Утро. Через раскрытую полость палатки робко скользнул первый лучик солнца и коснулся щеки спящего Фёдоренко. От ласкового прикосновения Вася сладко потянулся и открыл глаза. Тишина свежего утра наполнялась пересвистом пичужек. Лагерь спал. Вася посмотрел на часы. До подъёма ещё полчаса. Но Вася сегодня дежурит и он быстренько выскочил из кровати.
По дорожке шагал дневальный Шейдин. Увидев командира, он салютнул и доложил по всей форме, что в коммуне порядок.
Разбудили горниста Ширявского, ДЧСК Тулецкую и зам. нач. коммуны Никитина.
С первыми звуками сигнала выскакивали из тёплых постелей и бежали на спортплощадку, занимая свои постоянные места.
Площадка ожила. Как всегда, перед нами загорелый, в белой майке и белых в рубчик брюках пружинный Семён Афанасьевич, орлиным оком прощупывает ряды. Удостоверившись, что все налицо, резко откидывает голову и мощным баритоном приветствует:
– Здравствуйте, товарищи дзержинцы!
– Здравствуйте!– ухает хор дзержинцев на всю округу.
Комплекс упражнений Калабалин начинал с ходьбы и спокойных потягиваний. Постепенно нагрузка увеличивалась, убыстрялся темп, усложнялись движения, переламывая внешние и внутренние части организма. Девочки не все выдерживали ритм и в их рядах нарушался порядок...
Про себя они чёртыхались, тяжело переводя дыхание, и пронзали насмешников-соседей острым сердитым взглядом.
По дорожке, освещённой ярким солнцем, обрамлённой с обеих сторон цветами, направляется в свой кабинет Антон Семёнович. У него лёгкая, красивая походка. Носки ног он ставит врозь. Возможно, что утренний путь от его маленького дома в большой был той прогулкой, которая дарила ему свет ласковых лучей, голубизну неба, робкий шорох листьев, трепетное дуновение ветерка, запах цветов – короткое отступление в мир душевного покоя.
Возможно, что в нескончаемом движении вокруг него, в звоне детских голосов, в гуле токарных станков, в визге ленточных пил, в перестуке пишущей машинки, в проникающих звуках городских строек, в дискуссиях
[114]
с «Олимпом» он черпал новые силы и веру в справедливость своего дела.
Переписка с Горьким, в которую нас посвящал Антон Семёнович и которая прямо нас касалась как живых участников «великого эксперимента», радовала Антона Семёновича. Мы чувствовали, что где-то на Капри есть родной, близкий человек, всегда готовый помочь, посоветовать.
* * *
Всё чаще навещали коммуну иностранные делегации. Книга для посетителей заполнялась пространными отзывами, с признаниями красоты нашей дисциплины, чистоты помещений, организации производственного труда, самоокупаемости и веры в наше светлое «завтра».
Ещё совсем недавно мы принимали группу чешских коммунистов во главе с товарищем Юлиусом Фучиком. Они радовались нашим успехам как закономерному следствию революции. В своём отзыве в книге они противопоставили наше детство бывших беспризорных детей с беспризорными детьми в капиталистических странах, обречённых на гибель. Наш пример, по их словам, дал им новый толчок, чтобы выполнить задачу, которую поставил перед ними рабочий класс Чехословакии.
Коммунары провожали их, как старших родных товарищей.
Американские делегации восхищались нашими «принципами» и «новыми институтами», которыми должно гордиться наше государство. Особенно их удивила система самоокупаемости, неслыханная в Америке и заслуживающая подражания, заработки детей. Любознательные пацаны после свежих записей деликатно водили пальцами по строчкам оригинала и перевода, втолковывая смысл написанного и оценивая каждый по-своему.
– Эх, и чего б це у их так не зробыть,–грустно вздыхает Юхим, закрывая книгу.
* * *
Едва закончив завтрак, бежали в цеха за станки и к верстакам. На стене в коридоре вывешена диаграмма сражения токарей, никелировщиков, столяров и швей. Рядом сводка «Положение на фронтах». Здесь на минуту задерживались группы действующих частей, вычитывали на ходу взятые с боем позиции.
Нейтральные по природе краски и тушь, отражающие количество выпущенной продукции, проценты к промфинплану и место цеха в соцсоревновании, оживали, двигались перед глазами выпуклые, осязаемые и кричащие. В цехах они претворялись в новые горки маслёнок, с игрой пересвета горячей меди, в зеркально-блестящие кроватные углы, в сбитые рядами
[115]
кресла, выставленные наружу у стен «стадиона» и готовые к отправке заказчикам, в стопки тёплых от глажки и девичьих рук трусов и ковбоек.
Сражение шло за Крым, за материальную возможность похода и отдыха. Мы подходили к желаемому рубежу, к осуществлению поставленной Антоном Семёновичем «ближней перспективы».
Соломона Борисовича распирало от счастья. Его как шар бросало из цеха в цех. Его наметённый глаз жадно схватывал в складах, на дворе и на верстаках ещё «тёпленькую» продукцию. Натренированный ум финансиста на лету подсчитывал тяжёлые рубли. Каждый процент плана – деньги.
О, эти деньги! Банковские сводки имели форму синусоида, с подъёмами и спадами. Подъём – накопление, спад – сигнал тревоги. Один он и бог знают, что там творится! Но крахом не пахло. Он умел поддерживать здоровую коммерческую конъюнктуру. Деньги на Крым? Будут! Но что Крым? Он готовил больший подарок этим несговорчивым мальчишкам и девчонкам, с которыми его породнила судьба. Только бы до времени не рухнула и не сгорела вся его империя, познавшая вторую молодость в руках новых хозяев! Бессонные ночи? Тревоги? Пожарники? Кто вспомнит! Кто оценит! Всё канет в реку времени!
* * *
Крымская комиссия готовила поход с февраля. Кто в царское время мог допустить мысль и позволить роскошь водить приютских детей в какие-то походы! Какой детский дом в 30-е годы мог осуществить эту мечту? Кто проектировал и ставил массе детей перспективы подобного рода? Такого примера не было, а коммуна Дзержинского шагала впереди своего времени.
Сегодня, в этот тёплый июньский день, комиссия под руководством Степана Акимовича докладывала совету командиров о проделанной работе. В её состав вошли коммунары Кравченко, Семенцов, Вера Ефименко, Русаков, врач Шершнёв и киномеханик Марголин. Они по заданию Антона Семёновича уже решили на маршруте похода весь комплекс вопросов транспорта, питания, мест расположения в пути на отдых. Палатки отправлены багажом вместе с постелями.
Весь путь предстоящего похода уже прошли и проехали наши разведчики Шершнёв, Марголин, Семенцов. Их подробный доклад совет командиров заслушал и одобрил. Член бюро комсомольской ячейки Сторчакова поставила вопрос о парадной форме для девочек.
[116]
Требовались новые юбки, береты и чёрные лакированные пояса. О летней обуви она умолчала. Тем не менее совет командиров затих, предчувствуя грозу. Соломон Борисович весь напрягся от волнения. На его крупном лице выступил пот и полился ручейками, остановить который не мог даже его уникальный платок.
Предотвратил катастрофу Санька Сопин. Он с деланным миролюбием проворчал: «Всё выдумывают и выдумывают: то юбки, то береты. И так барахла полные сундуки, а пацанам шо? Спецовки и те никуда не годны. Можно обойтись и без лакировки. А береты? И совсем не нужны, не на полюс едем, а в Крым».
Степан Акимович, подперев ладонями виски, опустил голову. Его шёлковистые волосы мягко упали на руки. Сквозь них он смотрел то на Сопина, то на Когана.
Сторчакова наливалась недобрым румянцем: «У вас в сундуках тоже немало, подумаешь, женихи! С вас в Крыму одних трусов хватит, не замёрзнете».
Поднялся Соломон Борисович. Повёл усталыми глазами поверх голов. Вот уже несколько ночей он спал мало. Пожарный страх одолевал его, особенно в ночном одиночестве.
– Что мне сказать вам?– начал он, безвольно опуская руки. – Вы сами хозяева, хотите береты, нате вам береты. Хотите бальные платья? Возьмите в лучшем магазине. Но я умываю руки. Я обещал деньги на Крым – они у вас есть...
– На Крым? Деньги есть на Крым? Ура!!! – подхватились пацаны со своих мест, замахав руками, но их остановил царственный жест оратора.
– Вы хотите всё сразу и размениваетесь на фигли-мигли, как польские панёнки.
Слово взял Володя Козырь:
– Товарищи. Вы можете простить болтовню Саньки, он у нас баламут, и все мы его знаем. Но как можно отказать нашим девчатам в такой мелочи? Их всего пятьдесят, они на нас шьют. Я согласен до отпуска поработать час дополнительно, пусть купят, что требуется, а юбки пошьют сами.
После Володьки говорил Степан Акимович:
– Экономить хозяин должен каждую копейку. Это всё верно. Но, скажем, зачем нам глина из Киева? Каждый вагон стоит огромных денег. Если сменить технологию формовки, то глину можно заменить песком, а его у нас в Харькове хоть пруд пруди! Я не специалист в технике, но если хорошо покопаться, то можно ещё найти источники непроизводительных расходов и поправить наши дела. Предлагаю просьбу девочек удовлетворить.
Через открытое окно на его петлицу с ромбом прыгнул лучик солнца. Все облегчённо перевели дух, и Сопин махнул рукой. Ожидали, что скажет
[117]
Антон Семёнович. А он смотрел на Когана, как на обиженного ребёнка, нежно и сочувственно.
– Товарищи, все мы должны поблагодарить комиссию за большую работу в подготовке похода. Мы также отдаём должное нашему Соломону Борисовичу, который выделил нам хотя не щедрые, но вполне достаточные средства на поход и отдых. Коган поклонился.
– Что касается девочек, то в этом мы, Соломон Борисович, должны быть немного рыцарями.
Коган выпрямился и ответил лишь наклоном головы.
– Мы разделяем ваши финансовые заботы. Они направлены к главной цели – выйти на широкий простор производства и покончить с нуждой. Я правильно понимаю? Нужно строить новый завод, выпускать такую продукцию, которой у нас ещё нет и которую мы покупаем за границей.
– Антон Семёнович (голос из-за вешалки) – а когда начнём?
– Мы уже начали. Пока мы будем в походе, Соломон Борисович подготовит нужные бумаги и проведёт переговоры. Этот план поддержали.
В кабинете сделалось тихо. Даже романтикам это известие показалось чем-то несбыточным, марсианским. Строить завод! Выпускать продукцию, которую до нас не выпускали! У меня перехватило дыхание.
Молчание прервала ССК Харлакова. После Васьки Камардинова её избрали «президентом», памятуя о важности правления в крымском походе и её жёсткой схватке трезвого организатора.
– Я тоже думаю, товарищи, что пора нам что-то начинать толковое и кончать с кустарщиной.
Её оценка производства, сказанная так легко, обидела Когана.
– Голосую за предложение Антона Семёновича. За строительство нового завода. Кто «за» – поднимите руки!
Голосовали все. Соломон Борисович дольше всех задержал поднятую руку.
Внутренним чутьём Харлакова поняла, куда клонит чаша весов. Облегчённо вздохнула, Антон Семёнович выпрямился.
– Дорогие товарищи! Передам ваше постановление председателю Правления коммуны товарищу Броневому. Отступать не будем.
Находясь среди коммунаров, я почувствовал в происшедшем что-то особо важное, затронувшее и меня: здесь нет места весёленькой «трепологии», это черта, за которой не будет слов «не хочу», «не моё дело», «проваливай», «откачнись», «не буду», а будет только одно: «НЕ ПИЩАТЬ!» А потом будет что-то такое новое и такое интересное, что и не выскажешь!
[118]
Смена Сторчакова, поддавшись настроению исторического момента, не настаивала на своих требованиях походной формы для девчат. В этом неожиданно помог сам Соломон Борисович.
– Я хочу спросить, а где же рыцари? Вы чреваты журавлями в небе, так не выпускайте же маленькую синицу!
Первым рассмеялся Антон Семёнович. Но все присутствующие знали мудрёные притчи Когана о журавлях и синицах.
– И туфли будут?– повернулся в его сторону Степан Акимович.
– О, что такое туфли или балетки в этом мире разорения! – в кривой улыбке растаял Соломон Борисович,– не скакать же девчатам босиком... по острым скалам... Но его прервал Антон Семёнович: «Э нет, дорогой наш банкир, балетки само собой, а туфли на парадный случай».
Сражённый дуплетом, Коган сдался и сел, нащупывая по привычке своё доброе сердце.
Единогласным голосованием совет командиров постановил выделить средства на юбки, береты, пояса и обувь.
Из кабинета Антона Семёновича Коган шёл в плотном окружении девочек, как истинный рыцарь в цивильных доспехах.
[119]