Хранителем лыж – щедрым подарком администрации стадиона «Динамо» – был Миша Борисов, белявый пацан, с жёсткой, во все стороны щёткой волос и лицом мудреца. Под склад спортинвентаря он приспособил площадку-тупичок на лестнице запасного хода. В складе поддерживал образцовый порядок. Каждая пара лыж под номером, смазана мазью и связана на распорках, заведён в тетради учёт выдачи и приёмки. Было бы всё хорошо, только помещение холодное. Трижды Миша своими руками лепил печки. Сам, с некоторым уклоном к индивидуализации, уюту, оклеил стены вырезками из журналов и перенёс в эту обитель свою кровать. Жить бы ему да поживать в своих «апартаментах», но совет командиров трижды направлял к нему «злых духов» Госпожнадзора, которые разваливали печки.
[180]
Косвенным виновником этих жестоких акций был, вероятно, Соломон Борисович. Совсем недавно он пережил страшное потрясение. Запуганный огнеопасностью своих цехов, он вдруг услышал крики «пожар», «горит стадион» и топот бегущих ног. В это время он находился в кабинете Антона Семёновича и на его глазах чуть не упал в обморок.
К счастью, тревога оказалась ложной. Просто лучи заходящего солнца отражались в стекле приземистых окошек и они засветились заревом пожара... С этой поры у Соломона Борисовича ещё больше обострился нюх на все отопительные очаги и особенно на стоящие не на месте.
Сегодня выходной день. Февральский мороз сковал снежные сугробы. Под ногами поскрипывает, ветер обжигает щёки, щиплет за уши.
В каморке холодно. Миша выдаёт лыжи для кросса ГТО. Семён Калабалин проверяет каждую пару. С ним отправляется 50 человек по маршруту: коммуна – станция Мерефа, что в пригороде Харькова. У нас ещё нет лыжных костюмов, поэтому идём в зимней парадной форме без шинелей. Наш руководитель в жёлтой кожаной куртке. На голове кавалерийская фуражка. Всё нарочито не по сезону. У него те же ботинки, гамаши, брюки-галифе, хорошо пригнанные по его статной фигуре. Глядя на его свежее лицо, будто не подверженное стуже, на белозубую улыбку, невольно выпрямишься и принимаешь такую же молодецкую позу.
Участники кросса не нагружены кладью, если не считать бутербродов, да сумки с медикаментами, куда Коля Шершнёв не забыл приспособить баночку с гусиным жиром на всякий случай.
– За ушами смотрите, – напутствовал врач, – и не притащите мне на пле-е-чах лопухов.
В основном лыжная группа к длительному переходу подготовлена тренировками в окрестностях коммуны и городском парке.
После завтрака построились у парадного входа. Короткое прощание с однокашниками и с завистью смотрящими на счастливцев пацанами.
– Привет Северному полюсу! – ломким баском напутствовал Филька Куслий.
Калабалин широким шагом пошёл вперёд, прокладывая лыжню. Его движения лёгкие, пружинистые, изящные.
На ходу не разговаривали. Калабалин вразумительно пояснил: «Дышать ртом – всё равно, что есть носом».
[181]
За городом в поле сделали небольшой привал. Поправили крепления, потёрли уши, которые перестали чувствовать холод и были уже под угрозой. Смотрели друг на друга, нет ли отмороженных щёк и носов, и не напрасно. У «графа» Разумовского побелел нежный подбородок и его пришлось оттирать снегом.
Наш путь пролегал вдоль железной дороги. Неподалёку, параллельно нашей лыжне, тянулась санная колея. По ней вышагивали вороны, отыскивая поживу. Их вспугнули наезжавшие лошади с заиндевелыми мордами. В санях сидели молчаливые хозяева в кожухах и тулупах, в шубяных рукавицах и недобро посматривали из-под нависших бровей на подбитую ветром «комсу».
– Здоровеньки булы, сынки! – шутливо задевал бородачей Семён.
Те, не утруждаясь ответом, нахлёстывали лошадей.
– У-у-у, куркульня чортова! Бояться, щоб не посидали в сани! – смеётся им вслед Семён, по-цыгански оглядывая лошадей.
Наш путь оживлялся разнообразием ландшафта. За открытыми полями следовали перелески, рощи, холмы и овраги, замёрзшие ручьи и речушки, красочные домики, изредка проходили дачные поезда, по 12-15 вагонов тёмно-зелёной окраски.
Морозную тишину прорезал звучный паровозный гудок. Приветствуя нас, весело постукивали колёса на стыках рельс. И паровозики были какие-то весёлые, с торопливыми размахами поршневых штоков, вращением колёс, окутанные дымком, шипящим паром, создавая картину резвости и быстроты.
– Летом здесь красота, хлопцы,– нарушил разговорный запрет Шурка Агеев.
– Тебе везде красота снится! – возразил Серёжа Соколов, которому не очень нравились литературные восторги Агеева.
Я думал, что и зима украсила по-своему всё вокруг: нагрузила белыми хлопьями зелёные лапки ёлок, обволокла голубоватой вуалью ветки деревьев, укрыла белой шубой долины, холмы и овраги, изрисовала кружевными узорами стёкла окон.
А воздух прозрачный, чистый и будто звенит. И как бы в подтверждение красоты земного мира с веток ближнего дерева вспорхнула весёлая стайка красногрудых снегирей,– стряхнув пушинки инея.
Мы скользили легко, успевая за Семёном Афанасьевичем. Время от времени он выходил из строя и внимательно осматривал всю цепочку. Она была похожа на поезд, который с каждым километром наращивал скорость.
[182]
Быстрый шаг переходил в бег, в простые и сложные повороты, в спуски с горок, с торможением палками, в подъёмы «ёлочкой» и «лесенкой»... С подъёмами было сложнее. Лыжи скользили, не слушались, тянули назад. Виновницей оказалась мазь. Возможно, в расстройстве чувств Миша подмазал лыжи не по погоде.
Среди участников кросса были мои сподвижники по утренней гимнастике и бегу. Нас уже не называли «психами». В лыжном походе пригодились и «второе» дыхание, и автоматизм движения, и мышечная закалка. Удивлял выдержкой наш вратарь Харченко – с пороком сердца бежать 60 километров!..
Мерефа – небольшой дачный посёлок с деревянными домиками разных форм и окрасок, с прямыми частыми улочками в виде аллей. Во дворах, огороженных лёгкими заборами, фруктовые сады. Между дачами много насаждений.
Здесь расположены дома отдыха, санатории, летняя эстрада-«раковина» и кинотеатр.
Придя в Мерефу, мы оккупировали станционный буфет, чтобы остыть и попить горячего чая. Наши бутерброды насквозь промёрзли, покрылись искорками. Недорогой чай был по карману и, растапливая изморозь с крошками хлеба, восстанавливал силу.
Семён Афанасьевич, откинув фуражку к затылку, смачно прикусывал свой бутерброд, растягивая удовольствие всем напоказ.
– Сейчас мы и бычка бы умяли, правда? – похлопал он по своему животу. Интеллигент Разумовский возразил: «Говорят, что сытый желудок отвлекает кровь от мозга. Все обжоры глупы и ленивы».
– Молодец, Коля, ты не здорово пошамал и твои мозги ещё мелют бузу,– встрял Захожай.– А я бы с удовольствием перемолол во-о-о-т этого поросёнка! – и в зубах не застрянет.
Он показал на блюдо под стеклом буфета.
– Мне хватило бы крови и сюда и вот сюда! – Саша выразительно ткнул пальцем в живот и голову. Шутка понравилась. Под сводом буфета грянул дружный хохот. Буфетчик смеялся вместе с весёлыми хлопцами, предлагая «откушать порося».
– Вы не очень угощайте, у него буржуйские замашки,– не унимался «граф» Разумовский, разогревая сукном музыкальные пальцы.
Буфетчик, элегантно склонившись, развёл руками под новый взрыв общего хохота.
Насладившись зрительной и натуральной пищей, мы перешли к делу: протирали лыжи, поправляли крепления, переобувались. Сушить мокрую обувь и носки не было ни времени, ни места.
[183]
Вася Агеев почувствовал себя неважно, его знобило. Об этом он поделился с братом Александром. И вид у него был тусклый, лицо посерело и осунулось.
– Держись, Васька, не скисай. До коммуны дотянешь? Дотянешь,– ободрил Агеев-младший.
В обратный путь встали на свою лыжню.
Калабалин ускорил марш, отдавая преимущество бегу. В вечерние сумерки мы достигли знакомой тропы в нашем лесу.
В предвкушении дома и близкого отдыха что-то ослабело в нервной концентрации, ноги налились свинцом, болели спина и руки.
Мороз усилился, подул колючий ветер с позёмкой. Ваське стало хуже. Он окончательно выбился из сил и уже не мог идти. С ним остались четыре человека, а группа, в последнем стремительном броске вырвалась из тьмы на освещённую площадку перед парадным входом коммуны. Ваську подкрепили сахаром из запаса Семёна и доставили в больничку к Шершнёву.
Участников пробега у парадного встретили болельщики с Антоном Семёновичем. Калабалин отдал рапорт:
«Товарищ начальник коммуны, группа коммунаров в составе 50 человек в скоростном марафоне выполнила нормы ГТО по лыжному спорту.
Командир группы Калабалин».
[184]