Только один месяц – декабрь 1931 понадобился нам, чтобы освоить новое производство. У нас не было времени на более длительные сроки. Двухэтажное здание завода вместило литейный, механический, инструментальный и сборочный цехи. Второй этаж расположен по периметру здания в виде сплошного внутреннего балкона. Его поддерживали ряды железобетонных колонн и ограждали защитные перила. Дневной свет поступал через стеклянную крышу. На втором этаже смонтировано оборудование для сборочного цеха. Сборщицы электросверлилок в основном девочки. Только девочки стали обмотчицами, но некоторые работали наравне с мальчиками и на станках в механическом цехе.
[252]
На первом этаже главный цех – механический. Здесь расположено более 50 станков. Каждый станок обрабатывает детали разной сложности, и в расстановке коммунаров у станков предусмотрена степень их квалификации и способности. В самом начале труднее было «вокзальному» пополнению, но и среди них оказалось много способных ребят, которым помогали мастера и опытные коммунарские бригадиры – Ермоленко, Кравченко, Юдин, Никитин, Сеня Козырь, Землянский.
Группу станков – револьверных полуавтоматов – обслуживал опыт-ный мастер Фёдор Иванович Кушнир. Он обучил работать и меня на «Гильдемейстере С-40». Группы токарных и револьверных станков обрабатывали станины сверлилок, верхние и нижние щиты, производя одновременно многие операции: внутренние и наружные проточки, райберовки, раззенковки, сверловки отверстий для крепления, шлифовки. Многообразие и очерёдность обработки обеспечивал набор инструментов, подготовленных настройщиком и закреплённых в специальных патронах на массивном барабане.
Точность обработки контролировалась разнообразными измерительными приборами. В терминологии станочников появились новые слова: «сотка», «полусотка», «допуск», «микрон», «калибр».
За точность шла борьба. То и дело к готовым деталям подходил мастер с микрометром, с калибрами, реже со штангеном и проверял качество и точность обработки. Кронциркуль, как измеритель точности обработки, вышел из употребления. После проверки мастера детали поступали в ОТК. Здесь были приборы, которые содержались в постоянном температурном режиме под стеклом. Некоторое время не ладилось дело у фрезеровщиков, которые стояли у «Вандереров». Причиной оказалась особая сложность рабочих операций. На помощь пришли инженер Горбунов, мастер Василий Серов и начальник цеха Овчинников. Фрезеровщики зашагали в ногу со всем заводом.
В январе 1932 года завод выпустил первую партию электросверлилок. Наша марка «ФД-1». Сбылась мечта Антона Семёновича и всех «дзержинцев».
На празднике, посвящённом этому событию, от имени общего собрания коммуны, от комсомола и совета командиров Толя Гапеев, Игорь Панов и Дуся Брегель предподнесли Антону Семёновичу поздравительный адрес. В нём говорилось:
«Дорогой Антон Семёнович! Разрешите Вас поздравить с теми достижениями, которые имеются в коммуне благодаря твёрдому и умелому Вашему руководству. Желаем Вам новых сил для дальнейшей упорной работы над воспитанием нового человека».
Приятно войти в чистые светлые цеха, легко работать на новых станках. К концу работы станки обтирались, убиралась стружка, смазывалась
[253]
каждая деталь. Всё по инструкции. Санитарное состояние цехов и отдельных станков ежедневно обследовал дчск.
Из малышей нового пополнения, по их инициативе была создана нужная организация, которую старшие назвали «Союз-транс». В неё включились Витя Кидалов, Иванов-4-й, два девятилетних брата-близнеца Коля и Петя, которым в коммуне присвоили фамилию Братчиных. Они оба беленькие, подвижные, внешне неразличимые. Чтобы установить, кто из них Колька, а кто Петька, нужно под рубашкой показать родимое пятнышко. Оно было у Петьки. Своим сходством братья заметали следы проказ и вводили в заблуждение дежурных. Те не знали, кого следует записать в рапорт. Братчины нашли себе посильное занятие в «Союзтрансе» и работали играючи.
Новообразованная «корпорация» при входе в механический цех вывесила яркий плакат-рекламу: «Внимание!!! Коммунарский «Союзтранс» принимает поручения:
1. По переноске деталей и инструментов.
2. По выписке и доставке из кладовой деталей и инструментов.
3. По передаче записок и распоряжений.
4. По разысканию нужных товарищей.
Обращайтесь к командирам «Союзтранса» В. Кидалову или Иванову-4-му. «Союзтранс» имеет агентуру во всех отделах коммуны. Выполняет все поручения быстро, аккуратно и дёшево».
Выразительная реклама позволила «Союзтрансу» сразу обзавестись клиентурой. В качестве транспортных средств использовались тачки на двух резиновых колёсах. Члены «Союзтранса» катали их по цехам в обе смены. Как добавочную нагрузку «Союзтранс» взял на себя перевозку стружки от станков в склад утильсырья. Стружку цветных металлов свозили в литейный цех. Как связные «союзтрансовцы» намного облегчили работу заводоуправления по руководству цехами. За рабочую смену ребята проделывали многокилометровый путь, не жалуясь на усталость. Вертясь около станков, они изучали их работу и всё «наматывали себе на ус».
Инструментальный цех был на особо почётном положении. В нём изготавливались все режущие инструменты из сверхтвёрдых сталей. На обычные резцы напаивались твёрдые пластинки из стали «победит». Самостоятельно выпускались фигурные резцы из самокальных сталей и затачивались специальными точилами. Инструментальщики научились делать измерительные скобы и калибры с доводкой до высоких точностей,
[254]
всевозможные шаблоны и приборы, не уступающие заграничным. Когда кончался запас импортных шарикоподшипников и снабженцы не могли их найти в наших организациях, встал вопрос об их изготовлении на месте, в условиях нашего завода. Эксперимент удался, и цех обеспечил полную потребность производства своими, коммунарскими подшипниками.
В инструментальном работало несколько человек старых рабочих. Свой опыт они передавали коммунарам.
Нет слов для оценки наших инженеров. Все они крупные специалисты, с большим стажем. В молодое отечественное производство они включились с радостью, работали творчески, с полной отдачей сил и знаний. Производство подшипников тоже наладили они. Отошло в прошлое и их неверие в наши способности. После штурмов на строительстве, которые вызывали ужас, они переменили о нас мнение и первым это сделал Николай Алексеевич Горбунов. Он стал не таким суровым и несговорчивым. Его окончательно сразил «Союзтранс» как стремление к работе даже и самых маленьких, которым вместо катания тачек следовало бы играть в лошадки!
И в коммунарской среде никто не называл инженеров «старыми спецами». Их уважали за преданность делу, мастерство, за деловитость, а эти качества у коммунаров ценились превыше всего. И пусть они ходят при галстучках, пусть носят пиджаки с бархатными воротничками – это теперь никому не бросалось в глаза и не давало повода для обвинения в «буржуазности».
В учебную программу рабфака были введены новые предметы: электротехника, литейное дело, технология металлов, машиноведение и прессово-кузнечное дело. Эти предметы преподавали Горбунов, Георгиевский, Андреев и Силаков. Андреев вёл и уроки математики. Сами инженеры, они не забивали головы заумной инженерией, которая нигде и никогда не понадобится. Они учили грамотно пользоваться техническими справочниками и разбираться в нужных для практики формулах, чертежах, схемах. «Свеженькие» знания мы тут же переносили на завод и работали как бы с открытыми глазами.
* * *
Первый квартал 1932 года шёл неровно. Ещё были колебания в суточных планах, ещё мешали технические неудачи, нехватка дефицитных материалов, перебои с подшипниками. Хромало качество литья из-за усадочных раковин. Задержка в литье сказывалась на работе токарей и револьверщиков, они в свою очередь тормозили сборку. Все колебания отражались в диаграмме соцсоревнования и токари выбирали любую возможность, чтобы неурочно проникнуть в цех и стать за станок.
Но режимом дня возможности ограничены. В ночное время входы на завод закрыты, и вот при всех запорах, в цеху загорается свет. Включаются
[255]
станки, двигаются люди. Рассматривая через окно эту чертовщину, сторож Шмигалёв протирает глаза, как бы борясь со сновидением. Его черноносый пёсик тут же, но тревоги не поднимает. Сторож кидается в сторону кабинета, но навстречу из темноты вырастает фигура, преграждая путь. Шмигалёв вскидывает ружьё.
– Данила Кузьмич, не волнуйтесь, это наши... Ночная смена, понимаете? – Шмигалёв узнал голос Захожая.
– Какая смена? Как она попала в цех?
– Да вы не шумите. Мы немножко поработаем и пойдём спать. Добре?
– Да вы меня, сучьи дети, под монастырь подведёте, скажут, спит на посту, а в цеху орудуют.
– Ничего, обойдётся. Зато план завтра будет.
Данила Кузьмич понимал, что спорить нет смысла. С такими хлопцами шутки плохи. Он отходит в сторону и становится на входе как «на шухере», охраняя работающих.
В цех мы пробирались через окно на втором этаже. С дневальными тоже добились полного понимания. Командир сторожевого отряда Фёдоренко велел им держать язык на замке. Мы нарушали дисциплину. Риск был страшный. Но мы шли на него.
Каждый день у станков вырастала горка готовых деталей и мастера диву давались. Как будто эти запасы подкидывала нечистая сила. «Накрыл» заговорщиков Антон Семёнович. Он поздно ночью возвращался из города, и, конечно, не прошёл мимо цеха, в котором светились окна.
На «середине» собрания стояли лучшие из лучших, ветераны и бригадиры, комсомольцы и командиры отрядов – Землянский, Юдин, Ермоленко, Луцкий, Орлов и сам «президент» Никитин. В истории коммуны дело небывалое. Наклонили буйные головушки и слушали гневные выступления младшего актива. Ярыми противниками «партизанщины» выступили Швед и Камардинов, Сторчакова и Харланова. Они крыли, не взирая на лица. Виновные не оправдывались. Всех наказали арестом.
Особую позицию занял Соломон Борисович. «В порядке справки» он сказал: «Товарищи, правдами или неправдами план квартала всё равно выполним. Мы стояли на одной ноге и хромали. Теперь стали на две ноги и будем героями. Мы имеем широкого потребителя и, слава богу, навсегда кончаем с декохтом. Сверлилка – это дорогая вещь. Это не маслёнка или какая-то голошейка. Вы будете миллионерами. Это я вам говорю!
[256]
Я выступаю против вашего постановления. Как можно наказывать героев? Они сделали что-то плохо? Они заслужили переходящее знамя и доску почёта, и я обе руки поднимаю против наказания».
Соломона Борисовича слушали внимательно, с уважением. Но когда он кончил, все до единого проголосовали за арест.
[257]