Перейти к основному содержанию

В буднях труда и учёбы коммуна готовилась к приёму новичков. Приём намечался из детских домов и с улицы. Ещё бродят на «воле» тысячи голодных, грязных, одичавших детей. Ликвидация беспризорности продолжается.

[241]

С постройкой нового корпуса у нас открылись 150 вакансий. В детские дома Кролевца, Нежина, Винницы, Богодухова за пополнением поехали Кравченко, Оноприенко, Захожай и Пихогская. Им даны полномочия подобрать 50 воспитанников, преимущественно девочек. 100 человек одним приёмом решили взять с улицы. Сторонники одновременного приёма видели плюсы в том, что не будут растянуты сроки и через один-два месяца новички придут в норму. Если принимать небольшими партиями, с меньшим риском анархических влияний, то появится больше мороки.

На заседаниях совета командиров и бюро комсомола Антон Семёнович доказывал необходимость риска, связанного с одновременным вводом 150 новичков.

* * *

Два часа ночи. Командир сторожевого отряда Звягин поднимает по списку ребят. Их приглашали в кабинет. Они не знали, зачем будят так рано, и спросонку недовольно бурчали на Жорку.

В кабинете собралось 20 человек. Антон Семёнович в гимнастёрке с портупеей через плечо, в кожаной тужурке, в военной фуражке, в брюках-галифе и сапогах походил на комиссара времён гражданской войны.

–             Извините, товарищи, что разбудили так рано. Прошу одеться для операции. Что такое «операция», мы знали, но Антон Семёнович пояснил: «Остановимся на вокзале. Приёмная комиссия разместится в зале 1-го класса в составе Шершнёва, Акимова и Скребнёва. Район облавы – привокзальные улицы, площадь и поезда. Брать по возможности добровольно. Не исключены сопротивления. В этих случаях будьте осторожными».

Ночи прохладные, и мы надели тёплые рубашки.

Через 10 минут грузовая машина катила всю компанию в Харьков. Прежде никому не приходилось бывать в такой роли. Совсем недавно нас самих ловили. И как ни благородна наша теперешняя задача – подобрать «корешков» с улицы и дать им новую человеческую жизнь, где-то в душевной глубине, против здравого смысла, копошились вздорные обрывки чувства непорядочности... В оперативную группу Антон Семёнович включил не только старших. В неё вошли в качестве агитаторов – Филя Куслий, Женя Зорин, Гриша Соколов и Алексюк – милые наши пацаны.

Город спал. На вокзал приехали около 3-х часов утра. Антон Семёнович, выйдя из кабины, взял с собой меня и Алексюка, и мы направились к начальнику вокзала.

Остальные остались у машины.

[242]

Начальник вокзала, узнав, что мы в качестве пункта сбора облюбовали зал первого класса, пришёл в ужас.

–             Товарищ Макаренко, это невозможно. Вы забываетесь, вы... Собирайте их где угодно, но в первый класс я не позволю, это анархия! Вы представляете, что там будет? К чёрту ваших беспризорников, я не хочу сидеть в ДОПРе.

Антон Семёнович бесстрастно ответил: «Это наши дети, войдите в их положение. Даю вам слово, что краж не будет. Общий порядок гарантируем».

–             Это ваша гарантия? – начальник вокзала ткнул пальцем в нашу сторону. – Это же смешно! Я умываю руки. За все последствия отвечать будете вы.

–             Это нас устраивает, – ответил Антон Семёнович.

Когда мы вернулись к машине, возле наших уже стояли, кутаясь в клифты и переминаясь, несколько «новобранцев». Это Куслий сделал небольшой рейд и привёл пятерых добровольцев.

Комиссия, получив разрешение занять пост в зале первого класса, увела с собой и эту первую группу.

Разделившись по три человека, мы разошлись по участкам. Я был в группе с Глебовым и Гонтаренко. Нам поручили обследовать поезда и «обслужить» прибывающих и убывающих «зайцев». Не вызывая своим видом никакого подозрения, мы «накрывали» своих бывших коллег в ящиках под вагонами, в тамбурах, в станционных будках, в туалетах, возле буфетов. Задержанных вводили в зал. Убежать от нас было трудно, а после объяснений на «родном» диалекте многие «сдавались» добровольно. Кое-кто уже слышал о нашей коммуне и им не верилось, что их туда примут. Были и случаи активного сопротивления. Тут мы действовали решительно и не только убеждением.

К пяти часам утра комиссия зарегистрировала 148 человек, из них 7 девочек. На этом операция закончилась.

Пассажиры первого класса сами по себе переместились в более безопасные места ожидания и зал, когда мы вошли в него, показался обычной ночлежкой. На диванах вповалку спали грязные, одетые в лохмотьях подростки. Некоторые играли в карты прямо на полу. В воздухе плавал табачный дым. Отдельной группой в несколько человек сидели прилично одетые парни и с претензией на шик курили дорогие папиросы. Они успели перекинуться с членами комиссии парой слов на вполне цивилизованном языке и заверили, что они не шпана и попали сюда случайно.

Антон Семёнович вышел на середину и обратился к пёстрой толпе с небольшой речью:

[243]

–             Товарищи! Сегодня у вас начинается новая биография. Коммуна им. Дзержинского открывает вам свои двери и у вас будет свой дом. Будете учиться и работать. Будете строить новую жизнь.

Толпа заволновалась, загудела. Кто-то поднял руку, чтобы спросить. Но Антон Семёнович отвёл вопрос: «Поговорим на месте. Время будет. Сейчас мы торопимся и я объявляю дальнейший порядок: мы вас пока оставляем здесь на вокзале. Через два часа придём со знаменем и оркестром. Охрану не оставляем. Милиции тоже не будет. Для поддержания порядка выберите старших. Просьба к вам единственная. До нашего возвращения уберите зал. Всё. До встречи через два часа.

Антон Семёнович двинулся было к выходу, но вдруг остановился как бы в нерешительности.

–             Девочек мы, пожалуй, возьмём сразу. Доставим на машине, как настоящих леди. Согласны?

Всё совершилось в таком темпе, что если бы кто и возражал, всё равно вместе со всеми заорал бы во всю мочь: «Согласны». Девочки выбрались из толпы, жеманно пожимая плечиками.

–             Пожалте в карету, – галантно развёл руками Филька Куслий.

Перед отъездом Антон Семёнович сказал начальнику вокзала, чтобы тот не вздумал входить на временно занятую территорию, если не хочет беды. И успокоил: «На два часа моего разговора хватит. Пока будут соображать, что к чему, спорить – будем здесь. Пусть видят, что мы их не силой тащим. Так они будут озадачены и покладисты: «Что же дальше?»

–             Ну и ну, – только и смог ответить начальник. Он точно был уже под гипнозом наших действий и, прежде всего, действий Антона Семёновича.

Ровно через два часа утреннюю тишину привокзальной площади расколол гром оркестра. Белый парадный строй подошёл к вокзалу. На звуки оркестра из помещений, как по сигналу ринулись навстречу лавины беспризорных.

Вокруг нас завертелась праздная публика, привлечённая необычным зрелищем.

Члены комиссии вышли из строя и построили толпу против нашей колонны. Это оказалось не простым делом. Строились долго, толкались, наступали на ноги, ругались, боялись уступить место, чтобы не оказаться лишними.

Наши вышколенные строевики смотрели на суетливую возню «клифтов» с сочувствием. Началась проверка по списку. Маленький Скребнёв громко называл фамилии и в списке ставил галочки. В строю оказалось больше, чем было зарегистрировано. Это Антон Семёнович тоже предвидел.

Отделив сверхплановых кандидатов в особую группу, он поручил ССК Никитину всех переписать. В это время приехала комиссия по делам несо-

[244]

вершеннолетних, вызванная по телефону. Часть детей отправлялась в распределитель. Они умоляюще посмотрели на Антона Семёновича. Ему было очень тяжело, но и он не мог ничего сделать. Наши жилищные возможности были весьма скромными. А кроме того, по вопросу самой величины коллектива у Антона Семёновича были какие-то особые соображения. Он их не раз высказывал правлению, но в этих материях мы не разбирались.

Между тем Никитин строит общую колонну. Из новичков сформировали 3 взвода, рассредоточив через один между нашими взводами. Для похода по городу новые взводы приняли командиры Студецкий, Семёнов и Шейдин.

Невиданный в истории парад растянулся по площади в ожидании команды.

Пёстрое каре поразило начальника вокзала. Перед строем он крепко тряс руку Антона Семёновича и, глотая слёзы, говорил: «Докладываю, товарищ Макаренко. Ваши чумазые убрали зал. Можно сказать, вылизали. А я... ну простите старика, сомневался».

–             Спасибо и вам, не во всё с первого раза можно поверить,– прощаясь, ответил Антон Семёнович и повернулся к строю.

Колонна двинулась. Ошеломлённые музыкой, блеском коммунарской формы, людским окружением, новички подтягивались и старались «держать ногу».

На Сумской стало тесно. Вся улица забита народом. На всех балконах тоже народ. Жители Харькова знают нас не первый год и всегда приветствуют наш строй вот так горячо, сердечно, но такое и они видят впервой.

В ярком контрасте колонны люди видели как бы весь путь жизни коммуны от кошмарного прошлого до прекрасного настоящего, так зримо воплощающего величие цели и сегодняшние достижения Советской власти.

За городским парком публика отстала. Незнакомые люди прощались и говорили нам самые добрые слова. До лесопарка перед нами первая свободная дорога. Под марши оркестра пошли быстрее. С поворота на нашу дорогу мы почувствовали себя дома.

Для приёма пополнения коммуна приготовилась. Натоплена баня. Карпо Филиппович в белой куртке, накрахмаленном колпаке, весь сияющий, ожидал в раздаточной с праздничным обедом и с «добавкой». Столы накрыты белыми скатертями, уставлены цветами.

[245]

Через большие окна зал освещался осенним солнцем, всё дышало праздничным торжеством.

Приёмной комиссии помогали командиры отрядов. На площадке за домами парикмахеры всех подряд стригли под «нулёвку». Остриженных препровождали в баню. Оттуда переодетых в новое бельё и одежду Николай Фролович вёл в свою «больничку». Впрочем, теперь это уже новый двухэтажный дом, оборудованный по всем правилам медицины. После осмотра некоторых пришлось оставить в палатах для стационарного лечения. Вся приёмная процедура проходила с добрыми шутками, весело.

За время санобработки совет командиров сформировал новые отряды. Их стало 29 с половинным количеством новых воспитанников. Расширился и состав командиров отрядов. Это назначение не стало проблемой – каждый коммунар подготовлен на командира отряда, а многие побывали в этой роли по несколько раз. Подбирать в отряды новичков Антон Семёнович разрешил самим командирам на свою ответственность и с учётом разных возрастов.

Настало время, когда повели и в столовую, разместили за столами и сказали, что здесь их постоянные места. Дежурный Митя Гето усердно обслуживал свои столы и, слегка манерничая, вспоминал время, когда его так элегантно обслуживали Торский и Красная.

Деликатно, без «вякания», как бы мимоходом напоминали, как нужно себя вести, какие в коммуне требования и порядки.

Вечером, когда стемнело, по сигналу «общий сбор» все пошли не в «громкий» клуб, а на площадь перед зданиями, куда указал дежурный по коммуне. В окружении цветочных клумб возвышалась собранная горка из тряпичного хлама. К чему она здесь, кто позволил обезобразить прекрасный уголок благоухающих роз и левкоев? Возле горки похаживали Боярчук и Матвеев, что-то ещё ворочая в ней шестами. Когда все были в сборе, окружив тесным кольцом зловещую кучу, с парадного крыльца сошёл Антон Семёнович. Он попросил раздвинуть круг. На скамейку сзади круга поднялись фанфаристы. В напряжённой тишине кто-то из новичков почти догадался: «Пацаны, дело, кажись, керосином пахнет».

Алексюк тут же одёрнул болтуна.

Антон Семёнович поднял руку. Фанфары взметнулись вскинутые единым порывом вверх и раздался сигнал «внимание». Из парадной двери вышли с факелами три коммунарки, одетые под древних гречанок.

Круг разомкнулся и пропустил их в середину.

–             Огонь зажечь! – скомандовал Никитин. Полыхнули в небо языки яркого пламени, поднялись клубами едкого дыма.

[246]

Стояли тихо, не шевелясь.

Когда костёр разгорелся, осветив призрачным светом весь парадный ряд домов, Никитин сказал: «Слово имеет Антон Семёнович».

–             Товарищи новые воспитанники! Сегодня в этом огне с вашими вещами догорает всё страшное прошлое. Никто не должен вспоминать о нём. Пусть это яркое пламя станет счастливым символом вашего второго рождения, а чёрный пепел развеет ветер! Добро пожаловать в новый дом!»

С парадного крыльца оркестр грянул песню «Наш паровоз», и эту песню подхватили триста голосов.

В этот памятный вечер Сеня Марголин приготовил сюрприз – кинофильм «Путёвка в жизнь».

[247]