где?
– У куркулей. Если хорошенько трахнут – дадут и не пикнут! – развивал свои мысли Витька.
– А может! – согласился Луций, – он дядька строгий! Собрав информацию, тройка заговорщиков побежала делиться новостями.
В универсальном изокружке атаковали Виктора Николаевича. По нём соскучились. Наперебой рассказывали московские новости. Сюда несли игрушки, сувениры, краски, карандаши, лобзики, дефицитный клей, цветную бумагу, чертёжные приборы, цветную тушь и другие богатства, остро необходимые в повседневной работе. Терский молча, благодарными глазами обозревал сокровища Шахерезады, прикидывая, что можно теперь сделать.
Художники взахлёб описывали шедевры Третьяковки, на своём жаргоне толковали об игре света и теней в картинах, о яркости и долговечности красок, о формах изображения природы и людей, о стиле и манере письма.
Когда поток рассказов пошёл на спад, Виктор Николаевич торжественно открыл пристенную штору. Опираясь на лёгкую пирамиду, выстроились ореховые удилища. На столике – вся рыбацкая снасть: крючки в коробках, грузила, поплавки, лески разной толщины, садки и подсадка. Это большой сюрприз. Мы всегда нуждались в рыболовной оснастке и вот всё перед нами, да ещё в таком количестве.
– Ура Виктору Николаевичу!
– А когда на рыбалку? Куда? – вразнобой затараторили не только рыбаки.
– Да хоть сегодня! После обеда!
– Ура! – ещё раз грянуло рыболовное общество. Немедленно командировали копать червей для насадки Глебова и Колю Гонтаренко. Остальные принялись готовить удочки.
[88]
За обедом торопились. Со столов собрали мякиши хлеба. У Виктора Николаевича оказался варёный картофель на карпа, кубики из пшённой каши на язя и в стеклянной банке мухи на верховодку; но он посетовал, что не успел поймать мышь на щуку, а воробья на сома.
– Мы сейчас, Виктор Николаевич! – бросились несколько добровольцев в открытую дверь, но Терский остановил их:
– В другой раз, товарищи. Сегодня в программе пескари, краснопёры, сазаны, язи, плотва и окуни – набор для ухи.
Одни названия кружили голову. Скорее на реку! У входа стоял Русаков с походным котлом и вёдрами. За поясом торчали два ножа, из московского набора, в вёдрах соль, несколько луковиц, специи для ухи и хлеб.
Рыбак рыбака видит издалека. Карпо Филиппович с полуслова проникся нашими заботами и тут же дополнил нашу экипировку «чем бог послал».
Старшая хозяйка открыл таинство экспедиции. Вокруг него собралась толпа, посыпались вопросы, шутки и остроты: «На какой полюс собрался, на кого оставил наследство?» На выручку сомкнутыми рядами явилась вся группа с удочками. Сомнения скептиков рассеялись.
– А нам можно? – попросились несколько девочек.
– Некогда, вы собираться долго будете. Но Виктор Николаевич всё же согласился взять и девочек, с условием, если они будут тихо вести себя.
До речки версты две, а до заветных тихих заводей, вдали от многолюдия, и все четыре.
Впереди широко шагал Виктор Николаевич, несоразмерно возвышаясь в окружении несмолкавших девочек, за ним Русаков с котлом за плечами и ассистенты с вёдрами.
Спустились с горы и вступили в хуторок с редко разбросанными хатками. Вскоре вышли на шлях, ведущий в сёла Большую Даниловку, Цыркуны, Тишки. Он прямой и широкий. Пройдя полверсты, остановились у колодца с древним дубовым крестом. На нём икона-миниатюра богоматери с младенцем. Колодец окружили могучие вербы, склонившись ветками к кресту и скамейке. При помощи журавля зачерпнули цебарку воды, напились по очереди и пошли по узкой тропинке направо от Шляха в поле.
Под щедрым солнцем наливался колос высокой ржи. Над нами в синей глубине неба заливался трелями невидимый жаворонок. Где-то рядом пересвистывались перепела, как бы выговаривая: «Жить хочу, жить хочу!» Во ржи синели васильки, привлекая любительниц венков. Нас оживлённо сопровождали зелёные кузнечики, издавая шелестящие звуки. На миг показалась мордочка суслика и тут же спряталась.
[89]
Вдали кудрявилась кручёная полоса зелёных деревьев. Река Лопань, укрытая могучей защитой. Вдалеке сильные голоса выводили украинскую песню «Ой, хмелю, мой хмелю». Воздух издавал пряный аромат умытого поля, трав и цветов... В воздухе и на земле торжествовала жизнь, извечная и прекрасная. Мы были счастливы правом на эту жизнь, от того, что греет солнце, поют птицы и люди, пахнут цветы, что вокруг мир и тишина, а мы так молоды, свободны, и всё ещё впереди.
Поддавшись соблазну, запели и наши девчата «Ой, не ходы Грицю». Выделялся серебром голос Любы Красной. Ей вторила Женя Вехова. Обе солистки коммунарского хора.
Река совсем близко. Мы укрылись в тени и сквозь чашу деревьев увидели песчаные отмели, крутизну правого берега и блеск волны. Остановились на открытой части берега. Старательно выбирали места, осматривая реку и вверх по течению. Разобрали удочки. У некоторых счастливцев оказалось по две. Говорили тихо, сдерживая волнение. Разделили приманку. Девочки от червей отказались, брезгливо кривя губы. Им дали хлебного мякиша.
Я выбрал место в зарослях кувшинок, прикрытое с берега ивняком. Тишину всполошила армия лягушек, дружно плюхнувшихся в воду.
Выбрав свободное от водорослей окно, забросил удочку. Немного попрыгав, красные поплавки успокоились. Настало время священного ожидания.
Справа, через заросли я увидел соседа и осторожно подошёл к нему. Он посмотрел на меня с неудовольствием. Судя по всему он чувствовал себя неловко из-за крайне скудного улова.
На расчищенном месте от него веером расходились 7-8 удочек с бамбуковыми удилищами, импортными лесками защитного цвета и добротными поплавками. Не желая раздражать неприветливого коллегу, я вернулся к своей паре простушек. Подняв одну из удочек, я заметил, что насадки – крупного хлебного мякиша на крючке уже не было. Пока я налаживал свой снаряд, поплавок второй удочки дёрнуло вниз и плавно повело по поверхности. Я мгновенно подсёк. И тут, как в рыбацком рассказе: удилище изогнулось в дугу – вот-вот переломится! Я от волнения весь растерялся и сам машинально последовал куда увлекала меня невидимая добыча, т.е. в реку.
Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы не подоспел Терский. Он отчаянно ринулся в водоросли и перехватил леску. Вокруг его фигуры забулькали грязные пузыри. «Подсадку»! – закричал благим матом Виктор Николаевич. На крик бежали ребята, распугивая всё живое.
[90]
Передав конец лески в дрожащие руки Глебова, Виктор Николаевич с головой скрылся в воде. За ним последовал Дорохов. Все стоящие на берегу замерли в шоке.
Мой сосед был уже рядом. Он говорил что-то, мученически жестикулируя и закусив губу, выдавил утробным голосом: «Не уйдёшь, кореш!»
И вот добыча на берегу – крупный экземпляр серо-серебряного сазана. Добычу оттащили подальше от берега и вытряхнули на траву. Сосед долго не мог оторвать глаз от пойманного красавца и вдруг, посмотрев на меня, жёлчно изрёк: «Бывайт и слепой курица найдёт золотой зерно». Все мы поняли, что это иностранец, и смеяться над ним не стали.
Оправившись от первых впечатлений, мы перевели взгляд на Терского, главного героя этой необычной схватки. Дон Кихот – мелькнуло у меня в голове, настоящий Дон Кихот Ламанчский. Его глаза светились блаженством.
Практичная Нина Курьянова определяла в руках вес полууснувшей рыбы.
– Кил пять будет! – авторитетно определила она и передала, как на подносе, Русакову.
– Пять не пять, а три потянет, – уточнил Русаков, подбрасывая рыбу двумя руками.
На моём старом месте оставаться не было смысла. Новое место обрывистое и глубокое, «Смотри, сома не зацепи, утопит»,– предупредил Дорохов. Сома я не поймал, но везло мне в этот день крупно. Ловилась плотва, не крупные, но сильные язи, даже несколько линьков. Они пачкают руки липкой слизью и очень живучи.
Мухами занимался сам Виктор Николаевич. Длинными музыкальными пальцами он ловко извлекал их из банки и одним движением насаживал на крючок. Но ловилась у него почему-то одна верховодка. Глебов, стоя по колено в воде на песчаном перекате, почти непрерывно бросал на берег крупных пескарей.
Задымил костёр. Старшая хозяйка вступил в обязанности повара. Нашлись помощники из неудачников по добыче – Гришка Соколов, Мезяк, Островерхов и Шейдин. Они по заготовке хвороста. Чистили рыбу девочки – Бобина, Курьянова, сёстры Красные – Люба и Роза, Вехова. Пристально рассматривали верховодок – нет ли у них во рту мух. Обнаруживая, вздрагивали, морщились и пищали. Свободные от кухни пошли купаться.
Прыгали с крутого берега, ныряли, брызгались. Отдыхали на горячем песке. Лучшие пловцы Певень, Козырь, Дорохов, Сергиенко, Сергей Соколов – тайно наблюдали за начинающими купальщиками. Совсем не умеющих плавать не оказалось.
[91]
Возле костра Виктор Николаевич рассказывал забавные истории из жизни рыбаков и охотников. Все сюжеты из «Барона Мюнхгаузена» он, не моргнув глазом, приписывал себе. А на костре уже закипала уха. Её верхний слой покрылся блестящим жиром. Уху пробовали на соль и специи. Русаков не допускал демократии в кулинарии и руководствовался только своей дегустацией.
– Мало? – добавишь в свою миску!
– А что если много? – певуче тянула Люба.
– Отбавишь! невозмутимо ответил повар, за это я отвечаю.
– Но у нас одна миска на двоих, – справедливо заметил Виктор Николаевич, – как тут быть?
Русаков поскрёб затылок.
– Подбирать партнёров по вкусу! – ответил за него находчивый Панов и посмотрел на Грушева. «Мухе» Грушеву дали миску на одного. Он согласен с любым вкусом. Кроме того, «забил» на добавку. К несчастью, его личный улов не компенсировал запроса.
Юшку сербали, не нарадуясь, и не по одной миске. Большинству Русаков угодил, его хвалили вместе с ухой и тут же подставляли посуду.
Вечером в воздухе повеяло речной прохладой. Над водой пополз туман. Будто сговорясь, дружным хором открыли концерт лягушки, натужно раздувая пузыри. Перед дорогой ещё раз искупались.
Домой несли трофеи. Русаков сэкономил из общего улова штук 20 стандартных краснопёрок и головлей для Карпа Филипповича и уложил их в ведро с крапивой.
Опытные рыбаки считают, что в крапиве рыба долго не теряет свежести.
Шура Гуляев в банку Терского пустил медно-красных ленёчков для своего аквариума. Девчата украсились венками и букетами из васильков. В лучах заходящего солнца они походили на сказочных фей.
Дав небольшой круг, пошли через село Большую Даниловку.
Люба отстала от кампании и вступила в переговоры с какими-то старушками. Слышим – зовёт: «Идите сюда! Бабушка хочет угостить вас!»
Вышло так, что кто-то подсказал бабусе попросить нас о помощи в сборе урожая. Мы, разумеется, сразу согласились.
Появились ведёрки, круглые плетёные из лозы корзинки. Любу назначили приёмщицей. Виктор Николаевич дал установку принимать вишни по счёту.
[92]
Разделились по два человека на дерево. Соседи и прохожие дивились дружной бригаде, живописно облепившей сад. Как мы ни старались, а девочки побеждали. Их корзинки наполнялись быстрее.
Не прошло и получаса, как все ёмкости заполнились.
– Ой, спасибо ж вам, дитки, дай вам бог здоровья! – суетилась старушка. Она сама насыпала в наши вёдра «гостинцы». От оплаты мы, конечно, отказались.
– Хто ж вы будете, чи часом не з коммуны?
– А тож, бабуся, з коммунии, – в тон ей подтвердил Семенцов, рассматривая бабушку с загадочной улыбкой и спросил: «Бабуся, а вы царя бачили?»
– Не бачила, ката, хай вин проклятый, а чула – силу людей постриляв!
В это время подошла другая старушка. Она протянула нам огромную миску с варениками.
– И вы за пролетариат? – спросил Ваня весело.
– Частуйтесь, добри люди. Це мы зварили на всю симью, а паны не приихали! – не расслышала вопроса. Вареники поданы из русской печи в парах, вишни без косточек. Это были настоящие украинские вареники, щедрые размером, брызжущие горячим соком. Им позавидовал бы и гоголевский Пацюк. Поправ закон этикета, они взлетали из миски короткими траекториями гораздо проворнее, чем у ленивого Пацюка. Их подмели до единого.
– Бувайте ще у нас. И моя сваха просила оказать помощь. Вонай порося заколе, – якшо ваша ласка! – бойко заохтила старушка, махая на прощание рукой.
– Неплохо поработали, – подвёл итоги Дорохов, взвешивая два вёдра вишен.
– Будет нам от Антона, если узнает. У него подработаешь,– тихо сказал Глебов, чтобы не слышал Виктор Николаевич. Точно же скажет: «В батраки нанялись, шляпы!» – да и влепит по пять нарядов.
– Вот будет дело, если Виктора Николаевича потащут на середину! – представил Гуляев.
– Да он под лампочку не влезет. Да и виноват не он. Нас же Люба позвала. Ей и объясняться, – «успокоил» Глебов.
– Свалим на «Муху». Кто больше вареников слопал? Нехай отдувается!
Грушев по-ишачьи тащил котёл, не подозревая о коварном заговоре.
[93]
На Шишковке встретились знакомые. Нас окружили, расспрашивали о Москве, договаривались о встречах и погордились тем, что Соломон Борисович разрешит дать электросвет селу... Столбы и электроматериалы за счёт жителей.
Минули пограничный яр и вошли в коммуну с тыла. Первой встретилась Оля Мейер – большеглазая, пышнокудрая брюнетка лет пятнадцати. Она рассказала все новости за день и главная из них та, что коммуну посетила комиссия из Наркомпроса. Она была долго и мучала Антона Семёновича разными дурацкими вопросами: «А где же ваши беспризорные?». Вы их не возили в Москву?» – Антон как гаркнет: «Вот они, перед вами! Все были в Москве, только вчера вернулись!».
Ольгу одарили вишнями и направились в изокружок. Удочки поставили в пирамидах до следующей рыбалки. Вишни разделили и разнесли по палатам на всех. Больше при делёжке досталось девочкам и малышам... Линьков пустили в просторный аквариум. Они опустились на дно, хлопая жабрами, набираясь сил. Во время нашего отпуска Елизавета Фёдоровна Григорович заботилась о рыбках и поддерживала обычный порядок в биокружке.
[94]