14. Итак, один только диалектический метод ведет, уничтожая гипотезы, к самому началу, чтобы утвердить его, и око души, зарытое, действительно, как бы в варварскую грязь, он постепенно толкает и поднимает вверх, пользуясь в качестве помощниц и проводниц упомянутыми раньше искусствами. Их мы часто по привычке называли науками, но им надо дать другое имя, которое указывало бы на нечто более ясное, чем мнение, но более смутное, чем наука; где-то раньше мы называли их рассуждением; спорить об имени, мне кажется, не стоит людям, которым предстоит рассмотреть такие важные вещи.
— Конечно, не стоит.
— Согласимся же, как и раньше, первую часть называть наукой, вторую.— рассуждением, третью — верой, четвертую — догадкой и две последние вместе — мнением, а две первые вместе — знанием; мнение имеет дело со становлением, знание же — с бытием, и как бытие относится к становлению, так знание относится к мнению, и как знание к мнению, так наука — к вере и рассуждение — к догадке; а соотношение между собой того, к чему они относятся, представимого и познаваемого, и разделение того и другого на две части мы оставим, Главкон, чтобы такое деление не завлекло нас в еще более длинные рассуждения, чем предшествовавшие.
— Я согласен со всем, поскольку я мог усмотреть.
— Значит, ты называешь диалектиком человека, ищущего объяснения сущности каждой вещи! У кого такого объяснения нет, поскольку он не в состоянии отдать отчета себе и другим, постольку ты будешь отрицать за ним знание в этом отношении?
— Как же не отрицать?
— Не так же ли и относительно добра? О том, кто не может на словах определить идею добра, выделив ее среди всего другого, и кто, как бы в битве, отражая всякие опровержения и стремясь доказать свое мнение не при помощи того, что кажется, но того, что есть, не выйдет из всего того с непоколебимым убеждением,— о таком человеке ты скажешь, что он не знает ни самого добра, ни вообще чего-нибудь доброго; если он уловит какой-нибудь образ его, то лишь в силу мнения, а не знания; ты скажешь, что он проводит эту жизнь в снах и грезах и раньше, чем проснуться здесь, придет в обитель Аида, чтобы там окончательно заснуть.
— Конечно, я непременно все это скажу.
— Ты не допустил бы, надеюсь, чтобы твои дети, которых ты теперь воспитываешь и учишь на словах, если бы ты когда-нибудь воспитывал их на самом деле, чтобы они имели власть в городе и распоряжались важнейшими делами, будучи бессловесны, как начерченные линии?
— Нет.
— Не установил ли бы ты закон, чтобы они получали главным образом такое воспитание, чтобы уметь как можно лучше задавать вопросы и отвечать?
— Установил бы вместе с тобой.
— Не кажется ли тебе, что диалектика, как ключевой камень, стоит наверху всех наук и никакой нельзя поставить выше ее, но что здесь уже их завершение?
— Кажется.