29 июня 1959
В сентябре 1910 года один из заместителей инспектора семинарии, А.С.Судаков, был назначен на освободившуюся кафедру истории и освободил в здании семинарии квартиру, перейдя в квартиру во флигеле. А мы
с Раичкой переехали в его освободившуюся квартиру. Первая наша квартира была хорошая, но выходила окнами на теневую сторону, а эта была ещё больше и окна смотрели на солнечную сторону.
В 1910 году поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию милый брат Ваня, постоянный посредник между нами и нашим домом. Было это очень приятно. Если на что я сейчас с грустью посетую, так это на то, что я перестал заниматься регулярно живописью. Я бы мог почаще уделять этому занятию время и ходить в Русский музей, где я раньше в академические годы удачно копировал очень трудные по выполнению картины: Крачковского «Гроза надвигается»; Волкова «Над рекой»; Васнецова В.М. «Витязь на распутье». Теперь же я крайне необдуманно оставил, забросил свои, как мне ещё в семинарии говорили, «недюжинные способности». Ведь работа в музее, копирование лучших образцов - это тоже школа. Кроме того, мог бы поступить, и нашёл бы время, в школу «Общества поощрения художеств». Ираида Аркадьевна сейчас со скорбью осознаю, что все эти прекрасные возможности я не осуществил. А ведь мог бы! Обидно, что проживая в таком хорошем окружении в Петербурге, я, по сути, «зарыл» свои способности.
Однажды мне пришлось по случайным служебным обязанностям быть в Академии художеств у профессора гравёра Матэ. Он мне показывал свои произведения, картины. В беседе я упомянул, что я тоже рисую. Профессор попросил присезти и показать ему мои рисунки. Я потом привёз ему три своих часовых наброска-этюда. Он внимательно их рассмотрел. Потом спросил: «Вы женаты?» Да. «Вот если бы были свободны, без заботы о семье, я бы из Вас большое дело сделал». Следовательно, способности у меня несомненно были, только «свершить ничего не дано», т.е всё это зависело от меня. Я и помимо художника Матэ мог бы совершенствоваться. Заказал я хороший мольберт через служителя Русского музея. Мне принесли его, на роликах, подвижной. Пользуясь этим мольбертом, я начал рисовать портрет жены, и хорошо он у меня начал получаться. Но «оригинал» трудно было усадить и закончить портрет. Всё отговорки были -«нынче, да завтра». Так с того 1910 года портрет и остался незаконченным. В таком виде он существует и сейчас. А какое помещение было! Зала могла бы служить и хорошей мастерской.
Единственно, что было поощряемым моментом - это Ираида Аркадьевна подарила мне в день именин изящный, сделанный из красного дерева, небольшой походный этюдник. Когда мы летом разъезжали по родным местам, я рисовал этюды. Но серьёзного, более или менее капитального, так ничего и не создал. Кроме горького и позднего упрека никакого оправдания мне нет!