Весной коммуну взбудоражила недобрая весть. В первом отряде у Никитина пропал радиоприёмник. О случившемся командир доложил в рапорте.
Воровства давно не было. Жили в обстановке доверия, друг от друга не прятались и вдруг как гром среди ясного неба.
– Поищите в спальне, поспрашивайте ещё, – досадливо сказал Антон Семёнович, не приняв, видимо, всерьёз этой необычной информации.
– Уже искали. Всё перешарили и всех опросили.
– Тогда общий сбор! – распорядился Антон Семёнович. Клуб заполнялся быстро. Председательствовал дежурный по коммуне Иванов. Это наш кандидат в мединститут. Очень авторитетный командир, хороший общественник, один из лучших производственников. Антон Семёнович сразу же попросил слово. Такое случалось редко. Обычно он выступал «под занавес».
– Товарищи, у Сани Никитина пропал приёмник. Дело не только в том, что обидели товарища. Кто-то из сидящих в этом зале сознательно, цинично пошёл против наших законов, наступил грязным башмаком на наши традиции. Мы живём открыто. Не прячем вещи под замком. Так было и так будет. Вора мы найдём. И очень быстро. Прошу каждого припомнить до мелочей, что он видел и слышал в промежутке времени от 12-30 до этой минуты.
Зал возмущённо загудел.
– Кто имеет слово, товарищи, говорите всё, что знаете,– прозвучал спокойный голос председателя.
– Ну, раскачивайтесь и ближе к делу.
– А что говорить. Пусть Антон Семёнович все отряды допросит и обшукает в коммуне, – с досадой предложил Сопин, не зная другого исхода.
[109]
По распоряжению Антона Семёновича новый ССК Вася Дорошенко принёс отрядные списки.
Предложение Санчо показалось разумным. Каждый мог поговорить с Антоном Семёновичем лично. А соврать, глядя ему в глаза, было практически невозможно. Это знали все. Началось «следствие». По списку выходил отряд и каждый восстававливал по памяти обстоятельства этого злополучного отрезка времени. К великому огорчению коллектива опрос не принёс ничего утешительного. Группа Калабалина провела обыск, но никаких следов тоже не обнаружила. Приёмник как в воду канул.
Прошло ещё несколько беспокойных дней. Вездесущие малыши из двенадцатого отряда вели в сверхсекретной форме свои наблюдения. Как выяснилось позднее, они решили прочесать всю территорию вокруг коммуны. Осматривали собачьи будки, лабиринты Соломона Борисовича, цветники, кладовые и т.п. И вот кого-то из этих «ищеек» осенило: преисподняя театральной сцены. Её обследовал сам Калошкин. Меньше, чем через полчаса его вытащили на поверхности в разодранных штанах и с головы до пят облепленного паутиной.
– Ну, шо? – с последней надеждой выдохнула вся компания.
– Там! – сдавленным голосом ответил Калошкин. – Лежит, завёрнутый в тряпки.
– Ну так тащи его, – дрожа от нетерпения проговорил Соколов.
– Ша, пацаны, – охладил Соколова рассудительный Петька Рома-нов. – Нехай стоит. Поймать надо гада. А штучка всё равно никуда не уйдёт.
За углом дома Петька изложил свой план: «Антону ни слова. Стоять на шухере и не спускать глаз с объекта наблюдения».
Минуло ещё несколько дней. Но суфлёрская будка ни на минуту не оставалась без присмотра «сыщиков». Они околачивались на дворе под окнами клуба, играли в коридоре, маскировались в кулисах сцены.
И вот долгожданная награда за мудрость и терпение.
– Антон Семёнович, зас-с-стукали! – вертя головой и захлёбываясь от восторга, завопил Романов.
– Кого застукали! – равнодушно ответил Макаренко,– Иванова?
Маленькая фигурка Петьки обратилась в соляной столб. Всего было можно ждать, но только не этого.
– Дежурных командиров у нас не обвиняют. Вы на собраниях были. Как же вы посмели его заподозрить?
– Впрочем, где вы его нашли, – сменил интонацию Антон Семёнович, решив, вероятно, что «сыщики» заслуживают не только порицания.
[110]
– На сцене. Мы не выпускаем!
В коридоре, около двери в клуб, стоял в окружении решительных малышей Иванов. Фёдоренко дал команду ввести задержанного в кабинет. Конвой замыкал Калошкин, в руках которого был приёмник.
От былого величия, элегантности и блеска Иванова не осталось следа. Он стоял поникший и поблёкший, зная, что прощения не будет.
– И ты, знатный командир?
– Я! – отрешённо выдохнул Иванов, не поднимая глаз и понимая вопрос в прямом смысле.
– Уходи! Вон – немедленно!
Двенадцатый отряд без команды перестроили в две шеренги и через этот коридор, покоряясь суровой, но справедливой воле коллектива, Иванов двинулся к выходу.
[111]